2

Я быстро принял наличные от миссис Пены и вручил ей расписку. Мы оба подписали договор, она получила копию для своего досье. Я также списал номер ее кредитной карты, а она поклялась, что, пока я на нее работаю, сумма ее кредита будет выдерживать мои 250 долларов в месяц. Затем я поблагодарил ее, пожал руку и велел Рохасу проводить ее до двери.

Пока он это делал, я быстро оттянул рычаг, открывающий багажник, и вышел из машины. Багажник «линкольна» был достаточно просторным, чтобы вместить три картонных ящика с папками плюс все мои офисные принадлежности. Я нашел дело Треммел в третьем ящике и достал его, а также заветный портфель, с которым всегда наносил визиты в полицейский участок. Закрыв багажник, я увидел на черной поверхности его крышки стилизованную цифру «13», написанную серебряной краской из распылителя.

– Сукины дети!

Я огляделся. Вдали, за третьим из выходивших на улицу палисадников, двое парнишек играли в грязи, но они были слишком малы для художников-граффитчиков. В остальном улица была пуста. Меня это озадачило. Я не только не слышал и не видел, как оскверняли мою машину, пока я внутри нее встречался с клиенткой, но и времени было всего начало второго, а я знал, что большинство членов уличных банд встают навстречу новому дню со всеми его возможностями лишь ближе к вечеру. Они были ночными птицами.

Направляясь с папкой в руке к открытой дверце и заметив, что Рохас стоит на первой ступеньке крыльца, болтая с миссис Пеной, я свистнул ему и сделал знак возвращаться. Нужно было спешить.

Я сел в машину. Рохас, получив сигнал, подбежал рысцой и запрыгнул на водительское место.

– В Комптон? – спросил он.

– Нет, планы меняются. Едем в Ван-Нуйс. Причем быстро.

– Есть, босс.

Он отъехал от тротуара и повел машину обратно, к автостраде 110. Другого пути отсюда в Ван-Нуйс не существовало. Приходилось возвращаться по Сто десятой в центр города, а там поворачивать по Сто первой на север. Трудно было представить себе более неудобную отправную точку для поездки в Ван-Нуйс.

– Что она там, на крыльце, говорила? – спросил я Рохаса.

– Расспрашивала о вас.

– То есть?

– Сказала, что, судя по всему, вы не нуждаетесь в переводчике, понимаете?

Я кивнул. Мне это уже надоело. Из-за материнских генов я выглядел так, словно родился скорее по южную, чем по северную сторону границы.

– Еще она хотела знать, женаты ли вы, босс. Я сказал, что были. Но если хотите, чтобы я дал задний ход, это можно. Похоже, она хочет, чтобы вы предоставили ей скидку на гонорар.

– Спасибо, Рохас, – сухо сказал я. – Она уже получила скидку, но я буду иметь в виду.

Прежде чем открыть дело, я просмотрел список контактов на своем телефоне – искал кого-нибудь из детективов ван-нуйсского участка, кто мог бы дать мне хоть какую-нибудь информацию. Но в списке никого не оказалось. Я приступал к делу об убийстве вслепую. Не слишком хорошее начало.

Закрыв телефон и положив его в футляр, я раскрыл папку. Лайза Треммел стала моей клиенткой, откликнувшись на стандартное письмо, какие я рассылал владельцам всех домов, подлежащих отчуждению. Разумеется, я был не единственным юристом в Лос-Анджелесе, который это делал. Но почему-то Лайза отозвалась именно на мое письмо.

Адвокату, имеющему частную практику, в большинстве случаев приходится тщательно отбирать клиентуру. Иногда выбор оказывается неверным. Лайза представляла собой как раз такой случай. Мне тогда не терпелось приступить к своей новой работе, и я искал клиентов, которые находились в особо тяжелом положении и которых явно обманули – людей, излишне наивных, не знающих своих прав и возможностей, то есть жертв несправедливости, – и увидел такого в лице Лайзы. Несомненно, она отвечала всем этим условиям. Она оказалась на пороге потери дома из-за стечения обстоятельств, которые стали выходить из-под контроля и рушиться, как костяшки домино. А для банка-кредитора, который действовал в обход правил и даже откровенно нарушал их, ее случай стал одним из многих, брошенных им на жернова своей мельницы. Я подписал договор с Лайзой, включил ее в кредитный план и вступил в борьбу от ее имени. Дело казалось перспективным, я был полон энтузиазма. И только впоследствии стало ясно, что Лайза – чрезвычайно хлопотный клиент.

Лайзе Треммел было тридцать пять лет. Она была замужем, имела девятилетнего сына по имени Тайлер и дом в Мельбе, на Вудленд-Хиллз. Когда они с мужем Джеффри в 2005 году купили этот дом, она преподавала социологию в средней школе Гранта, а Джеффри торговал машинами в агентстве фирмы «БМВ» в Калабасасе.

Их дом с тремя спальнями стоимостью в 900 000 долларов находился под ипотечным залогом в 750 000 долларов. Рынок тогда был стабилен, и получить ипотечный залог не составляло труда, их раздавали направо и налево. Они воспользовались услугами независимого маклера, тот оценил пакет их документов и устроил им низкопроцентную ссуду, которая, однако, предусматривала крупный заключительный платеж по истечении пяти лет. Затем эти деньги были обращены в инвестиционный пакет ценных бумаг, который был заложен и дважды перезаложен, пока не осел окончательно в банке «Уэстленд файненшиэл», точнее, в его филиале «Уэстленд нэшнл» – лос-анджелесском банке, головной офис которого располагался в районе Шерман-Оукс.

Все было прекрасно, пока Джефф Треммел не решил, что не желает больше быть мужем и отцом. За несколько месяцев до срока окончательной выплаты семисотпятидесятитысячного ипотечного залога Джефф сбежал, оставив свой представительский образец «БМВ» на стоянке возле вокзала Юнион-стейшн, а Лайзе достался заключительный платеж по ипотеке.

Оказавшись с ребенком на попечении и имея единственный доход в виде своей зарплаты, Лайза взвесила ситуацию и сделала выбор. К тому времени экономика уже заваливалась, как самолет, оторвавшийся от земли, но не сумевший набрать нужной для взлета скорости. Учитывая размер ее зарплаты, учреждений, которые согласились бы рефинансировать ее заключительный платеж, не нашлось. Она прекратила выплаты по залогу и не обращала никакого внимания на банковские уведомления. Когда срок выплаты долга миновал, дом перешел в собственность кредитора, и тут на сцене появился я. Я послал Джеффу и Лайзе письмо, не ведая о том, что Джефф больше не участвует в спектакле.

На письмо ответила Лайза.

Хлопотным я называю клиента, который не понимает границ своих взаимоотношений со мной, даже после того как я ясно и неоднократно их ему очертил. Лайза обратилась ко мне после получения первого уведомления о переходе ее дома к залогодержателю. Взявшись за ее дело, я велел ей сидеть тихо и ждать, пока я буду действовать. Но Лайза не могла сидеть тихо и не умела ждать. Она звонила мне каждый день. Когда я возбудил судебный процесс по делу об отъеме имущества, она являлась на все рутинные заседания и отложенные слушания. Ей необходимо было при всем присутствовать, видеть каждое письмо, которое я отсылал, и получать отчет по каждому телефонному звонку. Она часто звонила и кричала на меня, когда ей казалось, что я не уделяю ее делу всего своего внимания. Я начинал понимать, почему ее муж дал деру, – он просто не выдержал.

У меня даже возникли сомнения насчет ее психического здоровья: я подозревал маниакальный психоз. Периоды бурной активности с бесконечными телефонными звонками имели циклический характер. Недели, когда от нее не было ни слуху ни духу, перемежались неделями, когда она звонила не переставая, пока не добивалась ответа.

Через три месяца после того, как я взялся за ее дело, она сообщила, что потеряла работу из-за частък прогулов. Именно тогда она заговорила о взыскании ущерба с банка, пытавшегося отнять у нее дом. Идея о возмещении убытков вылилась в поток речей. Банк был теперь ответствен за все: за то, что ее бросил муж, за то, что она потеряла работу, за то, что лишилась дома.

Я допустил ошибку, отчасти поделившись с ней добытыми сведениями и своей стратегией. Сделал я это для того, чтобы укротить ее и убрать с дороги. Изучение ссудного досье обнаружило несоответствия и утечки при перепродаже залога разным акционерным компаниям. Имелись явные признаки мошенничества, которые я рассчитывал обратить в пользу Лайзы, когда дело дойдет до переговоров о поисках выхода.

Но информация только возбудила Лайзу, она уверовала, что стала жертвой в руках банка. Она никогда даже не принимала в расчет и не обсуждала тот факт, что подписала условия залога и обязалась, таким образом, выплатить его. Она рассматривала банк лишь как причину всех своих несчастий.

Первое, что она сделала, – зарегистрировала сайт www.californiaforeclosurefighters.com для создания организации ФЛАГи использовала изображения американского флага на своих обличительных плакатах. Подтекст состоял в том, что борьба против отъема домов – такой же американский «брэнд», как яблочный пирог. После этого она начала регулярно маршировать перед корпоративным офисом на бульваре Вентура. Иногда одна, иногда со своим малолетним сыном, а иногда в компании людей, которых привлекла на свою сторону. При этом она носила плакаты, обвинявшие банк в незаконном отъеме собственности и в том, что он выбрасывает семьи на улицу.

Очень скоро деятельность Лайзы вызвала живой интерес местных средств массовой информации. Ее часто звали на телевидение, и она пребывала в постоянной готовности служить рупором всех тех, кто оказался в ее ситуации, то есть истинных жертв эпидемии отъема домов, а не каких-нибудь заурядных бездельников. Я заметил, что на Пятом канале запись ее выступлений вошла в набор роликов, которые выводили на экран каждый раз, когда требовалось проиллюстрировать общенациональную проблему домовладельцев, лишившихся своих домов. Калифорния занимала среди американских штатов третье место по уровню эпидемии, а Лос-Анджелес и вовсе был рассадником заразы. После того как оглашалась эта статистика, на экране появлялась Лайза со своими соратниками, у всех в руках были плакаты вроде «Руки прочь от моего дома!» или «Немедленно прекратить незаконный отъем домов!».

Под предлогом того, что эти пикеты не были санкционированы, затрудняли автомобильное движение и создавали угрозу для пешеходов, «Уэстленд» обратился в суд и получил судебный приказ, запрещавший Лайзе приближаться менее чем на сто ярдов к какому бы то ни было банковскому офису или его сотрудникам. Ничуть не обескураженная, Лайза перевела своих сторонников с их плакатами к зданию окружного суда, где каждый день проходили слушания по делам об отъеме домов.

Митчелл Бондурант был старшим вице-президентом «Уэстленда» и возглавлял отдел ипотечных залогов. Его имя значилось на залоговых документах, касающихся дома Лайзы Треммел, и соответственно на всех документах моего дела. Именно к нему я обращался с письмом, в котором описал то, что назвал признаками мошенничества, с помощью которого уэстлендский конвейер отъема домов делал свою грязную работу, отбирая дома и иную собственность у своих обанкротившихся клиентов. Лайза имела право просматривать все бумаги по своему делу и копировала все до последней странички. Хотя Бондурант и олицетворял собой силу, отбиравшую у нее дом, на самом деле он оставался над схваткой, скрываясь за командой банковских юристов. На мое письмо он так и не ответил, и я никогда с ним не встречался. Мне также не было известно, чтобы Лайза Треммел когда-нибудь встречалась или разговаривала с ним. Но теперь он был мертв, а Лайза – под стражей.

Мы съехали на бульвар Ван-Нуйс и взяли курс на север. Деловой центр представлял собой площадь, окруженную двумя зданиями суда, библиотекой, муниципалитетом и комплексом зданий полицейского управления Долины, где и находился ван-нуйсский участок. Вокруг этой первой линии толпились другие государственные учреждения. Парковка здесь представляла собой проблему, но это была не моя забота. Я достал телефон и позвонил своему сыщику Деннису Войцеховскому.

– Циско, это я. Ты далеко?

В молодости Войцеховский гонял с «Ангелами дорог», но у них уже был член команда по имени Деннис. Фамилию же «Войцеховский» никто выговорить не мог, поэтому они назвали его Малыш Циско – наверное, из-за смуглой кожи и усов. Усы он впоследствии сбрил, а кличка так к нему и прилипла.

– Я уже здесь. Жду тебя на скамейке перед входом в полицейское управление.

– Буду через пять минут. Ты еще ни с кем не разговаривал? А то я никого не нашел.

– Да, твой старый приятель Керлен рулит этим делом. Жертва, Митчелл Бондурант, был найден на парковке головного офиса «Уэстленда» на бульваре Вентура сегодня утром около девяти, на полу между двумя машинами. Непонятно, сколько он там пролежал, но нашли его мертвым.

– Причина смерти еще не ясна?

– Вот тут какая-то нестыковочка. Сначала сказали, что его застрелили, потому что некий служащий, находившийся надругом уровне парковки, отвечая на вопросы полицейских, заявил, будто слышал два хлопка, похожих на выстрелы. Но когда тело осмотрели на месте, все выглядело так, словно его чем-то тяжелым огрели по голове, до смерти.

– Лайзу Треммел арестовали на месте убийства?

– Нет, насколько я понял, ее взяли дома, в Вудленд-Хиллз. Я еще жду кое-каких звонков, но это будет всего лишь уточнение того, что я уже узнал на настоящий момент. Извини, Мик.

– Не волнуйся. Очень скоро мы все узнаем. Керлен на месте преступления или с подозреваемой?

– Мне сказали, что это они с напарником задержали Треммел и привезли сюда. Его напарник – женщина, зовут Синтия Лонгстрет. Д-один. Никогда о ней не слышал.

Я тоже никогда о ней не слышал, но, поскольку она была Д-один – детективом первой категории, предположил, что в убойных делах она новичок, поэтому-то ее и поставили в пару с ветераном Керленом, детективом третьей категории – опыта набираться. Я посмотрел в окно. Мы проезжали торговый салон «БМВ», и это привело на память исчезнувшего мужа Лайзы, который до того, как похерил свой брак и смылся, продавал «бимеры». Интересно, объявится ли Джефф Треммел теперь, когда его жену арестовали за убийство? Возьмет ли на себя заботу о сыне, которого бросил?

– Хочешь, чтобы я вызвал сюда Валенсуэлу? – спросил Циско. – Он всего в квартале отсюда.

Фернандо Валенсуэла был поручителем, услугами которого я пользовался, когда работал в Долине. Но я знал, что на этот раз он не понадобится.

– Подождем пока. Если ей вменяют убийство, ее не выпустят под залог.

– Ну да, правильно.

– Ты не знаешь, прокурора от округа уже назначили?

Я подумал о своей бывшей жене, которая работала в ван-нуйсской окружной прокуратуре. Она могла быть неофициальным, но полезным источником информации – если только это дело не передали именно ей, тогда получится конфликт интересов. Такое раньше случалось. Мэгги Макферсон это не понравится.

– У меня нет никаких сведений по этому вопросу.

Я стал размышлять: как лучше действовать, располагая столь скудной информацией? Как только полиция поймет, какое дело на них свалилось – убийство, которое может привлечь широкое внимание к одной из крупнейших финансовых катастроф нашего времени, – они живо перекроют все источники информации. Действовать надо было немедленно.

– Циско, я передумал. Не жди меня. Езжай на место преступления и разведай там все, что сможешь. Поговори с людьми прежде, чем будет наложен запрет на разглашение информации.

– Ты уверен?

– Да. Ая займусь полицейским управлением. Если мне что-то понадобится, я позвоню.

– Понял. Удачи.

– Тебе тоже.

Я закрыл телефон и уставился в затылок своего водителя.

– Рохас, поворачивай направо по Делано и вези меня в Силмар.

– Без проблем.

– Не знаю, сколько я там пробуду. Я хочу, чтобы ты меня высадил, потом вернулся на бульвар Ван-Нуйс и нашел там автосервис. Узнай, смогут ли они закрасить багажник машины.

Рохас посмотрел на меня в зеркало заднего вида.

– В какой цвет?