18

И Ши не мог сдержать свою страсть к жене паралитика Ваня. Он, как и прежде, каждый вечер стучался в дверь их дома. Начиная с того дня, когда жена паралитика сунула ему пару яиц, ворота их дома всегда были на замке.

И Ши стоял перед домом паралитика Ваня, крича, вопя, грязно ругаясь и умоляя, а паралитик Вань через окно отвечал ему точно такими же криками, воплями, мольбами и грязной руганью.

Сделка, которую предполагалось обставить втайне, теперь всплыла на поверхность. Хотя на протяжении почти целого месяца И Ши каждый день ходил домой к паралитику Ваню, никто из жителей городка этого не видел. В те дни люди всеми своими помыслами были погружены в дела государственной важности, встав на защиту своего милостивого предводителя, и никто не заметил, что в толпе городских дурачков недостает одного – И Ши.

Буйное поведение И Ши тотчас же стало центральной темой обсуждений женщин, которые купались и стирали одежду в реке; они озвучивали догадки о различных эротических деталях так, будто бы каждая из них была очевидицей событий. Они в красках описывали всяческие позы и стоны этой парочки, состоящей из дурачка и вдовы живого мужа, да так, будто бы присутствовали при этом лично.

И Ши перешел от стука в ворота к попыткам выбить окна и двери, и пришлось жене паралитика Ваня, скрепя сердце, поведать кадровому составу городка об истинном положении дел. Власти городка специально отрядили людей, чтобы пресечь преступное хулиганское поведение И Ши. Но И Ши не признал себя виновным, да еще и сказал: «Председатель Мао тоже этим занимается».

В результате в характере случившегося произошла существенная перемена. Содеянное И Ши превратилось из вопроса о его моральном облике в политическую ошибку. Связав, его посадили на телегу и отвезли на суд в вышестоящее учреждение.

Спустя месяц дурака И Ши осудили как «активного контрреволюционера», который злостно порочил великого кормчего, и посадили на пятнадцать лет.

Селяне говорили, что И Ши получил за свои бредни по заслугам, потому что председатель Мао вообще даже не был знаком с женой паралитика Ваня.

19

На второй день после ареста И Ши в Хулучжэнь из Пекина вернулся Ню Юньван. У Ню Юньвана была кличка «Два Пинка», и он был старшим сыном Ню Униформы – то есть Ню Цзогуаня. Он был единственным в городке студентом, который учился в Пекине. А Пекин был политическим центром в истинном значении этого слова; можно представить, какого накала достигло там движение. В университете прекратили занятия и устроили революцию; покуролесив в этой сумятице некоторое время, Ню Юньван понял, что ничего интересного в этом нет. К тому же из дома уже полгода с лишним как не присылали денег, поэтому встал вопрос о пропитании. Вот и пришлось ему попросту сесть в поезд да вернуться домой.

Из-за того, что разыгранная И Ши и женой паралитика Ваня необычная и трогательная, но при этом абсурдная и печальная любовная драма снизила накал политических страстей и охладила стремление селян к борьбе, во всеобщих взглядах и интересах произошла единовременная перемена. Преступные элементы – Чудовище У, Ню Униформа и Красные сапоги – больше не подвергались денно и нощно критике со стороны народа. Они понуро прятались по домам, зализывая раны, словно выдранные за мелкую пакость собаки.

Когда Ню Юньван увидел своего отца Ню Цзогуаня, здоровье того уже практически восстановилось.

Но отец вовсе не обрадовался возвращению своего сына в Хулучжэнь, напротив, оно повергло его в еще большую панику. Он тревожился о нынешнем положении своего сына и еще больше печалился о его дальнейшей судьбе. Он подозвал Ню Юньвана к себе, затворил окна и двери и шепотом велел ему быть крайне осторожным, ни в коем случае не болтать о ситуации в Пекине.

Хотя учился в университете Ню Юньван средненько, политически он был весьма зрел. По степени жестокости «борьба», которую он пережил в университете, ничуть не уступала злоключениям его отца. Он крепко помнил чужую науку и отцовский наказ и старался хранить молчание. Когда Сунь Чжишу спросил его о ситуации в Пекине, он ответил просто: «Ситуация отличная, не хорошая, не очень хорошая, а отличная, и будет становиться только лучше».

20

Жена паралитика Ваня родила сына, здоровяка. Он уродился крепким малым, уже в три месяца начал везде ползать. Чудовище И пришел тайком взглянуть на этого малыша, глаза его в тот момент увлажнились. Это действительно был сын И Ши – его внук. Во внешних чертах ребенка явно просматривалась наследственность рода И. Чудовище И не осмеливался намекать на это жене паралитика Ваня и уж тем более не смел какими-то другими способами демонстрировать родственную близость.

Характер паралитика Ваня становился всё хуже и хуже, теперь он уже не так жаждал сына, как прежде. Когда находились силы, он садился на печи и принимался за ругань, говорил сумбурно и неразборчиво. А жена его уже не потакала ему во всём, как раньше, а частенько брала в охапку ребенка и уходила в излучину реки стирать одежду. Ей не хотелось целыми днями сидеть дома и выслушивать укоры и брань мужа и уж тем более ей не нравился резкий запах мочи.

Память у большинства жителей городка была короткой, и уже мало кто обсуждал происхождение этого ребенка. Они не интересовались историей и куда больше следили за различными неподтвержденными новостями. Новость, по мнению хулучжэнцев, – это секрет, узнанный каким-то сомнительным способом и озвученный тайно каким-то загадочным человеком, который при этом несколько раз говорит слушателям, что посторонние об этом ничего узнать не должны. В силу специфики своего распространения эти новости назывались «информацией из тайных источников». Их нельзя было узнать по радио или из газет и уж точно нельзя было послушать в местах массовых сборов, например, на народных митингах. «Информация из тайных источников» не нуждалась в подтверждении, и люди не желали докапываться до истины, которая за ней кроется. Всем нравилось слушать информацию из тайных источников, и все в нее безусловно верили.

Информация из тайных источников подразделялась на два типа. Первый тип – это крупные события, которые касались военных действий, политической ситуации и кадровых перестановок на высшем государственном уровне. Эти новости были мужской прерогативой. Частенько компании из трех – четырех человек, обладающих общим уровнем познаний и сходными интересами, тихой ночью собирались в маленькой комнатке и под тусклыми, мигающими от недостатка напряжения электрическими лампами, покуривая сигареты, шушукались между собой. Все они сидели с серьезным видом и, понизив голос, обсуждали воображаемые или узнанные из сплетен сенсационные события. Другого рода информация из тайных источников была темой женских обсуждений, она не обладала спецификой эпохи и политической окраской, а ареал происхождения новостей ограничивался Хулучжэнем. Эти новости затрагивали домашние и интимные дела соседей, большинство участников событий были всем знакомы, а содержание их в основном составляли отношения между свекровями и невестками или мужчинами и женщинами. Местом распространения этих новостей было устье той самой безымянной реки. Под предлогом стирки белья или купания женщины собирались здесь, чтобы всласть пообщаться и обменяться этими новостями. Новость о том, что Ню Юньван по прозвищу «Два Пинка» влюбился в Албанию, распространилась тоже отсюда.

21

Достойный плод смешанного брака, Гэ Сюсю, в которой текла русская кровь, люди звали Албанией. Ее золотые волосы, высокая грудь, вытянутая стройная фигурка и яркие черты лица были причиной, по которой все женщины Хулучжэня единодушно считали ее крайне уродливой. Эта оценка сказывалась даже на эстетическом восприятии мужчин, и поэтому никто из молодых парней не хотел взять ее в жены. Албания стала известной всему городку старой девой: ей было уже двадцать пять, а она до сих пор не вышла замуж.

Ню Юньван сидел дома, маясь от безделья, поэтому решил заняться рисованием за закрытыми дверями. Он еще со средних классов интересовался живописью и, хотя в университете учился не по специальности «Изящные искусства», всегда увлекался рисованием. Когда он не был сильно занят уроками, он доставал карандаш с бумагой и принимался рисовать.

Однажды Ню Цзогуань тихонько прокрался к сыну в комнату, чтобы посмотреть, что же он там рисует целыми днями за закрытыми дверями. Кто бы мог подумать, что взгляду старика предстанут полотна с обнаженными иностранками. Изображение женских фигур, которые тщательно рисовал Ню Юньван, по мнению его отца, было непростительно непристойным поведением. Старик Ню вышел из себя, порвал нарисованных сыном «потаскушек» в клочки, схватил кочергу, которой обычно ворошил дрова, и замахнулся ей на сына. Ню Юньван испугано отпрянул к окну, вылез в него и бросился наутек. А Ню Цзогуань бросился следом за ним на улицу и едва не попал под повозку, запряженную лошадьми, на которой ехал Чжан Министр. От злости он затопал ногами и поклялся, что перебьет сыну его собачьи ноги. Ню Юньван стоял поодаль, глядя на мечущего гром и молнии отца, и не знал, то ли сердиться, то ли смеяться. Он сердился из-за того, что Ню Цзогуань не обладает элементарными познаниями в искусстве, но его насмешило то, что тот обещал перебить его собачьи ноги: ведь у него вообще не было собаки, откуда взяться этим собачьим ногам.

Когда стемнело, Ню Юньван предположил, что гнев его отца уже поутих, и на цыпочках вернулся домой. Ню Цзогуань завопил на сына: «Что ж ты в эту Албанию втюрился, неужто кроме нее девушек нет!» Голос его был громче коровьего мычания. Ню Юньван, услышав эти слова, обомлел, не понимая, о чем идет речь. В этот момент мимо ворот дома Ню проходила жена паралитика Ваня с ребенком на руках, которая не только всё отчетливо услышала, но и всё ясно поняла. На лице ее мелькнула улыбка, и она решила на следующий день сходить к устью реки постирать белье, а заодно посплетничать с бабами о том, что Ню Юньван влюбился в Албанию.

22

Группа «Драчунов», представленная Сунь Чжишу, утратила поддержку со стороны горожан, а вслед за этим закончился и силовой этап революции. Однако политическое движение продолжалось, просто в его форме произошли изменения.

В клубе никогда не прекращалась творческая деятельность. Номера, которые сам ставил и сам исполнял маоистский культурно-агитационный отряд, неизменно отличались большой привлекательностью, и как только у мужчин и женщин, стариков и детей городка выдавалась свободная минутка, они любили столпиться в клубе и смотреть на выступление творческой бригады.

Ань Гоминь (по прозвищу Гоминьдан), который играл в агитбригаде на аккордеоне, страдал сильной близорукостью. Во время чтения он подносил газету к самому кончику носа, и тот, кто не знал, в чем тут дело, мог подумать, что он к чему-то принюхивается. Чтобы выступать на сцене с аккордеоном, он должен был знать все ноты наизусть. Однажды он забыл ноты и решил опустить голову и посмотреть на пюпитр, но в результате, так и не рассмотрев ноты, уткнулся в него носом и перевернул.

Ань Гоминь был из тех людей, которые крайне интересовались информацией из тайных источников и важными государственными делами. Он частенько собирался по ночам со своими закадычными друзьями и делился с ними новостями, которые в корне отличались от новостей по радио и из газет.

Старик Мо отлично разбирался в положении дел в государственных руководящих кругах и снабжал свои домыслы популярными разъяснениями. Он сравнивал поступки некоторых горожан с деятельностью крупных фигур, о которых часто упоминали по радио и в газетах, и высказывал свое собственное мнение. Говорил он красочно и убедительно, не давая слушателям шанса в чем-либо усомниться.

Неизвестно почему, но в кругу друзей Ань Гоминя появился доносчик. Полиция заковала Ань Гоминя в наручники и отправила в город. На допросе он во всём сознался: оказывается, Ань Гоминь самостоятельно собрал полупроводниковый приемник и частенько, борясь с помехами, в одиночестве, в темном углу под покровом ночи с неустановленными намерениями слушал вражеские сигналы.

Этот радиоприемник еще при аресте изъяли как трофей, и он стал неопровержимым доказательством преступления Ань Гоминя.

Ань Гоминь стал в городке вторым после И Ши официально арестованным «действующим контрреволюционером», то есть политическим преступником.

23

Весть о том, что Ню Юньван по прозвищу «Два Пин ка» влюбился в Албанию, вскоре облетела весь городок. Ню Юньван сам по себе, будучи студентом, был достаточно известен. А Албания и вовсе была объектом горячих споров всего населения: ее уродство заставляло скрипеть зубами от злости множество женщин. Ну а обсуждение и распространение сплетен одновременно и о Ню Юньване, и об Албании имело особую ценность.

В то время как женщины, стирающие в устье реки одежду, раздули сплетни о Ню Юньване и Албании настолько, что их роман уже вышел далеко за рамки женитьбы, сами участники этих событий еще не были друг с другом знакомы.

Ню Юньван был моложе Албании на три года, он еще в старших классах средней школы уехал учиться в город, поэтому не имел об Албании никакого представления. И Албания о Ню Юньване тоже практически ничего не знала.

Ню Цзогуань решил, что обнаженная иностранка на картинах его сына – это Албания. По его мнению, в мире существовала только одна некрасивая женщина, а именно та, что была на картинах сына – крайне уродливая Албания.

Ошибочное суждение старика Ню и стало основанием для сплетен женщин в устье реки. Когда Ню Юньван понял все обстоятельства дела, он не знал, смеяться ему или плакать.