Они пробежали по утоптанной вьючными животными дороге, которая вела от колодца к шатрам. Не доходя до самого левого из них, дорога разветвлялась. Одна ее часть шла в самую середину стоянки, а другая – на склон близлежащего холма. Это была мало утоптанная тропинка, по которой редко кто ходил, и вела она к одиноко стоящему шатру Халимы. В племени Бани-Саад этот шатер считался особенным. Это было затерянное уединенное жилище, и мало кто туда заглядывал.

Последнюю неделю или две здесь вообще никто не появлялся, потому что все занимались поиском нового пастбища.

Держа Абдуллу за руку, Халима остановилась, немного отдышалась и пошла как раз в ту сторону, где дорога была мало утоптана. Когда они проходили мимо крайнего левого шатра, оттуда высунулась черная собака и с лаем побежала за ними, но быстро вернулась обратно.

Халима обвела глазами все поселение. Между шатрами не было никого, не считая собак.

Куда же делись люди всего племени?

По склону холма женщина побежала к белой дороге. Не дойдя до своего шатра, она остановилась. Абдулла раскашлялся, тогда мать взяла сына за руку и рукавом вытерла его вспотевшее лицо. Потом провела ладонью по собственному лицу и смахнула пот, который струился к смуглому подбородку. Ее волнение все росло, и сердце тревожно билось в груди. «Ничего страшного, ничего страшного», – тихо говорила она, но было неясно, хотела она успокоить Абдуллу или саму себя.

Халима решила спросить у сына, где же эти чужаки, как вдруг на соседнем холме она увидела толпу людей, приближавшихся к ее шатру.

– Теперь ты пропала, Халима.

* * *

Жрецы действительно выглядели удивительно в своих ярких балахонах и длинных шалях, наброшенных на плечи и переливавшихся всеми цветами радуги. Каждый из них был какого-нибудь одного цвета: один жрец – малиновый, другой – шафрановый, третий – бирюзовый. Как же они выделялись на фоне черных шатров! Когда из-под балахонов на свет выглядывали ноги, то было видно, какая у них белая, будто женская, незагорелая кожа. Поддевка блистала белизной. Женщины и дети были заворожены не столько осмотром и рекомендациями жрецов, сколько яркими цветами их балахонов и длинных шалей. Когда жрецы приближались к шатрам, люди на холме взволнованно останавливались, словно одетые в яркие балахоны чужаки на их глазах обращались в дым и поднимались в воздух. Когда же они выходили из шатра, солнце заливало своими лучами их одежды, и эти волшебные цвета вновь поражали собравшихся. Жрецы в ярких балахонах явно спешили. Подходя к очередному шатру, они перепрыгивали через веревки и колья. Дети и женщины с веретенами в руках взволнованно следовали за ними по пятам.

Харес сидел на верблюде и наблюдал за нежданными гостями. «Жаль, что Халимы здесь не было, – думал он. – Хорошо бы она здесь оказалась и увидела все это». Хотя после встречи с христианским монахом она начала сторониться людей, а чужаков в особенности, увидеть этих мужчин в ярких балахона было бы для нее чем-то особенным. Она бы наверняка задержалась на несколько мгновений, только чтобы посмотреть на яркие одежды этих людей. Их походка, кони, одежда… все это было так необычно! Такое зрелище могло околдовать любого. Харес задумался, а не попросить ли ему у этих людей амулет для самой Халимы. Скорее всего, они бы не отказали в его просьбе, ведь именно этим они и занимались. Тут же он решил обменять на амулет свою рыжую козу. Быть может, это подношение отогнало бы всех злых духов от Халимы и всей семьи.

Вдруг ему показалось, что кто-то тянет его за рукав рубахи. Он обернулся и увидел перед собой Хатеба. Он переложил поводья в другую руку и поцеловал брата в правое плечо.

– Харес, твое стадо стало еще больше.

Харес натянуто улыбнулся.

– Кто они такие? Что им здесь нужно?

– Ящерицы, падкие на мух. Разве не видишь?

Харес вздрогнул.

– Не обращай внимания. Это обычные шуты.

– Что они делают среди шатров Бани-Саада?

– Устраивают свое представление. Сейчас на глазах у всех что-то прячут.

Харес сжал губы.

Хатеб похлопал Хареса по спине, прямо по его мешку.

– Где Абдулла? Ты не видишь его?

– Он в пустыне.

– Ты не хочешь его им показать?

– Ты же знаешь Халиму. Она не любит чужаков.

– Кто чужак-то? – ответил Хатеб. – Они ведь жрецы. Пришли, чтобы самим прогнать от нас чужаков.

После этих слов раздался его хриплый смех.

– Наверняка, выискивают что-нибудь ценное, – продолжил он.

– Откуда ты знаешь?

– Они сами сказали об этом Хелалю.

– Сами сказали, что ценное?

– Сказали, что хотят изгнать это зло из нашего племени и нашей земли.

– Какое зло?

– Наверное, они имели в виду клад. Из какой-нибудь древней могилы неизвестного покойника.

– Перестань, Хатеб.

– А что еще может быть?

– Тогда что им нужно от наших детей?

– Это всего лишь предлог. Разве ты не видишь, что они заползают в шатры, как ящерицы? Заходят в каждый шатер, шарят там, а потом выходят. Неужели ты не видишь в этом ничего подозрительного?

– А что?

– Неужели то, что несколько заклинателей пришли в племя и осматривают шатры один за другим, не вызывает у тебя никаких сомнений? Я что, по-твоему, дурень или соломы объелся и проспал все эти годы?

– Как будто мало нам бед от этой засухи.

– Ходят разодетыми в такой пыли. Я не верю, что кому-то есть до нас дело.

– Мое стадо в пустыне. Надо скорее ехать.

– Они явились сюда за чем-то более важным, чем наши стада.

– Ты о чем?

– Я сам не знаю. Ты только глянь на этих ящериц, – сказал Хатеб, смеясь.

Харес крепче сжал в руке свою палку.

– Испугался?

– Нет, брат, нисколько.

– Абдулла в пустыне, – серьезно сказал Хатеб, – а где другой?

Концом палки Харес постучал по земле.

– Мухаммад? Он не подходит под возраст, про который они говорили.

– Откуда тебе знать твою судьбу, брат? Быть может, их клад кроется в твоем шатре. Вспомни о его прошлом.

У Хареса не было настроения выслушивать колкости и намеки Хатеба. Он повернул верблюда и направился в пустыню.

– Харес, ты куда?

Он натянул поводья, чтобы верблюд быстрее взбирался на вершину холма и увез его подальше от собравшихся людей. Ему не хотелось размышлять о том, что сказал Хатеб.

В пустыне его ждали пастух и стадо.

* * *

Шатер стоял на склоне холма в стороне от остальных. Женщины и дети остановились рядом с холмом. Халима уже не успевала расспросить о случившемся Абдуллу или кого-то другого. Держа сына за руку, она бежала в сторону холма. По мере приближения шум толпы становился все громче. Халима пристально разглядывала шатер, но ни Хареса, ни господского мальчика поблизости не было. Где же Мухаммад? Зачем она оставила его одного? Почему не взяла с собой? Но было уже поздно. Она почти добежала до холма, но оставалось неясно, где же ребенок. А вдруг она больше никогда не увидит Мухаммада? Халима совсем выбилась из сил и больше не могла бежать. Интуиция подсказывала ей, что всё это из-за Мухаммада… Халима остановилась, опустила на землю пустой бурдюк и натянула платок до глаз, так что ее прекрасное лицо оказалось скрыто от постороннего взгляда. Платок она прикрепила на крючки за ушами. Остались видны только глаза и нос, даже брови были закрыты черной шалью. Она не хотела, чтобы по ее взгляду кто-то догадался о том, как сильно она напугана. Пальцы дрожали до сих пор. Она взяла Абдуллу за руку и медленно пошла с ним в ногу. Мальчик тяжело дышал. Они приближались к толпе. Еще несколько шагов – и они окажутся рядом с палиурусом и своим шатром, если их, конечно, пропустят.

Рядом с шатром прямо под кустарником были привязаны три черных арабских скакуна с большими полными переметными сумками на спинах. Увидев толпу народа, Абдулла расплакался. Мать принялась успокаивать его. Заметив Халиму, люди расступились, чтобы она смогла пройти к шатру. Раб с кольцом в ухе стоял в тени кустарника и, держа в руках кнут, пугал им детей. Халима и Абдулла слышали, как кнут скрипел в его руках.

Неподалеку от раба и лошадей стояла ее сестра Сафия. Она увидела Халиму и подбежала к ней:

– Можешь наградить меня за хорошую весть!

Халима подняла пустой бурдюк:

– Бери это.

Сафия поморщилась.

– Кто это в нашем шатре? Что им нужно?

– Они нашли здесь то, что искали!

– Нашли? – удивленно спросила Халима.

– Разве ты не знаешь, дочь Абу Зуиба?

– Нет.

– Они обыскали все шатры один за другим, пока не пришли к жилищу сына Саади.

– Почему к нему?

– Говорят, то, что они искали, находится как раз в этом шатре!

* * *

Харес повернул верблюда к шатру. У него уже не было сил идти самому, а все мысли были о детях и жене. Не дай Бог, во время его отсутствия жрецы в ярких балахонах зашли в его шатер. Обратно верблюд шел быстрее, чем в пустыню. Поняв, что хозяин возвращается домой, животное взбодрилось. «Было бы неплохо, – думал про себя Харес, – показать жрецам господского мальчика. Когда Хатеб спрашивал, где же другой, он имел в виду как раз его. Лучшего случая нельзя найти, поэтому надо, чтобы жрецы сразу посмотрели и ребенка, и его кормилицу. Братья и сестры Халимы тоже говорили, что для господского мальчика надо взять амулет. Сама Халима никогда бы не согласилась показать ребенка какому-нибудь жрецу, но сейчас представился случай положить конец всяким разговорам в племени».

Харес повернул за холм и издали увидел лошадей жрецов, стоявших у куста, и женщин с веретенами в руках. Он ударил пятками по бокам верблюда. Тут ему показалось, что жрецы в ярких балахонах собираются зайти в его шатер.

Хатеб, стоявший у кустарника, заметил брата и поднял руку:

– Вот он сам. Харес. Хозяин шатра пришел.

Один из жрецов, тот, который был одет в бирюзовый балахон, увидев Хареса, остановился как вкопанный. Харес быстро слез с верблюда. Отстранив людей, он пробрался через толпу. Жрец в бирюзовом балахоне раскрыл Харесу свои объятия. Рубаха Хареса вся была в пыли, и ему показалось неудобным обниматься с гостем, одежда которого была такой чистой и красочной. Он чуть отпрянул назад, показал на свою грязную рубаху и попытался стряхнуть с себя пыль. Однако жрец, не обращая внимания на внешний вид Хареса, сам подошел к нему и так крепко сжал в объятьях, что у того заболели ребра. Палка и сумка упали на землю. На мгновение Хареса опьянил аромат, исходивший от жреца. Харес тихо опустил свое шершавое лицо на плечо жреца. Его балахон был таким тонким и приятным на ощупь, что Харесу не хотелось отстраняться… Второй жрец, стоя у шатра, махнул Харесу рукой. Третий жрец, в малиновом балахоне, обрадовавшись встрече, тоже раскрыл Харесу объятия. Казалось, Харес забыл, почему он так спешил.

Дочери Халимы, которые стояли за толпой рядом со своей теткой Сафией, увидели отца и замахали ему руками. Харес тоже заметил их, помахал в ответ, но у него совсем не было времени, чтобы подойти к ним, поэтому он дал им знак оставаться на месте.

Харес жестом пригласил жрецов зайти в его шатер. Пока они шли, с вершины холма доносились крики детей и женщин. Жрец в бирюзовом балахоне пошел на крик, остановился напротив детей, гурьбой бежавших к шатру, погладил по голове нескольких ребят, которым удалось убежать от аркана раба, и вернул их обратно в толпу. Раб, сверкая волчьими глазами, пугал собравшихся взглядом и кнутом, которым тряс над головами детей, а ведь известно, что страх перед кнутом тяжелее вынести, чем сами побои. Харес посмотрел в лицо раба и вздрогнул: у того на щеке виднелся грубый шрам от старой раны, который начинался под левым ухом и тянулся до уголка толстых выпуклых губ.

– Отойдите назад. Отойдите.

Пот ручьем лился по лицу раба и капал на землю.

Жрец в малиновом балахоне все еще не решался пройти за Харесом в шатер. Хозяин заметил, что гость мешкает. Старшая дочь Аниса вышла из толпы, подошла к отцу и прижалась к нему.

Харес взял дочь за руку и отошел от гостей на несколько шагов.

– Ничего страшного. Не бойся.

– Как только ты ушел, они явились.

– Где твой брат?

Аниса указала рукой на шатер:

– Что они хотят от нас?

Харес ничего не ответил. Девочка заплакала.

– Иди к своей сестре. Иди.

Не переставая плакать, Аниса бегом вернулась к тетке и сестре.

Харес повел мужчин вперед, пробираясь через толпу. Жрец в малиновом балахоне остановился чуть поодаль от своего товарища в бирюзовом и как будто стал давать рабу какие-то наставления.

Из шатра не доносилось ни звука. Харес вспомнил, что сначала жрецов было трое, куда же девался третий? Умывшись, он хотел было зайти в шатер, но неожиданно зацепился ногой за веревку и споткнулся прямо у входа. Он поднял полог, чтобы зайти, и неожиданно увидел, что один из жрецов, тот, что в шафрановом балахоне, уже находится внутри. Харес с удивлением посмотрел на толпу людей, оставшихся снаружи, а потом снова заглянул в шатер. Жрец в шафрановом балахоне стоял на коленях, склонившись над раздетым мальчиком.

Второй, в малиновом балахоне, положил руку на плечо Хареса и закрыл глаза, делая ему знак успокоиться.

Третий, в бирюзовом одеянии, посмотрел на Хареса и кивнул головой.

Жрец в малиновом обернулся и посмотрел назад. Харес все еще сомневался, заходить ли ему в шатер или все же повременить. Темнокожий раб стоял наготове около палиуруса, и жрец в малиновом балахоне жестом дал ему понять, чтобы он никого даже близко не подпускал к шатру. Несколько человек, в том числе и брат Хареса, подошли к самому палиурусу и хотели заглянуть в шатер, но раб с кнутом в руке отогнал их всех от кустарника и лошадей.

Неожиданно из шатра раздался крик, от которого у Хареса сжалось сердце. Он вбежал внутрь и увидел жреца в шафрановом балахоне, сидевшего посреди шатра с опущенными руками. Вид у него был очень озабоченный, а острый подбородок нервно дрожал. Казалось, у него начались судороги, все тело тряслось. Харес подбежал к господскому ребенку, но с ним все было в порядке. Снаружи раздался плач дочерей. Двое других жрецов так и не осмелились зайти через поднятый полог шатра. Оба продолжали стоять у входа и с закрытыми глазами что-то тихо нашептывали – скорее всего, какие-то молитвы. Их голоса звучали невнятно, но по лицам было видно, что они напуганы. Их бормотание становилось все быстрее. Прижав к груди руки со сцепленными в замок пальцами, они принялись раскачиваться всем корпусом. Из-под опущенных век они продолжали наблюдать за жрецом, бившимся в судорогах, но к нему не подходили. Трудно было понять, то ли им по-настоящему страшно, то ли это в порядке вещей и они просто ждут, когда у их товарища закончится приступ и они смогут закончить начатое. Покачивания и молитвы не прекращались ни на минуту, приведя окружающих в крайнее волнение. Время от времени жрецы поглядывали на ребенка, и тогда их голоса становились еще громче. Молитвы слетали с их губ, как песок во время бури.

Харес, опасаясь, что с ребенком произойдет что-то плохое, стремглав бросился в шатер. Уронив свою палку рядом с ребенком, Харес потрогал голые руки и ноги мальчика и посмотрел в лицо жреца, который дергался в судорогах. На теле ребенка не было видно никаких отметин, синяков или следов от ударов. Харес не понимал, что происходит. От страха он не знал, что делать: то ли выйти из шатра, то ли забрать ребенка. Если бы хоть один человек услышал этот дикий крик, он от ужаса не смог бы вымолвить ни слова или, сам громко закричав, поскорей выбежал бы из этого ветхого шатра, однако господский ребенок сидел как ни в чем не бывало. Он лишь зажал пальцами нос и шептал: «Какой плохой запах… какой плохой…»

Харес встряхнул рубашку мальчика и одел его.

Жрец в малиновом балахоне, бормоча молитвы, стоял на пороге шатра и смотрел на происходящее. Бирюзовый испросил у него разрешения зайти внутрь, и тот жестом позволил ему. Нагнувшись, жрец в бирюзовом балахоне зашел в шатер и благоговейно остановился рядом со своим товарищем в шафрановом. Читая молитвы, он подобрал подол своего одеяния и сел у того в изголовье. Потом положил ему руку на грудь, чтобы успокоить. После этого взял его под мышки и оттащил к деревянному шесту, усадил, прислонив спиной, и принялся массировать ему плечи. Было не слышно, какие молитвы он шептал на ухо своему занемогшему товарищу, чтобы избавить беднягу от нападок дьявола и злых духов. Жрецы не спускали глаз с Мухаммада.

Жрец в малиновом балахоне подождал, пока шафрановый немного придет в себя, потом зашел в шатер и подошел к тем двоим. Он оказался спиной к Харесу, и тот не понимал, о чем жрецы тихо разговаривали между собой, однако видел, как жрец в шафрановом балахоне делал Мухаммаду рукой какие-то знаки. Когда жрец в малиновом обернулся с бледным лицом, Харес заметил, что он рассержен и глаза у него красные, как у коровы. Он подошел к Харесу и сказал:

– Я хочу осмотреть ребенка.

– Что-то не так?

– Я должен его внимательно проверить. Мы вышли на верный след.

Харес разжал руки, чтобы жрец в малиновом балахоне, который, судя по всему, был самым главным, взял у него ребенка. Однако мальчик явно не хотел, чтобы его забирали у Хареса.

– Ничего страшного. Не мучай его. Сам сними с него одежду.

– Совсем раздеть?

– Успокойся. Не надо его мучить.

Мальчик начал колотить руками и ногами.

– Он не дается.

– Я должен только посмотреть его спину.

– Вам нужно только это?

– Прояви терпение. Я должен посмотреть. Быть может, все обойдется. Сначала мне нужно осмотреть его кожу.

Харес ничего не понимал, но сопротивляться у него не было сил. Он сделал все, что ему велели. За свою жизнь он видел многих людей, в который вселился злой дух. Их лица были мрачными, а на тыльной стороне их рук или ног виднелись какие-то темные пятна, словно следы от дьявольских лап. Он знал, что на руках и ногах господского ребенка таких отметин нет. Харес спокойно снял с мальчика одежду. Жрец в малиновом балахоне засучил рукава. У него были белые руки, точь-в-точь как у мекканских женщин, всегда укрывавшихся от солнца, а под кожей проступали вены. Ладонью он ощупал безупречно белую грудь и талию ребенка. Между лопатками мальчика виднелось маленькое родимое пятно. Темно-красное, оно четко выделялась на светлой коже. Прежде Харесу доводилось много раз видеть родинки на руках, ногах и даже лицах и талиях других детей, однако такая темная ему никогда раньше не встречалась. Ее можно было сравнить разве что с пятнами, которые ночами можно увидеть на луне. Они имели фантастический вид, какой-то призрачный и неземной. Он с еще большим любопытством уставился на руки жреца в малиновом балахоне и на родимое пятно на спине ребенка. На первый взгляд казалось, что это пятно ничем не отличалось от таких же на телах других детей, однако в его правильных чертах было что-то необычное. Создавалось впечатление, что кто-то специально отпечатал его на белой коже между лопатками мальчика. Заметив это пятно, жрец в малиновом балахоне нагнулся и благоговейно прикоснулся губами к лопатке ребенка. Харес от удивления раскрыл рот: неужели это тоже было частью обряда изгнания злого духа? Жрец спокойно встал со своего места, сделал несколько шагов назад и дал знак своему товарищу в бирюзовом балахоне. Тот встал на колени и, согнувшись, пополз вперед, коснулся рукой пятна между лопатками мальчика, посмотрел на жреца в малиновом балахоне и начал говорить с ним на языке, которого Харес не понимал. Харес с удивлением смотрел на них и читал в их лицах недоумение и беспокойство. Жрец в шафрановом балахоне понемногу оправился, и его жидкая колючая борода зашевелилась. Казалось, он начал читать новую молитву, отчего его подбородок время от времени подрагивал. Вслед за этим он взглянул на Хареса и улыбнулся так, что тот весь задрожал.

* * *