В битвах жестоких, в битвах кровавых,
Память которых века не сотрут,
Добыто нами великое право —
Право на отдых, учёбу и труд.
Право учиться – законное право.
Что же на нас возлагает оно?
Долг наш священный учиться со славой,
Раз нам учиться право дано!
Что нам в отличной мешает учёбе?
Знаем помехи наперечёт!
Нужно ль отлично учиться? – Ещё бы!
В век коммунизма наукам почет!
Ну-ка, товарищ, умом своим юным
Ты пораскинь, возвратясь к тем векам,
Кои наука прошла, как валуны,
Пеной вздымаясь, обходит река.
Разве останется совесть чистой,
Если, припомнив Джордано Бруно,
Ты вопиющую, точно выстрел,
Двойку получишь? Нет! Не должно!
Люди в кострах живьём сгорали
Не для того, за науку встав,
Чтоб человек нашей новой морали
Неучем был; также шёл не спроста
Через невзгоды жестоких морозов
К стенам московским, ведомый мечтой,
С дальнего Севера шёл Ломоносов
Лить свет ученья над Русью святой!
Суриков, наш живописец великий,
К валке крестьян-рыбаков пристав,
Шёл по Сибири, тогда полудикой,
Жизни науку учить неспроста!
Если, товарищ, страницу истории
Перелиставши ещё одну,
Вспомнишь, как каплю за каплей Горький
Знанья копил, шагая по «дну»!
Потом и кровью они добывались,
Мысли большие великих наук.
Так для чего же веками старались
Гении, не покладая рук?!
Не для того ли, чтоб мы, их потомки,
Были счастливыми, жили легко,
Чтоб не ходили пешком с котомкой
Знанья искать – дарованья веков?
Мы, молодёжь возрождённой эпохи,
Эры расцвета наук поколение,
Прав не имеем учиться плохо,
Не выполнять заветов Ленина!
Юное племя страны величавой!
Лучше учиться, глубже вникать
В недра науки, овеянной славой,
Знамя Великих выше держать!
1950
Аплодисменты долго не смолкали,
В рядах неистово кричали «Бис!»,
Ей люди от души рукоплескали.
На сцене, голову склонив немного вниз,
Стояла женщина, смущённо улыбаясь, —
Аплодисментов дружных тех «вина»,
Стояла и, как будто колебалась:
«Уйти иль петь?» – казалось, думала она.
А позади (она стояла перед хором)
Сказал ей кто то: «Слышишь? Просят! Спой!»
Она кивнула головой покорно
Знак музыкантам подала рукой,
И сразу зал утих. Она запела песню.
От всей души запела, горячо.
Поплыли звуки нежные по залу так чудесно,
Как ручеёк, журча, по камушкам течёт.
Мелодия, как птица, в воздухе витала,
Лаская слух прелестной красотой.
Она то опускалась, то высоко взлетала,
Послушна, как дитя, певице той.
Последних нот созвучья отзвучали
В рукоплесканьях. Точно ураган
Ворвался в зал. И «браво» громкое кричали.
На сцену падали цветы к её ногам.
На шаг назад певица отступила
И место в хоре заняла своё;
Лицо её счастливая улыбка бороздила,
Душа от радости кипела у неё.
Уже умолкнул гром аплодисментов,
И исполнители другие выступали,
А по лицу её – я ясно видел это —
Улыбки светлые невольно пробегали.
В уме её вся жизнь, весь путь прошедших дней
Тогда в мгновенье ока пробежала,
И жизнь минутой показалась ей,
Как-будто жизнь сначала начинала.
Вот девушка, весёлая, живая
С надеждой робкой смотрящая в жизнь,
Повсюду песнь её сопровождает;
Ей всё открой, ей обо всём скажи!
Вот тучи набежали грозовые,
И, точно гром, нагрянула война.
Вот добровольцем в армию вступила
И в санитарный батальон идёт она.
Впервые жизнь пришлось ей здесь увидеть
В жестокой наготе, открывшейся пред ней,
Она вдруг поняла, что нужно ненавидеть
Врагов своих, друзей любить сильней.
Поняв вот это, не могла она
В своём санбате больше оставаться,
Душа велела, гордых чувств полна,
Идти в стрелковый батальон сражаться.
Вот вспомнила она последний бой —
Воскресло прошлое и стало настоящим —
В атаку шли они лавиною стальной,
Как смерч, всё на пути своём громящий.
Разрыв гранаты перед ней; в глазах огонь
Сверкнул, и всё вокруг внезапно закрутилось
И провалилось в глубь куда-то. Ничего
Не стало видно, ночь вдруг наступила.
Припомнилось, как после боя
Подобрала её такая же девчонка, как она…
Ей жизнь вернули, но она ослепла,
И мысль сверлила мозг не раз тогда:
«Ах, лучше б моего не отыскали тела,
Чем жизнь влачить теперь без глаз.
Кому нужна я? Мать с отцом погибли,
Слепую станет кто ль заботой окружать?» —
Ночами думала она – «Зачем живу я?
Неужто для того, чтоб есть да спать?».
Ещё припомнилось, как шёл за годом год,
Война закончилась, жизнь мирная настала.
Отца ей заменил родной народ,
Страна родная матерью ей стала.
Как полюбила жизнь она опять
И постепенно снова веселела,
Как снова захотелось жить —
Не только есть да спать —
Ей быть полезной захотелось.
Как перед нею встал вопрос, перед слепою:
За что ей можно без опаски взяться,
И как решение пришло само собою:
Народу песней помогать за жизнь сражаться.
И вот она на сцене, вот она поёт —
Натура сильная невзгоды победила,
Для дорогих поёт и близких для неё
Людей, которых сердцем полюбила.
Всё это вспомнила она тогда,
Под крики одобрения из зала.
Аплодисментами она была горда.
«Я счастлива», – её уста шептали.
Я видел как лицо её тогда светилось
Улыбкой счастья, и тогда я понял всё:
Она не только за себя тогда гордилась,
Она гордилась за Отечество своё!
1949
Вокруг тишина, зеленеет трава,
Пушистым ковром покрывая могилу.
На камне надгробном чернеют слова,
Насеченные зубилом:
«Погиб на посту, как герой. Неизвестный.
Сражался как воин, и умер он честно.
Он был партизан, воевал с немчурой.
Так славься в веках, неизвестный герой!».
Вот всё, что прочтёшь, побывав у берёзы,
Взглянувши на памятный камень…
Какие ж, однако, гремели здесь грозы,
Навек угасившие пламя
В геройской груди? И на этот вопрос
Найдёшь молчаливый ответ,
В ста метрах увидевши насыпь, откос,
Железнодорожный кювет.
Колёса в земле под откосом крутым,
Вагонные ржавые рамы,
И в них – исковерканные болты —
Следы разыгравшейся драмы.
Во мраке туманном, ночною порой
Порывом героя единым
Немецкий состав и наш русский герой
В неравный сошлись поединок.
Со скрежетом страшным подпрыгнул состав
И рухнул, гремя, под откос;
На дыбы в предсмертной агонии встав,
Зарылся в песок паровоз,
И стих, изрыгнувши огнём и водой.
Состав был сражён, но погиб и герой…
Ушёл, не оставивши имени нам.
Что ж, он нам известен по славным делам!
Он умер достойно, и он не забыт:
Подходит к могилке широкая стёжка.
И свежий венок на могиле лежит,
И в нём – его кепка и ложка…
Так спи же спокойно, наш доблестный воин!
Твой труд не пропал, и родной твой народ
Поёт тебе славу – её ты достоин!
Славу навеки он в песнях поёт.
1951
Свисток – и покатился поезд,
Проплыл вокзал наш за окном;
И вот пишу я эти строчки
Своим неопытным пером.
Колёса мерно застучали,
Песнь путевую выводя,
С тобою мысленно прощаюсь,
Мой техникум, в окно глядя.
Поехал я домой сегодня
(Не знаю, право, как сказать:
«Домой» иль «в гости») и невольно
Я начинаю размышлять
О том, что там, в дали туманной,
Куда стремится поезд мой,
Там буду гостем я желанным,
И будет маменька со мной.
Уставши от шумливой школы,
В день выходной ты ждёшь меня,
Моя мамуля дорогая,
любовь свою ко мне храня.
Живёшь в зелёной деревушке,
В домишке старом, небольшом,
И с покосившимся крыльцом,
С кроватью жёсткой и подушкой.
Ещё есть столик с табуреткой,
Стоящий гордо у окна. —
Всё, что скопить смогла одна.
Да за окном сирени ветка…
Да, мать, живёшь ты небогато,
Отдавши Партии себя,
«Коммуну» с юности любя,
Идеям Ленина верна ты.
Верна настолько, что однажды,
Когда просил я у тебя
Рекомендацию в «Коммуну»,
Ты отказала (даже дважды!).
Ты мне сказала: «Сын, в те сроки
Ты не со мной, на фронте был.
Не знаю с кем войны дороги
И как их, сын, ты проходил»…
Быть может, я бы думал боле,
Но время выйти подошло —
Мы прибыли уже в село,
и я домой пошёл по полю.
1949
У старого леса, на самой опушке,
Как будто на страже почётной покоя,
Седая берёза с кудрявой верхушкой
Склонилась шатром над могилой героя.
1950
Я ехал в Москву. За окошком вагона
Мелькали разъезды, леса, перегоны,
Широкие степи назад уплывали,
Весёлую песню колёса стучали.
О чём они пели, мне то не известно,
Но только чудесной казалась мне песня,
Под звуки которой я ехал в Москву.
В Москву! И впервые! Как сон наяву.
На станциях мне не сиделось в вагоне.
Тянуло на воздух, ходить по перрону.
Особенно помню одну из стоянок,
Близ Клина, в снегах – небольшой полустанок.
Лишь поезд наш стал, мы за мёрзлым окошком
Услышали песни, лихую гармошку
И, как по команде, к дверям устремились.
Над станцией звонкие песни носились,
Смех девушек слышался, шум хороводов,
Частушки. – Откуда здесь столько народа? —
Спросил с удивленьем я и разузнал,
Что в армию парней народ провожал.
«А, вот оно что!», и еще интересней
Мне стало смотреть на людей, слышать песни.
На лицах румянец играл золотой,
Сквозь грусть пробивался задор молодой.
Грустим мы в душе, расставаясь с подругой,
Родных покидая иль верного друга…
Но смог я на лицах другое прочесть:
В них души светились, светилась в них честь!
И гордость на лицах прочёл возбуждённых,
Высокую гордость для славы рождённых.
И песня её надо мною носилась;
Звучали в частушках величье и сила:
«Милый в армию уходит,
Что же я ему спою?
Береги страну Советов,
Как родную мать свою!»
Но свистнул свисток, зазывая в вагон,
И я с сожаленьем покинул перрон.
С тех пор уж немало воды убежало.
Но мне тех минут не забыть никогда,
В которых эпоха сама отражалась.
Порой её так не увидишь в года!
1951
Сошлись к ручью воды напиться
Медведи, волки и лисицы
И прочий там звериный люд.
Случилось так, что всем им разом
Пришлось к воде нагнуться. Пьют,
Хотя и тесно. Каждый глазом
Косит, сопя, на остальных,
Зверюшек малых и больших.
Увидев рядышком лисицу,
Вдруг возмутилася волчица:
«Смотрите!» (знать, невмоготу
Терпеть ей стало давку ту).
«Что за бессовестный народ:
Ну так и давит, так и прёт!».
Сама ж того не замечала,
Что зайца под себя подмяла.
Мораль сей басенки проста:
Коль станет тесно, не сердись,
А лучше глянуть потрудись
Кого ли сам не затоптал!
1949
О проекте
О подписке