Цитаты из книги «Песнь Ахилла»

Именно об этом первым спрашивают все смертные – не веря, страшась, содрогаясь. Неужели и меня это не минует?

Вскоре Скирос завоюет близлежащее царство, ты это и так знаешь не хуже моего. Ликомеда не убьют, кому это нужно. Он будет доживать свой век в каком-нибудь углу, жевать хлеб, который для него – одинокого, выжившего из ума старика – будут размачивать. И после его смерти люди будут переспрашивать: «Кто-кто?»

Упустишь эту войну – упустишь бессмертие. Будешь прозябать в неизвестности. Так и состаришься, позабытый всеми.

Тебя ждет великая слава, если ты будешь сражаться за нас. – Будут и другие войны. – Такой – не будет, – сказал Диомед. – Это будет величайшая война нашего народа, целые поколения потом будут воспевать ее в песнях и сказаниях. И ты глупец, если этого не видишь. – Я вижу только мужа-рогоносца и алчность Агамемнона. – Значит, ты слеп. Сразиться за честь самой прекрасной в мире женщины, выступить против сильнейшего восточного города – какой подвиг сравнится с этим?

Было утро в самом конце зимы, хотя зимы как раз заметно не было. Так далеко на юге не облетали листья, и утренний воздух не прохватывало морозцем. Мы сидели меж скальных зубцов, лениво выглядывая, не покажется ли корабль, не промелькнет ли в водах серой вспышкой дельфин. Мы швыряли камешки со скалы и, склонившись, глядели, как они скачут по каменистой поверхности. Мы сидели так высоко, что даже не слышали, как они ударялись о камни внизу.

Почти против своей воли я шагнул к ней. Она тихонько вздохнула, будто сонный ребенок, и с облегчением поникла в моих объятиях. Ее слезы просочились сквозь мой хитон, мои руки лежали на изгибах ее стана, я чувствовал теплую, нежную кожу ее плеч. Наверное, так же ее обнимал и он. Но Ахилл теперь казался чем-то далеким, в этой угрюмой, унылой комнате не было места его лучезарности. Жаркой щекой – словно горя в лихорадке – она прижималась к моей груди. Я видел только ее макушку, завитки и сплетения блестящих темных волос, бледную кожу под ними.

Он сморщился, подергал себя за волосы, которые по-прежнему висели девичьими кудряшками. Другой мальчишка на его месте сгорел бы со стыда, Ахилл же только досадовал. Он не боялся позора, он никогда не знал его.

Он всегда был слишком доверчив, ему ведь так редко приходилось кого-то бояться или быть настороже.

Танец был затейливым, но девушки двигались очень ловко. Я невольно засмотрелся на них. Вихрились юбки, кружились сами девушки, и вместе с ними вертелись украшения у них на руках и ногах. Танцуя, они вскидывали головы, будто разгоряченные лошади. Конечно, не было никого прекраснее Деидамии. Она – в золотом венце, с распущенными волосами – притягивала к себе все взгляды, изящно посверкивая запястьями. Она разрумянилась от удовольствия и, пока я смотрел на нее, сияла все ослепительнее.

Наверху оказались низкорослые деревца, козы – и сам дворец, маленький и невзрачный, выстроенный наполовину из камня, а наполовину из дерева. Не будь он единственной постройкой в округе, я бы и не подумал, что это царское жилье.