В общем, отправил её дежурный, предупредив, что ППС в помощь. Прибыв на место, Марина увидела две лопаты, рыдающего мужика, бабу с лицом цвета свёклы. А также… рослую девушку в форме ППС и небольшого щуплого паренька. Одновременно прибыла бригада скорой помощи.

– Значит–с так, дежурный нас направил сюда, когда мы уже сдали смену. Другая группа занята на других разборках. Никто не сказал, что мужик за бабой с ружьём бегал. Мы оружие сдать успели. Вот, лопатами пришлось от пуль отбиваться… – улыбнулась девушка–ППС. Она сегодня спасла жизнь и бабе, и коллеге да и себе. Каратистка. Не она бы, труп один был бы точно, а может и весь патронаж выпустил бы мужик. Только… это её работа. Никто за это не то что медаль на шею не повесит, даже премии не выпишет. Так, рутина, как будто каждый день лопатами от пуль отмахиваются.

Задача Марины как следователя: дело возбудить, осмотр сделать, мужика задержать, а главное – правильно ружьё изъять, вернее, протокол составить… Оружие и наркота: два проблемных состава. Сколько дел валилось только потому–то или подписи не хватает, или понятые не видели, или отпечатки смазанные… А какие понятые, если существовала реальная угроза для жизни посторонних? Наш законодатель того времени вообще приколист. То есть, вы на улице встречаете случайного человека и говорите: «Сейчас мы пойдём на изъятие наркоты или оружия. Вы должны быть рядом, чтобы всё видеть. Имейте в виду, что подозреваемый просто так сдаваться не будет, но мы будем искать, а вы должны все видеть…» Бред, да и только.

Вообще–то, Марина не любила «семейные». К счастью, они ей доставались редко. В основном, когда муж жену так приголубит, что ту в больнице с того света вытаскивают. И вот ведь что, никак не могла понять Марина, почему бабы такие дуры. По–другому не скажешь. Благоверный на х… таскает, об стенку головой бьёт: она сегодня в милицию звонит, а завтра мужа вытащить пытается. Да ещё детьми закрывается. Дура, одно слово. Не о детях думает, а вообще не понять о чём. Дети–то как раз и страдают.

С ППС–ницей, Ольгой её звали, Марина после того случая дружбу вести стала. Ольга рослая, красивая. Мужики на неё смотрели, а подойти боялись.

Вспомнилось Марине, как однажды услышала плач в дежурной части. Мужик рыдал. Подходит Марина к дежурному и спрашивает, что случилось. Дежурный и отвечает:

– Так подружайка твоя на семейный поехала. Этот герой, – показал он на мужика, – клиент наш постоянный. Его баба каждые пятнадцать дней сдаёт, четырнадцать из них пороги обивает, чтобы выпустили. В общем, он сначала своей бабе оплеух навесил, а потом решил на Ольге продолжить. Табуретом её встретил. Вот Ольга с табуретом этим самым в угол его и нокаутировала. Вот и причитает: «Ладно бы мужик, а то ведь баба. Понимаете, баба!»

Народ в КПЗ, такая же алкашня, как и он сам, ржут над ним.

Марина вздохнула, улыбнулась своим воспоминаниям. Много чего было, мемуары писать можно. Звонок Герыча вернул в действительность.

Два амбала подошли к Герычу, взяли под руки, молча кивнули. Понял, дёргаться бесполезно. Посадили в машину. Привезли на его же дачу. Сердце сжалось от страха. Кто сказал, что бояться стыдно? Стыдно показывать страх, а бояться не стыдно, это нормально, это инстинкт самосохранения.

– Ну что, Герыч, топи баньку. – говорит один. А второй из багажника достаёт сумку, а оттуда: – Смотри, какой тебе подарок Колчак приготовил. – и разворачивает длинную пышную юбку.

– Вы… чего… это? – дыхание сбилось. Страшно, очень страшно. Что собираются делать?

– Ну как чего: на выбор. Хочешь, евнухом станешь, хочешь, девочкой, ну или просто по яйцам пройдёмся. В любом случае, в штаны не влезешь. Так как? Что выбираешь? – подходят. – Иди, топи баньку… – пауза. Наблюдают. – Или говори, что за подружка, у которой Марина остановилась.

Умереть, прямо сейчас, чтобы не знать, что над телом твоим глумятся. Герыч наверно поседел тут же. Лицо точно состарилось. Жить хотелось, и не сойти с ума. Что выживет, не сомневался. А вот что выдержит боль, не съедет с катушек… Достал телефон, набрал номер:

– Прости меня, Марина…

Глава 6. Сим–карта

– Прости меня, Марина…– повторил Герыч. Голос дрожал. Он слушал тишину. Самому было противно от предательства, но очень хотелось жить. Он понимал, что встреча Марины с Коровкиным – идеальный вариант для всех. Он не беспредельщик. Тем более что сейчас слишком много людей знало о том, что он её ищет. Значит, она не рискует ничем. Ну или почти ничем.

–Герман, ты в порядке? – вдруг раздался её обеспокоенный голос. – Ты не один? Рядом сам или шестёрки?

– Второе, – с трудом выдавил из себя Герыч. Во рту от страха пересохло.

– Сделай громкую связь. Я хочу с ними поговорить. Не боись, Герыч, хуже тебе точно не будет. Сделал? – Тон Марины тут же поменялся. – Слушайте, товарищи потомки! Герыча отпустите, а своему шефу передайте, что если хочет общаться со мной, так пусть и общается напрямую, без посредников… Пока я в зоне доступа. Адвоката не калечьте. Он ещё пригодится многоуважаемому Василию Петровичу, когда тот за решётку за преследование пойдёт. А статья тяжкая, на пожизненное тянет… – Герыч слушал этот бред, и его взгляд упирался в братков, у которых лица вытягивались все больше и больше. – А сейчас, ребятки, пылинки с адвоката стряхнули, кругом и шагом марш. Вопросы есть?

Они переглянулись. Потом один взял телефон из рук Герыча:

– Марина Вячеславовна, Василий Петрович просит вас к нему приехать.

– Ну это, конечно, замечательно, только когда, куда и во сколько мне не говорили. Давайте так, сейчас перешлёте мой номер Коровкину, и если он успеет связаться со мной в течение пяти минут, будем считать, что ему повезло. Ну а если не успеет, я буду вне доступа. И Герыча бесполезно будет пытать. Он всё равно не найдёт… Время пошло, ребятки…

Марина отключилась.

Коровкин сидел на совещании, когда увидел сообщение с пометкой «срочно». Но отлучится никак не было возможности. Быстро глянул, что переслали ему контакт Марины. Что ещё было написано, не успел прочитать. Теперь мысли убежали далеко из этого кабинета, туда, за сопки, в то время, когда ему было… В общем, больше сорока пяти лет назад. Ему было пятнадцать и всё ещё можно было исправить. Наверно можно было, но кто мог тогда сказать это колючему подростку. Но ведь тогда он ещё и представить не мог, что однажды встретит Марину. И… ну, сложись его судьба по–другому, так разве встретил бы он её?

Совещание закончил на автомате. Потом пришлось ещё пару сотрудников послушать. А сам думал лишь о том, скорей бы все ушли. Наконец остался один. Не спеша, как бы боясь спугнуть мгновение или обмануться в ожиданиях, наконец разблокировал экран. Прочитал сообщение, посмотрел на часы. Прошло почти два часа. Набрал телефон, но механический голос сообщил, что абонент находится вне зоны обслуживания. Запустил руки в волосы, пытаясь успокоиться. Опять ускользнула.

– Привет, – набрал он другой номер. – Виталий, можешь мне по номеру установить, где находится абонент? – продиктовал номер. Замер в ожидании.

Ответ пришёл неожиданный. Абонент находился… у него в здании. Огляделся. Вышел. Позвонил на пункт охраны. Нет, не было никого. Что за чертовщина?

– Василий Петрович, вам просили передать письмо. – секретарша Любочка, красивая как все секретарши, обаятельная и сексуальная, невероятно сексуальная, подала запечатанный белый конверт без адреса, с одной только надписью: «Коровкину В.П.» и подпись. Эту подпись он знал наизусть. У него сохранились все постановления, вынесенные ею. Эту закорючку он когда–то разрисовывал. Сейчас все его внимание было сосредоточено на этом белом конверте. – Ещё что–нибудь? – Любочка призывно качнула бёдрами. Вот уже третий год она секретарша и любовница по совместительству. Коровкин – щедрый мужик. Пользовался ею по полной, но под венец не звал, беременеть не давал. Такое положение нельзя сказать, чтобы устраивало молодую красивую женщину. Но она терпела. Не устраивала истерик. Нет, устраивала. Только после первой же истерики ей указали на дверь. Проглотила свою гордость и осталась, ибо поняла, что на её место десять кандидаток, не меньше.

Коровкин зашёл в кабинет. Сердце билось, как бешеное. Что в конверте? Ему вдруг стало смешно от того, что у него дрожат поджилки как у пацана перед первым свиданием. Открыл… Вытряхнул. На ладонь упала сим–карта. Вот и всё. Оборвала все нити. Прошёл к столу. Хотелось от гнева смести всё разом. Досчитал до десяти, успокоился.

Рука потянулась к телефону. Ответил верный Сальник. Без него Коровкин как без рук. Именно Сальник охранял его бизнес, именно благодаря советам Сальника сегодня его имя произносят с благоговейным трепетом, его уважают и бояться. А эта важнячка… Не уважает, не боится. И ведь зацепила! Чем? Наверно своей непокорностью. С ней он почувствовал себя мальчишкой, который пытается привлечь внимание понравившейся ему девочки. А эта девочка упорно не хочет его замечать, да ещё и издевается над ним.

– Сальник, Марина опять ушла из–под носа. Прислала мне сим–карту. Теперь даже номера нет. Что с Герычем делать?

– Герыча оставь в покое. Марина же тебе правду сказала, такими темпами, и он тебе как адвокат понадобится. А она… Смотри, сегодня она ни на чем не могла уехать. Направь своих людей на вокзал, пока не сядет в поезд, не трогай. Слишком много народу знает, что ты охотишься за ней. Исчезнет сейчас, к тебе сразу придут искать. Не трогай пока…

Марина активировала вторую симку. Как хорошо, что она не выбросила её когда–то и поддерживала в рабочем состоянии. Вот и пригодилась.

Летний воздух приятно обнимал. Софья пошла домой, готовить ужин. А Марина решила прогуляться по городу. Ноги сами привели её к тому дому, где она жила когда–то. Дом стоял на середине подъёма. Перед домом на выровненной площадке стояли гаражи. А над гаражами заросший травами склон. Выше шла дорога. Она поднялась на склон, уселась на корточки и не видела чёрный джип, который проехал по дороге.

– Василий Петрович, важнячка около своего бывшего дома сидит на траве. Брать?– Джип затормозил на площадке, скрытой лиственницами.

– Не надо. Только наблюдение.

Из дома выходили и заходили люди. Дом белый как снег с голубыми вставками. Снег и небо. Два чистых цвета. Вот окна квартиры, где она жила когда–то. И ей вспомнился почему–то тот вечер, когда она мерила свою комнату шагами, металась как дикий зверь в клетке. Ей хотелось вырваться наружу. Она сжимала кулаки, зажимала голову руками, подходила к окну, снова отходила, а тот стоял и ждал… Стоял и ждал… А она… Она запретила себе выйти. Ибо знала, что разреши себе сейчас, и снова будет его игрушкой.

Ей было двадцать, когда первая любовь накрыла с головой как волна. Она задыхалась от счастья. Но скоро, очень скоро волна схлынула. «Прости прощай, так получилось!» И всё. Казалось, что выкачали воздух из лёгких, хотелось умереть, чтобы он страдал… Хорошо, что были друзья. Настоящие друзья, которые и день и ночь находились рядом тогда. Она не думала, не беспокоилась об их самочувствии, она купалась в собственном горе. Когда слова стали до неё доходить, друг сказал: «Ну, умрёшь. А ты уверена, что он узнает? Ну узнает, а будет ли он страдать от этого? Пусть лучше страдает, когда узнает, кого упустил!» Уцепилась за эту мысль. Именно тогда некрасивая робкая неказистая девчонка решила отомстить мужскому полу за разбитую первую любовь. Но не сразу пришло осознание собственной значимости. А тогда… тогда она пыталась вырваться из плена собственного горя. Мозг придумывал сценарии. И ничего лучше, как нарисовать красивого умного богатого взрослого мужчину не придумал.

И она встретила его, Рафика. Рафик на пятнадцать лет был старше. Он знал, что и как надо говорить, как надо вести себя с наивными девочками без опыта отношений с противоположным полом. У него была крутая по тем временам красная семёрка [автомашина ВАЗ 2107]. Высокий, красивый, властный. Он не оставлял ей времени думать, сам решал: куда идти, чем заниматься. Встречал с занятий, отвозил к подругам. Если сам не мог забрать, давал на такси деньги. Однажды она поздно возвращалась домой от подруги. На такси не поехала. Шла и о чём–то думала. Вздрогнула, когда услышала затихающий шорох шин. Раздался голос Рафика: «Быстро в машину!» Села. Оказалось, что он не один. Его друзья с ней поздоровались. О чём–то переговорили на чужом языке. Они приехали в незнакомое ей место. Друзья уже вышли из машины и зашли в дом.

– Выходи, приехали. – голос Рафика звучал холодно.

– Не пойду. – зуб на зуб не попадал от страха. – Куда привёз? Что делать будешь? – всё–таки она знала его ещё не очень хорошо, а друзей вообще впервые видела. Кто знает этих кавказцев, что у них на уме.

– Я тебе сказал на такси ехать, ты не послушалась. Посидишь, подумаешь, пока я освобожусь. Заходи в дом.

Всё оказалось не так страшно. Относились с уважением. Она – девушка Рафика. Ни взгляда косого, ни слова худого. Домой привёз и предупредил, что если ещё раз ослушается, накажет. Она чувствовала себя двояко: и страшно, и волнительно. Чувствовала себя с ним как за каменной стеной. Но побаивалась его. Он медленно, шаг за шагом, день за днём привязывал её своей властью. И наступил тот день, когда она сдалась и подарила ему свою девственность. Было радостно и стыдно одновременно. Она мечтала, чтобы муж был первым и единственным. С этого момента она начала мечтать о свадьбе. Представляла, как ей буду завидовать: он идеал мужчины, мечта женщины. А он продолжал ткать свой кокон, обволакивая её, приучая к своему вниманию и заботе, к своим деньгам и своей власти. И вдруг хрустальный шар рассыпался, когда ей сказали, что он женат, и она не единственная его любовница. Не верила. Как такое может быть, ведь фактически он занимал все её свободное время? Спросила, про жену спросила. Про любовницу не стала. Оказалось, что женат. Не стал врать. Не стал оправдываться. Просто констатировал: «Да, женат, но тебя это не должно волновать. Ты моя женщина.»

– Круто! А я замуж хочу. Я детей хочу. – заявила она. А в голове пульсировало: «Бежать от него, бежать…»

– Непослушание? – голос прозвучал тихо и жёстко. От него побежали мурашки по телу и возбуждение одновременно. А он прижал её голову к своей груди, губами касался мочки уха: – Если ты меня не будешь слушать, я тебя накажу. Ты хочешь этого? – И поцеловал. Его мелкие нежные поцелуи заставляли звенеть тело.

Марина улыбнулась, вздрогнула, как будто волна воспоминаний пробудила сладострастный момент. Сердце сладко ёкнуло. Никогда больше она не испытывала такого коктейля из страха и возбуждения. Ей и в голову не приходило спросить, как он мог её наказать. Но чувство опасности пьянило. Никто так её не возбуждал, как Рафик. Было в нём что–то магическое. А может потому что первый. Нет, она не была в обиде на него за тот обман. Но в тот момент чувство горечи наполнило рот: она не станет его женой.

Девушка Марина понимала, что должна вырваться из этой сладкой паутины. А если забеременеет, что тогда? Мать–одиночка от кавказца. Слава пойдёт: и ей достанется и родителям. Нет, любви не было к Рафику. Была привязанность. Сильная привязанность противиться которой не было сил.

Рафик уехал в командировку. Это позволило вздохнуть Марине. «Я вернусь и заберу тебя на всю ночь. Я подарю тебе целую ночь удовольствия… – шептал он в тот последний вечер. В их последний вечер. Они лежали на белых простынях в чужой квартире. Его смуглая рука лежала на её белоснежном животе. – ты подаришь мне сына. Или дочку. Я отвезу тебя на Кавказ. Там ты будешь под опекой моих братьев…»

– А ты? – Марина плавилась под его ласками.

– А я вернусь сюда. У меня работа. Я буду туда приезжать… – страстный умелый поцелуй пронзил конвульсиями тело девушки.

– Ты разведёшься? – спросила она.

– Нет, и это не обсуждается. Я просил тебя уже не раз, чтобы ты не трогала тему моей жены. Или ты хочешь с ней познакомиться? – и он больно сжал запястья у неё над головой. Предупредил: табу, не трогай, иначе будет больно.

Она всё решила для себя. Она вырвется из этого круга. Она не хочет быть любовницей. Она не хочет быть содержанкой. Игра слишком затянулась.

Он вернулся, как и обещал:

– Я жду тебя в машине. Спускайся. Я хочу тебя…– его голос выползал из телефонной трубки и заполнял собой пространство.

Дышать становилось тяжело. Как под гипнозом, она взяла куртку, ключи… холодный металл вернул в действительность. Она решила бросить его, значит, надо бросать сейчас, пока нет никакой беременности. Потом будет поздно. Закрыла дверь на ключ изнутри, повесила куртку, включила в комнате фонарики, и стала мерить комнату шагами… Металась как дикий зверь в клетке. Ей хотелось вырваться наружу. Она сжимала кулаки, зажимала голову руками, подходила к окну, снова отходила, а он стоял и ждал… Стоял и ждал…И она это видела через стекло. А она… Она запретила себе выйти. Ибо знала, что разреши себе сейчас и снова будет его игрушкой.

Излечение было болезненным. Она раньше уходила, раньше приходила домой, изменила привычки. Делала всё, чтобы не попадаться на глаза.