«Дядюшкин сон», или Как Гаев «проел свое состояние на леденцах»

Леонид Андреевич Гаев означен в списке персонажей «Вишневого сада» как брат Раневской.

Вишневый сад ему не принадлежит, он брат владелицы имения. Кроме того, он дядя своих племянниц – Ани и Вари. И подопечный лакея Фирса. Старому слуге – восемьдесят семь лет, немолодому барину исполнился пятьдесят один год.

Трудно сказать, что представляет Гаев сам по себе – он лишь бывший господин, сохранивший все барские привычки.

Образ «дядюшки» в русской литературе хрестоматиен. Он невольно задан первыми строками «Евгения Онегина». Все помнят, что родственник главного героя «не в шутку занемог» и «уважать себя заставил».

История дяди и племянника (племянницы) – тема не только семейная, родственная. Не одни лишь фамильные узы, голос крови, но и дела житейские могут связывать членов большой семьи. Отношения дяди и племянников, сестры и брата в разных вариациях живописуют жизнь клана. Однако связи эти не такие тесные и личные, как между детьми и родителями. Они являют портрет поколений: Адуев-старший и Адуев-младший в «Обыкновенной истории» Гончарова, Кирсановы в «Отцах и детях» Тургенева, «новейший самоучитель» Мамаев и ловкач Глумов в пьесе Островского «На всякого мудреца довольно простоты», старый князь-рамоли в повести Достоевского «Дядюшкин сон», полковник Ростанев в «Селе Степанчиково и его обитателях».

В драматургии Чехова фигура дяди – сквозная и очень значимая: дядя Жорж в «Лешем», добряк Сорин в «Чайке», Иван Петрович Войницкий, чьим именем названа пьеса «Дядя Ваня», Гаев в «Вишневом саде». Отцы если и упоминаются, то глухо или нелестно: жестокосердный отец Сарры в «Иванове»; отец Нины Заречной (о котором говорят – «порядочная-таки скотина»); генерал Прозоров, угнетавший детей воспитанием. Герой «Дяди Вани», профессор Серебряков, отличается полнейшим равнодушием к своей дочери.

Как персонаж дядюшка в пьесах Чехова – существо если не доброе, то добродушное, сентиментальное. Все дядюшки – и Войницкий, и Сорин, и Гаев – одиноки и по-своему очень привязаны к своим младшим родственникам. Такая связь обусловлена тем, что племянники (Треплев, Соня, Аня) полу-сироты, не очень нужные отцу или матери. Однако ни забота Сорина о Треплеве, ни любовь Войницкого к Соне, ни нежность Гаева к Ане не приносят хоть сколько-нибудь счастья в жизнь их подопечных. Сорин не в силах удержать Треплева от самоубийства. Войницкий превращает юную Соню в экономку и обрекает ее на такую же безрадостную жизнь, которую ведет он сам. Гаев называет племянницу Аню своим «ангелом» и клянется ей в том, что имение будет спасено, но его слова остаются лишь словами.

Дядя в пьесах Чехова – существо беспомощное хотя бы потому, что он не властен даже над своей жизнью.

Какой была жизнь Леонида Андреевича Гаева, остается неясным. Как и Раневская, он принадлежит к дворянскому поместному роду и вырос в достатке. Он получил большое состояние от родителей (во втором действии упоминается имение Гаева). Состояние он промотал. К жизни приспособлен примерно так же, как Илья Ильич Обломов. Фирс ходит за ним, как за ребенком.

Если собрать воедино все реплики Леонида Андреевича, рассыпанные в «Вишневом саде», выяснится любопытная особенность – лишь немногие из них относятся к тому, что происходит в настоящей жизни, здесь и сейчас. Мыслями Гаев постоянно пребывает в другой реальности, заманчивой и сладкой. Конечно, все герои, кроме Лопахина, существуют в некотором «отрыве» от действительности – поэтому в пьесе так много странных реплик, слов и восклицаний. Но именно Гаев играет самую неслаженную «партию» в этом «оркестрике».

Даже первое появление этого персонажа на сцене сопровождается авторской ремаркой: «Гаев, входя, руками и туловищем делает движения, как будто играет на бильярде».

Раневская на это живо отзывается: «Как это? Дай-ка вспомнить… Желтого в угол! Дуплет в середину!» «Режу в угол!» – откликается Гаев.

На протяжении всей пьесы Гаев не к месту и безо всякой причины повторяет: «режу в угол», «режу в середину», «от двух бортов в середину!», «кладу чистого», «дуплет в угол, круазе в середину» (термины игры в бильярд) или произносит высокопарные речи.

Беседует Гаев только с сестрой и племянницами, иных людей для него будто и не существует. Всех остальных персонажей он почти не замечает. Они для него – лишь источник досадного шума или неприятного запаха. В ответ на речи купца Лопахина чаще всего следует неизменное «Кого?» и «Какая чепуха!». Лакею Яше адресуется еще одна коронная реплика: «Отойди, любезный, от тебя курицей пахнет».

Такое поведение можно списать на барскую спесь, несмотря на важные уверения почтенного Леонида Андреевича, что недаром его «мужик любит» и что «мужика надо знать».

Разумеется, помещику хорошо было бы «мужика знать». Рачительный барин должен был каждодневно заниматься хозяйством, землей, лесами, пашней, тем же садом. Покупать сельскохозяйственные инструменты, продавать урожай. Иначе его вечно обворовывали управляющие, а поместье не приносило дохода.

Помещик Иванов из одноименной пьесы забросил заботу об имении и с горечью признается себе: «Земля моя глядит на меня, как сирота». Благодушный Сорин («Чайка») доверил дела управляющему Шамраеву, и теперь ему остается только жаловаться: «Пчелы дохнут, коровы дохнут, лошадей мне никогда не дают…» Чтобы выплатить долги и получать небольшой доход, Войницкий и Соня («Дядя Ваня») заняты каждодневными неотложными заботами и хлопотами, вникают в каждую мелочь, сидят над счетами и торгуют на рынке.

«Идеального» помещика-хозяина поэтизировал Толстой в «Анне Карениной», описывая «труды и дни» Константина Левина. Левин и Гаев – современники и почти ровесники, действие романа Толстого падает на вторую половину семидесятых годов XIX столетия, Гаев постоянно напоминает, что он – «человек восьмидесятых годов», и толкует про семидесятые годы.

По репликам постаревшего Гаева, утратившего свое состояние и имение, можно догадаться, насколько его жизнь была далека от поместья и угодий, от сельского хозяйства. Обитал он в городе (том же Харькове, например) и по всем своим привычкам, наклонностям и желаниям явно напоминает не Левина, а другого барина и землевладельца из романа Толстого – Стиву Облонского. Хотя чеховский «городской барин» представляет собой сколок, шарж даже на Стиву Облонского, описанного автором с большой симпатией и большой иронией.

Жуир и любитель удовольствий Стива служит начальником в одном из присутствий, пусть и без особой охоты. Облонский обременен большой семьей, которую надо содержать. У него пятеро детей, несмотря на это он предпочитает вести «холостяцкий» образ жизни. Стива «сводит», то есть продает, леса, потому что привык жить широко и со вкусом. Левин на правах родственника вникает в дела безалаберного приятеля и сам берется вести переговоры с «хищником» и новым капиталистом, купцом Рябининым. В «Анне Карениной» сама идея продолжения и обеспечения рода предписывает помещикам, желают они того или нет, заботиться о земле, которой они владеют.

В «Вишневом саде» барин Гаев предстает лишенным всего того, что для Толстого составляло основу, костяк, фундамент дворянского сообщества. У Гаева нет и, по-видимому, никогда не было семьи, жены и детей. Скорее всего, он никогда не служил и не имеет никакого представления о систематическом труде и деятельности, в чем бы они ни заключались. Свое, видимо, немалое состояние Гаев «прожил». Вопрос в том, чем по сути была «леденцовая» жизнь чеховского героя?

Судя по всему, им владела и владеет до сих пор одна, но неотступная страсть. Муж Раневской «умер от шампанского», а сама Любовь Андреевна одержима «любовью», как бы она ни называла это чувство. Было свое «шампанское» и у Гаева. Чем же занимался Леонид Андреевич последние лет тридцать? Он был завсегдатаем клуба.

Клубы как способ проведения досуга для состоятельных мужчин пришли в Россию в конце XVIII века из Европы. Клуб предназначался для избранного общества, соединял в себе игорный дом и изысканный ресторан. Здесь можно было обсуждать новости и происшествия, отмечать важные события, завязывать нужные знакомства. Несуразные и высокопарные речи, которые постоянно произносит Гаев, – отголосок вечной привычки «шуметь» на клубных собраниях, блистать красноречием и произносить тосты.

Замечательное описание московского клуба и ощущения, которое испытывает герой, снова оказавшись там, дано в «Анне Карениной»: «Левин приехал в клуб в самое время. Вместе с ним подъезжали гости и члены. Левин не был в клубе очень давно, с тех пор как он еще по выходе из университета жил в Москве и ездил в свет. Он помнил клуб, внешние подробности его устройства, но совсем забыл то впечатление, которое в прежнее время испытывал в клубе. Но только что въехав на широкий полукруглый двор и слезши с извозчика, он ступил на крыльцо и навстречу ему швейцар в перевязи беззвучно отворил дверь и поклонился. <…> Левина охватило давнишнее впечатление клуба, впечатление отдыха, довольства и приличия. <…>

Ни одного не было сердитого и озабоченного лица. Все, казалось, оставили в швейцарской с шапками свои тревоги и заботы и собирались неторопливо пользоваться материальными благами жизни. <…>

Выйдя из-за стола, Левин, чувствуя, что у него на ходьбе особенно правильно и легко мотаются руки, пошел с Гагиным через высокие комнаты к бильярдной. <…> Разговаривая и здороваясь со встречавшимися знакомыми, Левин с князем прошел все комнаты: большую, где стояли уже столы и играли в небольшую игру привычные партнеры; диванную, где играли в шахматы <…>, бильярдную, где на изгибе комнаты у дивана составилась веселая партия с шампанским…»^[2]

Любопытно, что и в советской литературе фигура бывшего барина и мота тоже ассоциируется с клубной жизнью и высокопарными речами. Роман «Двенадцать стульев», написанный в 1927 году, включал изъятую авторами главу «Прошлое регистратора загса», опубликованную как самостоятельный рассказ. Главу можно назвать собирательной пародией Ильфа и Петрова на дворянскую «красивую жизнь», где бездумный жуир Воробьянинов очень напоминает Гаева.

В прошлом Воробьянинов – «мот, бонвиван, уездный предводитель дворянства». Он получил в наследство двадцать тысяч годового дохода и огромное, плохо поставленное хозяйство. Воробьянинов прожил свое состояние и состояние жены, возил любовницу в Париж, любил произносить на банкетах цветистые речи. На юбилее охотничьего клуба он адресовал свои словеса не «многоуважаемому шкафу», но не менее странному объекту – шкуре, принадлежавшей двухтысячному волку, убитому знаменитым охотником: «Милостивые государи, господа члены охотничьего клуба! Позвольте вас поздравить от имени старгородских любителей ружейной охоты с таким знаменательным событием. Очень, очень приятно видеть таких почтенных любителей ружейной охоты <…> которые, держась за руки, идут к достижению вечных идеалов! Очень, очень приятно!»^[3]

Когда, спустя одиннадцать лет после революции, Воробьянинов вновь возникает на пороге бывшего дома, дворник Тихон, с тоской вспоминающий былые времена и своего господина, восклицает: «Барин! <…> Из Парижа!»

Это восклицание будто отсылает к завязке «Вишневого сада». Раневская возвращается из Парижа, и верный лакей Фирс встречает ее словами: «Приехали из Парижа… <…> Барыня моя приехала! Дождался…»

Клуб не только как досуг, но как место, где только и можно быть собой, нередко встречается в прозе Чехова. Чеховский завсегдатай клуба и ресторанов – человек, склонный к праздности, жуир, охотно избегающий своих обязанностей и ведущий некую «параллельную» жизнь.

Гуров в «Даме с собачкой» по приезде в Москву после своего ялтинского «приключения» прежде всего радуется возвращению к приятному досугу: «Его уже тянуло в рестораны, клубы, на званые обеды, юбилеи, и ему уже было лестно, что у него бывают известные адвокаты и артисты и что в докторском клубе он играет в карты с профессором. Уже он мог съесть целую порцию селянки на сковородке…»

Герой рассказа ездит в «докторский» клуб, хотя сам не является врачом. Однако там, как, например, и в литературно-художественном клубе, можно было встретить знаменитых людей. Именно в клубе состоялся его разговор с таким же гурманом и любителем жизненных удовольствий: «Однажды ночью, выходя из докторского клуба со своим партнером, чиновником, он не удержался и сказал:

– Если бы вы знали, с какой очаровательной женщиной я познакомился в Ялте!

Чиновник сел в сани и поехал, но вдруг обернулся и окликнул:

– Дмитрий Дмитриевич!

– Что?

– А давеча вы были правы: осетрина-то с душком!»

Эта невинная, особенно в устах любителя вкусно покушать, фраза становится для Гурова переломной. Он вдруг начинает возмущаться в душе людьми своего круга, их привычками и нравами: «Эти слова, такие обычные, почему-то вдруг возмутили Гурова, показались ему унизительными, нечистыми. Какие дикие нравы, какие лица! Что за бестолковые ночи, какие неинтересные, незаметные дни! Неистовая игра в карты, обжорство, пьянство, постоянные разговоры все об одном. Ненужные дела и разговоры все об одном отхватывают на свою долю лучшую часть времени, лучшие силы, и в конце концов остается какая-то куцая, бескрылая жизнь, какая-то чепуха, и уйти, и бежать нельзя, точно сидишь в сумасшедшем доме или в арестантских ротах!»

Герой рассказа «Ионыч» тоже презрительно отзывается о клубах, завсегдатаем которых является, избегая при этом театров и концертов: «Эх! – сказал он со вздохом. – Вы вот спрашиваете, как я поживаю. Как мы поживаем тут? Да никак. Старимся, полнеем, опускаемся. День да ночь – сутки прочь, жизнь проходит тускло, без впечатлений, без мыслей… Днем нажива, а вечером клуб, общество картежников, алкоголиков, хрипунов, которых я терпеть не могу. Что хорошего?»

Клуб становится для многих чеховских героев своеобразной «преисподней» скучной, бескрылой, нечистой «дневной» жизни. Игра для таких героев – единственное развлечение и имитация реальности. В конце рассказа Ионыч уже мало похож на человека, настолько его одолели жадность и обжорство: «По вечерам он играет в клубе в винт и потом сидит один за большим столом и ужинает. Ему прислуживает лакей Иван, самый старый и почтенный, подают ему лафит № 17, и уже все – и старшины клуба, и повар, и лакей – знают, что он любит и чего не любит, стараются изо всех сил угодить ему, а то, чего доброго, рассердится вдруг и станет палкой стучать о пол».

Чеховский «клубный человек» – почти всегда мот и растратчик: деньги в клубную «копилку» перетекают прямо из «копилки» семейной. В клубе спускает деньги Андрей Прозоров, герой «Трех сестер».