Настоящая жизнь

Он почувствовал облегчение, когда из трясины памяти его вытащил перестук воздушного компрессора, стоявшего около лесов метрах в трех справа от него. Устройство включилось, чтобы поднять давление в цилиндре. Это его агрегат – уверенность Лиама подтверждали царапины и вмятины на корпусе. «Но почему он здесь? – мелькнул в голове вопрос. – Я его сам сюда притащил?» Да. Он и его помощник Альварес утром принесли компрессор из микроавтобуса в дом. Где же тогда Альварес? Они разве не вместе установили здесь леса? Не вместе подложили резиновые прокладки под ножки, чтобы не поцарапать пол?

Когда компрессор выключился, Лиам бросил взгляд вверх вдоль лесов до самого потолка, который предстояло полностью обновить. Они с Альваресом меняли его отделку. Покрывавшим потолок тиковым шпонкам было всего десять лет, и состояние дерева было прекрасное, но они меняли входящие друг в друга шпонки на фирменные дощечки Лиама из восстановленного дерева. Можно себе представить, какими шуточками при этом обменивались плотники.

Каждую весну Лиам давал небольшое объявление в «Нью-Йоркер» – одно из тех странных, безвкусно оформленных объявлений, которые публикуют на последних страницах этого журнала:

ПОДРЯДЫ ГРИНВУДА:

ВОССТАНОВЛЕННОЕ ДЕРЕВО. АВТОРСКАЯ РАБОТА.

НАСТОЯЩАЯ ЖИЗНЬ.

Восьми маловразумительных слов было достаточно, чтобы его телефон звонил не смолкая. Он знал, что очень богатые люди готовы платить любые деньги за что-то, чего нет у других, например, чтобы их дома снаружи выглядели как космические корабли, а изнутри – как фабрики времен Великой депрессии. Независимо от того, что ими руководило, Лиам с удовольствием им в этом помогал, и восстановленное дерево стало его хлебом с маслом. Он не снимал пояс с инструментами 406 дней подряд и спал на тонком поролоновом матрасе в рабочем микроавтобусе. Машина стала ему домом, когда он потерял дом в районе Форт Грин после того, как на рынке недвижимости разразился кризис. Свою машину он парковал рядом с объектом, на котором работал. Вероятно, в этом сказалось его неустроенное детство в «вестфалии» Уиллоу. Сам Лиам был вполне доволен таким бродячим образом жизни, позволявшим ему меньше думать о прошлом. Да и плотницкое дело, связанное с необходимостью постоянно что-то замерять, забивать гвозди, пилить, шлифовать, а потом браться за следующую работу, оставляло совсем немного времени для назойливых воспоминаний. И это его вполне устраивало.

Дощечки из восстановленного дерева были аккуратно сложены у ближайшей стены, на них стояло его фирменное клеймо и был указан возраст дерева. Лиам хорошо помнил, как отдирал доски от старого сарая на ферме тетки его матери Темпл, расположенной неподалеку от городка Эстеван в Саскачеване, где еще мальчиком он как-то провел лето. У Темпл и ее спутника жизни детей не было, и, когда они умерли, Лиам получил в наследство их никчемный участок земли. Продать его он не смог, а на земле работать не хотел, поэтому с годами разобрал постройки на доски – и сам дом, и протянувшийся на километры забор, которые были восстановлены в 1935 году, после того, как во время пылевой бури их разрушил торнадо. За такой прекрасный материал он выставит хозяину этого дома, дальнему родственнику Рокфеллеров, счет на двадцать тысяч, и тот заплатит не моргнув глазом.

Только если он не придет в себя и не закончит работу, счет он никому не выставит. Слава богу, острая боль в копчике прошла, муть в голове стала рассеиваться, хоть ноги так и не слушались. Лиам принял ощущение покалывания в мышцах бедер за признак того, что приключившаяся с ним беда продлится недолго. Видать, у него трещина в копчике или, в худшем случае, перелом костей таза, что привело к защемлению нервов. Ему доводилось быть свидетелем как раз таких несчастий, случавшихся на работе с другими парнями.

Какое-то время он продолжал лежать на спине, пытаясь составить план дальнейших действий. Регулятор отопительной системы, прогревавшей бетонный пол, как обычно в межсезонье, был выставлен на минимальную температуру. Сам дом стоял на участке земли в пятьдесят акров в прибрежной полосе, на высоком утесе в трех милях от автомагистрали. Значит, почту, скорее всего, оставляли в придорожном почтовом ящике. Сам собой напрашивался вывод, что никто здесь в ближайшее время не объявится и не спасет его. Да, видимо, до весны сюда никто не заглянет. Лиам снова приподнял голову, оглядел помещение, задержав взгляд на большой куче обрезков, сваленных рядом с его торцовочной пилой «Деволт». Тут он вспомнил, что Альварес выглядел сегодня неважно, взгляд его глаз с паутиной красноватых сосудов был тяжелым и болезненным. И работал он спустя рукава – все его обрезки были не меньше доброй восьмой части дюйма, а то и больше. Он просто выкидывал на ветер отличную древесину, за которой приходилось таскаться в этот чертов Саскачеван. В наказание Лиам отослал Альвареса в микроавтобус до конца дня.

Когда ему в помощники требовался плотник, он давал бесплатное объявление в один еженедельник и связывался с тем малым, который присылал ему в ответ самое грубое и безграмотное электронное сообщение. Он нанимал алкашей, бывших преступников, наркоманов, ущербных на голову психов. Большинство из них не задерживались у него дольше нескольких недель – они исчезали, как только он им платил. Такого рода благотворительность при найме работников отчасти объяснялась унаследованным от Уиллоу стремлением хиппи творить добро, отчасти он был обязан этому Темпл, которая когда-то бесплатно кормила на ферме нищих. Иногда Лиаму казалось, что этим можно объяснить его стремление как-то искупить вину за бесцельно прожитые годы. Он сам не знал, помогает тем самым этим бедолагам или просто дает им деньги, чтобы они сами скорее довели себя до ручки. Но ему больше нравилась компания людей, жизнь которых медом не казалась. Они рассказывали ему много интересного и редко упрекали, что он сам испоганил себе жизнь.

Альварес был неплохим помощником, и они работали вместе уже месяцев шесть. Но он играл. Причем играл по телефону, что еще хуже, чем в казино, потому что телефон всегда был у него в кармане и постоянно вводил его в соблазн. Иногда Альварес уже в день зарплаты проигрывал всю получку в микроавтобусе еще до того, как Лиам привозил его к матери в Квинс. Значит, он сейчас ждал в машине, когда босс кончит работу и отвезет его домой. Поэтому теперь Лиаму надо было только выбраться из дома и по дороге доползти до машины. У него в бардачке лежал еще один телефон с оплаченной связью, которым он пользовался, когда ездил в Канаду. Вот и решение проблемы. Хоть он боялся, что при движении вернется ужасная острая боль и состояние может ухудшиться, выбора у него не оставалось.

Лиам сделал глубокий вдох, перевернулся на живот и, опираясь на локти, прополз несколько метров. Гвоздодер титанового молотка, который подарила ему Мина в самом начале их отношений, царапал бетон, ботинки со стальными мысками оттягивали ноги как пудовые гири. Тяжело дыша, он отстегнул рабочий пояс с инструментами, чтобы было легче двигаться, и нечаянно рассыпал паркетные гвозди, которые раскатились по полу. Он дал себе зарок обязательно их собрать, как только ноги придут в норму. Что бы с ним ни происходило, какой бы паршивой ни была жизнь, он всегда оставлял рабочее место в идеальном порядке.

Поскольку дом стоял на склоне невысокого утеса с видом на Атлантический океан, гостиная находилась ниже остальных помещений, и ему надо было подняться на два лестничных пролета по низким бетонным ступенькам. Всего их было двенадцать. Руки его ослабли еще раньше от того, что он весь день забивал гвозди в восстановленное деревянное покрытие на потолке, поэтому он с большим трудом поднялся на шесть ступенек. Он вспотел от усилий, ему очень хотелось пить. Водопровод наверняка был отключен, а если бы Лиам отважился спуститься в подвал и включить воду, то вряд ли смог бы оттуда выбраться. У него в машине всегда лежало несколько баночек энергетического напитка «Ред Булл». Он пил их штук по десять в день, потому что терпеть не мог черный кофе, а молоко его желудок не переваривал. То же самое было с Уиллоу, поэтому она сама выжимала соевое молоко и крошила в капустный салат козий сыр. Лиам пять лет крепко сидел на наркоте, потом подсел на эти нелепые, заряженные кофеином сахарные бомбы. Он так и не понял, было ли это благословением или проклятием, скорее всего, это зависело от дня недели. В группе анонимных наркоманов, куда он когда-то ходил, такие проявления вторичной зависимости встречались на каждом шагу. Большая часть бывших торчков курила не меньше пачки в день. Другие постоянно пили кофе, как авиадиспетчеры. Так как существовать вообще без зависимости они уже не могли, среди этих людей бытовало молчаливое согласие в том, что от таких менее пагубных пороков избавления не требовалось.

C грехом пополам Лиам прополз на локтях еще шесть ступенек и, вконец обессилев, упал на верхнюю лестничную площадку. Через некоторое время он приподнялся на одной руке, напряг спину и, потянувшись к ручке, отворил тяжелую стеклянную дверь. Кончалась осень, морозный воздух снаружи чуть не обжигал кожу. Было позже, чем ему казалось. Холодное солнце закатывалось за аккуратную рощицу вязов и магнолий, на равном расстоянии друг от друга умело посаженных вокруг дома дорогим ландшафтным дизайнером.

Лиам полз вдоль кирпичной дорожки, упираясь голыми локтями в морозный грунт. Когда он достиг вымощенной восьмигранными брусками цвета ржавчины подъездной дороги, стал виден его белый рабочий микроавтобус, припаркованный в тридцати с небольшим метрах около оборудованного под мастерскую сарая. Он позвал Альвареса, но дверцы машины остались закрытыми. Помощник, видимо, заснул. Хотя скорее играл по телефону, надев наушники.

Он оперся на руки, приподнялся, прикинул расстояние, которое ему предстояло проползти, и в отчаянии уткнулся лицом в холодную землю. Ему показалось, что у него в ломящих до одури плечах и зудящем позвоночнике именно теперь сосредоточилась усталость всех лет тяжкого труда, напряженной работы и трудной жизни, именно теперь все его беды и несчастья дали о себе знать. Еще никогда он не чувствовал себя таким изможденным. Внезапно он ощутил странную влажность в штанах, будто его там щекотала теплая струйка. Он повернулся на спину, протянул дрожащую руку вниз, под ремень, потом сунул ее в ширинку рабочих штанов «Кархарт». Пальцы стали влажными и теплыми, в нос ударил резкий запах мочи. Он не обмачивался с тех пор, как сидел на дюжине доз оксикодона в день и запивал их восемью банками пива «Лаки лагер».

Надо было продолжать двигаться, иначе его опять затянула бы трясина воспоминаний. Он снова перевернулся на живот и с мучительной болью пополз дальше как диверсант по земле, накрытой покрывалом промерзших листьев. Он всегда воспринимал собственное прошлое как прицеп, который приходилось тащить за собой по жизни, и нельзя было остановиться, потому что тогда этот прицеп наехал бы на него, сбил с ног и раздавил. Лиам полз, работая локтями так споро, как только мог, но чувствовал, что разум его мутится и дает сбои. Ползти быстрее он уже не мог при всем желании. У него не осталось выбора – прицеп памяти догнал его и переехал.