Глава 6

Употребив небольшое количество денег и лишь чуть-чуть лести, я получил к себе в номер видеомагнитофон. То ли отель оказался лучше, чем я думал, то ли мое выступление в баре убедило местное руководство, что я из тех постояльцев, к чьим нуждам стоит относиться с вниманием. Со все возрастающим нетерпением я дождался, когда некий тупой как пробка парень закончит возиться с очень простым подключением всех кабелей, после чего выставил его за дверь.

Достав из кармана видеокассету, я тщательно ее осмотрел. На ней не было никаких надписей. Судя по количеству ленты на катушке, она работала минут пятнадцать – двадцать, самое большее полчаса.

Я подождал, пока мне в номер принесут кофе – мне просто недоставало его как элемента обстановки. Наконец кофе принесли, все еще достаточно теплый. Удивительно, но жареная картошка к нему не прилагалась.

Я вставил кассету в аппарат.

В течение четырех секунд на экране не было ничего, кроме помех.

Затем послышался шум ветра, и появилось изображение высокогорного пейзажа. Вдали, словно на открытке, тянулись покрытые снегом вершины – слишком недолго для того, чтобы их можно было узнать. Передний план представлял собой покрытый снегом ровный склон, на котором стояло мрачного вида здание – явно не кафе и не магазин лыжного снаряжения. Вокруг не было ни души, небольшая автостоянка пустовала. Не сезон. Камера переместилась, показывая еще одно здание, административного вида, и тяжелые серые тучи над ним. Картинка держалась несколько секунд, слышалось хлопанье на ветру чьего-то рукава.

Затем изображение сменилось, показав внутренность здания. Камера была расположена низко, словно снимали из укрытия, и сцена длилась лишь пару секунд. Я перемотал пленку и поставил ее на паузу. Видеомагнитофон был не из лучших: картинка дергалась на экране, но я смог различить нечто вроде базы для лыжников, с высоким потолком. Вдоль одной стены тянулась длинная стойка, вероятно портье, но сейчас там никого не было. На стене позади нее висела большая картина, обычная чушь, сотворенная высокооплачиваемым, но явно обделенным талантом мошенником. Слева виднелся край высокого камина, сложенного из речного камня. Красочные языки пламени создавали уютную атмосферу. Коричневые кожаные кресла были аккуратно расставлены вокруг низких кофейных столиков, каждый из которых украшала лакированная деревянная скульптура, изображавшая почти полностью исчезнувшую природу старого Запада: орел, медведь, индеец.

Я снял ленту с паузы и со второго раза увидел, как кто-то собирается войти в помещение в тот самый момент, когда закончилась сцена. На стене промелькнула неясная тень, послышались чьи-то шаги по каменному полу.

Затем изображение вновь переместилось наружу, на автостоянку. Видимо, с первой съемки прошло некоторое время – если предполагать, что она вообще делалась в тот же день. Ветер утих, небо стало чистым и ярко-голубым. Средний план того самого здания, которое, судя по всему, я только что видел изнутри. Перед ним на снегу стояли несколько человек – семь или восемь, хотя точно сказать было трудно, так как все они были в темной одежде и стояли близко друг к другу, словно беседуя. Я не мог различить ни одного лица и не слышал ничего, кроме шума ветра; лишь в самом конце тот, кто держал камеру, произнес короткую фразу. Я прослушал ее трижды, но так и не сумел разобрать.

А потом, когда одна из фигур начала поворачиваться к камере, по экрану снова пошли помехи.

Я остановил ленту, уставившись на дергающуюся картинку на экране. Что делать с тем, что я только что увидел, я не имел ни малейшего понятия; в любом случае, это оказалось совсем не то, чего я ожидал. Судя по качеству изображения, оно было снято с помощью цифровой видеокамеры – но ничего подобного я в доме родителей не видел. Видео могло быть снято практически где угодно: в центральной или северной части Скалистых гор, в Айдахо, Юте или Колорадо; однако вполне вероятно, что место это находилось где-то в Монтане, и, может быть, даже недалеко отсюда. Подобные места были мне хорошо знакомы. Жилые комплексы для богатых, самая красивая в окрестностях местность, окруженная частными владениями, так что богачи могли спокойно кататься на лыжах, не опасаясь наткнуться на кого-нибудь со средними доходами. Некоторые нанимали охрану, но большинство в ней даже не нуждалось. Стоило лишь перешагнуть границу, и сразу становилось ясно, ждут ли тебя здесь. Любой замышлявший кражу со взломом тут же постарался бы незаметно ускользнуть, потрясенный до глубины души.

Вероятно, мои родители знали тех, кто обзаводился домами, откуда можно было прямо из дверей выкатиться на лыжную трассу. Возможно, они даже продавали им эти дома. И что с того?

Я снова пустил воспроизведение.

Послышался шум. Музыка, крики, громкий разговор. Размытые очертания чьего-то хохочущего лица, почти вплотную к камере. Еще через пару кадров появился бар, в котором гуляла шумная компания. Вдоль одной стены тянулась длинная стойка, уставленная бутылками, и зеркало позади нее. Вокруг стояли группами мужчины и женщины, что-то крича друг другу, бармену и просто в потолок. Большинство выглядели молодыми, другие явно были среднего возраста. Все, похоже, курили, и в тусклом темно-желтом свете плавали клубы дыма. Стены были увешаны разноцветными и черно-белыми плакатами. В углу орал музыкальный автомат, настолько громко, что звук искажался как в его громкоговорителях, так и в микрофоне камеры, так что я не мог даже понять, какая песня играет.

Очевидно было, что действие происходит намного раньше, чем сцена в начале ленты. Не только из-за того, что видео выглядело так, будто его переписали с узкопленочного фильма, но и одежда его участников – если, конечно, это не была некая ретровечеринка с полным соблюдением подлинности – явно принадлежала к началу семидесятых. Ужасные цвета, ужасные джинсы, ужасные прически. Моя реакция, вероятно, была примерно такой же, какая могла быть у их родителей: кто эти чужаки? Чего они хотят? И неужели они слепы?

Камера, покачиваясь и наклоняясь из стороны в сторону, двигалась вдоль бара – судя по всему, снимавший то ли находился под действием галлюциногенов, то ли попросту был слишком пьян. В какой-то момент изображение сильно накренилось, словно он чуть не упал. За этим последовал громкий и продолжительный звук отрыжки, перешедший в отчаянный приступ кашля; камера в это время показывала кусок залитого пивом пола. Потом изображение снова дернулось вверх и понеслось с такой скоростью, словно камера была привязана к бамперу автомобиля. Я слегка поднял в замешательстве брови, пытаясь избавиться от мысли о том, что, возможно, снимал мой отец. Некоторые махали рукой или смеялись, когда камера проходила мимо, но никто ни разу не выкрикнул ни одного имени.

Затем камера неожиданно свернула за угол, открыв продолжение бара, где повсюду стояли и сидели люди. Посередине был бильярдный стол. Какой-то тип склонился по другую его сторону, готовясь нанести удар. Крупный, с большим носом и с почти полностью скрытым волосами, усами и бакенбардами лицом он напоминал облезлого медведя. Позади него покачивалась длинноволосая блондинка, опираясь на кий так, словно тот был единственным, что не давало ей упасть. Она отчаянно пыталась сосредоточиться на игре, но, судя по всему, ей это не удавалось. Впрочем, ее партнер, похоже, чувствовал себя не многим лучше и никак не мог как следует прицелиться. У ближней стороны стола стояла еще одна пара, оба с киями в руках, повернувшись спиной к камере и обнимая друг друга за талию. У обоих были длинные каштановые волосы. На девушке – свободная белая блузка и длинная темно-красная юбка в зеленый горошек, на мужчине – запятнанные брюки клеш из грубой ткани и кожаная безрукавка мехом наружу.

Блондинка подняла голову от стола и встретилась взглядом с камерой. Издав восхищенный возглас, она ткнула в объектив пальцем – удивительно точно, но при этом крайне неуверенно, словно выбирала между тремя разными картинами и забыла, на какую именно собиралась показать. Мужчина у бильярда поднял взгляд, закатил глаза и снова вернулся к так и не завершенному удару. Пара брюнетов повернулась кругом, и я понял, что ошибся в своих предположениях.

Камеру держал в руках вовсе не мой отец. Сейчас это можно было с уверенностью сказать, поскольку вышеупомянутая пара оказалась моими родителями.

Пока я смотрел на экран, открыв рот, отец криво ухмыльнулся и выставил перед камерой средний палец. Мать высунула язык. Камера резко сместилась от них в сторону игрока в бильярд, который наконец ударил по шару и промахнулся.

Я нажал на паузу и перемотал пленку немного назад.

Мои родители повернулись кругом. Отец ухмыльнулся и выставил средний палец. Мать высунула язык.

Я снова нажал на паузу и уставился на экран.

Моя мать никогда не была крупной женщиной, но и особо стройной не была тоже и двигалась с грацией лайнера на буксире. Женщина, которую я видел перед собой, весила около ста двадцати фунтов, и вес этот весьма удачно был распределен по ее фигуре. Даже еще толком не осознав, о чем я думаю, я понял, что если бы я вошел в бар и увидел ее вместе с другим парнем, немедленно завязалась бы драка. Рядом с такой женщиной можно было почувствовать себя настоящим самцом. Впрочем, нельзя сказать, чтобы отец не смог постоять за себя; он выглядел чуть тяжелее, чем я всегда его помнил, но двигался легко и весьма элегантно. Из него вполне мог бы получиться хороший актер. Они выглядели прекрасной парой, настоящими, живыми людьми, которые любили друг друга и занимались сексом. Но самое главное – они выглядели молодыми. Удивительно молодыми.

Сцена продолжалась еще минут пять. Ничего особенного не происходило, если не считать того, что я увидел, как играл в те времена в бильярд мой отец. А играть он умел. По-настоящему. Когда человек-медведь промахнулся и, шатаясь, отошел от стола, отец отвернулся от камеры и склонился над сукном. Он даже не стал обходить стол, чтобы выбрать лучшую позицию, он просто ударил по ближайшему шару. Шар упал в лузу. Отец начал медленно перемещаться вокруг стола, глядя на него с безразличным видом человека, который собирается положить все шары в лузы и именно с этим намерением подошел к столу. Следующий шар тоже попал в цель, прокатившись около фута вдоль борта, и следующий за ним – словно оттолкнувшись от куска резины. Мать с радостным возгласом хлопнула его по заду. Красивым двойным ударом положив шар в центральную лузу, он толкнул кием лежавший посреди стола последний шар и отошел, даже не дожидаясь, когда тот упадет. Игра закончилась.

Он подмигнул медведеподобному, который снова закатил глаза. Так же как тот привык к наглости человека с камерой, он, судя по всему, привык и к тому, что отец с разгромным счетом обыгрывал его в бильярд. Все было как всегда. Эти люди очень хорошо друг друга знали.

Ничего особенного не происходило, если не считать того, что мать начала танцевать с блондинкой, а потом пустилась в пляс, выбрасывая в разные стороны руки и ноги и щелкая пальцами. Я встречал подобное в фильмах, по телевидению, в исполнении профессиональных танцоров. Но никогда по-настоящему, пока не увидел, как это делала моя мать, отбивая чечетку в такт музыке, приоткрыв рот и полузакрыв глаза.

Я вдруг обнаружил, что думаю о ней как о по-настоящему крутой девушке.