Такси так нигде и не встретилось. Он шёл пешком и некому было поздороваться, никто даже из окна не махнул. Зимние цветы, всегда украшавшие здешние подоконники, лежали почерневшими в ящиках. Хозяйкам было не до них.

И на каждом доме ветер трепал плакаты:

Мужчина, женщина или ребёнок без маски – опасен для окружающих!

Как сделать маску дома? Смотри на рисунок и учись! Береги себя и меня!

Человек в маске – герой!

Человек без маски – предатель!

Мужчина, плюющий на землю – убийца!

Санитарный инспектор Кс.-Г. Роблин

Его могли вообще не впустить в Германию. Да что там, они с Маллоу были как раз теми редкими счастливчиками, кого выпустили из Америки! Форд расстарался. Но даже специальная рабочая виза не помогла Маллоу – умудрился кашлянуть на таможне в Гавре. Его взяли прямо там, и отправили в карантин.

Джейк Саммерс был не из тех, кто впадает в панику. Опыт шарлатана говорил ему, что не бывает безвыходных положений. Мрачное прошлое сына гробовщика научило шутить, когда страшно. Его так просто не испугать. Пуганые.

Тем более, что произведённый ими фурор до сих пор обсуждали в газетах автолюбители. Они были совершенно правы: победы «Форда-Т» никак не могло быть.

Механик Халло, чьи знания и опыт помогли провернуть подлог, только что вернулся в свою каморку над гаражом. В саквояже беглого жулика, когда-то оказавшемся в руках совсем юного Джейка, который с тех пор берёг саквояж как зеницу ока, лежал чемпионский кубок.

Аферист. В двадцать девять лет клейма негде ставить.

Чем он и гордился к вящему возмущению одной особы, которую – единственную во всём городе – не удалось умиротворить. Доктор Бэнкс не принадлежала к тем, кто с охотой повесил свою рекламу на стены их офиса. Её как-то уговорил Маллоу, пригрозив компаньону застрелить, если тот хоть сунется в разговор.

Что делать: они в долгу перед доктором. Вот горгона, надо же так его ненавидеть.

Как, интересно, у неё теперь дела. Наверняка помогает в госпитале. Даже любопытно, поможет её практике пандемия или… Ладно, потом. Думать сейчас нужно не об этом.

Ящик для для почты был забит по самую щель. Коммерсант сунул кипу газет под мышку и вошёл в дом – пустой и холодный, ни единого звука, кроме размеренного стука маятника. Он бросил саквояж на кресло, обтянутое ситцевым чехлом в цветочек, заглянул в кухню. Распахнул дверцы буфета, где предсказуемо не нашёл никаких следов еды. Сунулся в чулан, где обнаружился приличный запас угля. Мисс Дэрроу уехала к родным, как только стало ясно, что «испанка» всерьёз добралась до Блинвилля. Телеграмма от неё прождала их месяц до востребования в Париже.

Саммерс затопил плиту. Не позавтракать, так хоть чаю выпить. Он совершенно не ожидал, что так и не сможет купить по дороге хоть что-нибудь. Магазины и лавки – все до единой! – оказались закрыты. Ближайшая к дому лавка Палпита (на неё-то он рассчитывал в любом случае)стояла запертой на висячий замок. Их поездка заняла всего месяца два, а казалось, что магазины, киоски, лавки бездействуют уже лет десять. Поставив чайник и протянув руки над нагревающейся чугунной поверхностью плиты, коммерсант попробовал разобраться. Все магазины не могут быть закрыты, должен быть хоть один. Зря они с Халло прошли мимо доски с объявлениями на станции.

Ладно, он спросит кого-нибудь.

Неясно пока, кого. Все сидят по домам. Мики Фрейшнер болен, Джейк уже знал это из ежедневной сводки газеты «Блинвилльский орёл», пока растапливал ею плиту. Судя по датам газет, последний раз почтальон заходил пять дней назад. С Халло разговаривать не хотелось, механик заражён теорией заговора хуже испанки. Он ещё по дороге измучил своего шефа разговорами о масонском заговоре. Заговор масонов с бациллой, по мнению механика, охватил весь мир, а говорить Халло мог несколько часов без остановки.

Думая так, Джейк Саммерс уже сидел на корточках перед отопительной колонкой в ванной. Потом возился с камином в гостиной. Чёрт, холодно. Он поднажал на мехи, но быстро устал и выпрямился. На то, чтобы дом стал пригоден для жилья, понадобится ещё часа три, не меньше.

Мисс Дэрроу обычно докладывала ему все новости, но её нет. Остаются только соседи, все эти старые кошёлки, старые клячи, старые кошки, словом, пожилые леди. Но пожилые леди сидят по домам вместе со своими неторопливыми мужьями. Полицейский инспектор, санитарный инспектор… Кто ещё может толком изложить, что здесь творится?

Саммерс вернулся в кухню, где выпил три чашки чая. Удача: на буфете, куда он заглянул не то по наитию, не то от безысходности, нашлись солёные крекеры «Келлогс», а в кладовке, оказывается, стояло малиновое варенье. Коммерсант с самого Гавра мечтал о сладком. Непросто разжиться пирожным в мире, где закрывают кафе, а в магазинах сначала нужно отстоять длинную очередь, потому что впускают по одному-двое, а внутри посетителей подгоняет полиция: не задерживайтесь.

Он не хотел стоять в очереди: боялся опоздать то на поезд, то на пароход. Не хотел, чтобы его подгоняли. Как, оказывается, важно посидеть в кафе, спокойно выпить чашку кофе с пирожным! И не оглядываться в страхе, что оштрафуют (а то и отправят в тюрьму) за то, что сдвинул маску, пытаясь сжевать своё безе. Безе не для того, чтобы давиться им всухомятку, в спешке обсыпая крошками рукава и воротник пальто.

Коммерсант осторожно потрогал колонку в ванной – горячая. В ожидании, пока ванна нальётся, спустился в гостиную. Снимать чехлы с мебели не стал, сел в кресло, закурил и углубился в отложенные газеты.

Служба Здравоохранения напоминает:

Запрещено посещать парикмахерские

Приостановлена работа почты. Газеты будут вывешиваться на досках объявлений

С 4 марта 1919 года закрыты все магазины штата

И ни слова – о том, что теперь будет вместо всего этого.

И впрямь стоило задержаться на станции. Может, сейчас пойти?

Да, идея. Так он и сделает.

Но вставать из удобного кресла не хотелось. Саммерс вдруг понял, что не только обленился с дороги, но стал какой-то варёный, хотя настроение бодрое и даже весёлое. Он как-то весь потеплел, а голова потихоньку наливалась тяжестью.

Оставайся дома, если простудился!

Санитарный инспектор Г.-Кс. Роблин

Я встану, думал он, я пойду. Но всё сидел с дымящейся сигаретой, а когда она погасла, зажёг следующую.

К пяти часам вечера сомнения ещё оставались. Слабость могла быть усталостью с дороги, лёгкий жар вообще ерунда, небольшие трудности с дыханием, вероятно, просто сердцебиение после горячей ванны. Уборную, правда, он успел навестить несколько раз, хотя это вполне мог быть и вчерашний ужин в вагоне-ресторане.

Но странный привкус во рту – как во время сильной простуды.

Почти отсутствие вкуса у солёных крекеров.

Малиновое варенье было просто сладким – и больше ничего.

Что-то не так.

Если чувствуете симптомы гриппа, обязаны сообщить…

Он не боялся.

Времена, когда юный сын гробовщика мрачно смотрел на мир, прошли. От страха никакой пользы, он только всё портит: закон жизни, проверенный опытом.

Саммерс поднялся в библиотеку, где висел телефонный аппарат.

Санитарный инспектор терпеть не мог коммерсанта – надо сказать, взаимно. Это отложим, может, как-то решится само.

В справочной службе скорой помощи всё время было занято, о чём раз за разом повторяла усталая телефонистка.

Промучившись почти час, Саммерс сдался и попросил соединить его с амбулаторией доктора Бэнкс.

Трубку, к его облегчению, взяла миссис Кистенмахер. Нянька говорила своим властным голосом – но как-то слишком мягко. С энтузиазмом похвалила за то, что он уже измерил температуру. Шутливо приказала немедленно самоизолироваться. Весело велела сейчас же отправиться в постель. Много пить. И ждать доктора, которая как раз сейчас была у кого-то с визитом.

Инспектору здоровья миссис Кистенмахер позвонит сама: ей всё равно нужно доложить о заболевших.

За ночь в Блинвилле, где всех жителей едва насчитывалось пять тысяч, заболел испанкой ещё восемьдесят один человек.

Саммерс сварил кофе, принёс из гостиной сифон с сельтерской, поставил всё это на поднос. Болеть нужно с комфортом. Сообразив, что сразу доктора ждать нечего, опять спустился в кухню. Где-то здесь мисс Дэрроу держала аптечку. Аптечку он нашёл и с радостью обнаружил там дефицитные аспирин, хинин, кофеин. Запасливость хозяйки дома сослужила добрую службу: всего этого вполне хватало на троих.

Он и рад был лечь, но миссис Кистенмахер продиктовала номера, по которым теперь нужно было заказывать еду (оказалось, часть магазинов работала по телефону), молоко – его и так доставляли под дверь, номера суповой кухни, прачечной и почему-то Женского Комитета.

Она ещё сообщила номер Красного Креста, по которому нужно обязательно заказать хлорную известь – как можно больше. Он и это сделал. И заказал в аптеке раствор карболки «для обработки всего». Позвонил в лавку. Услышал знакомый голос Палпита и не без радости попросил привезти хлеб, масло, яйца, арлингтонские сосиски, ящик крекеров, две коробки кукурузных хлопьев и булочку. И конфет. И ещё консервированные ананасы.

Ему тоже были рады. Желали скорейшего выздоровления. Извинялись, что придётся подождать: много заказов. Заверяли, что всё привезут, как только смогут.

В ожидании Саммерс попробовал читать переведённую пару лет назад и наконец купленную в Нью-Йорке «Инспектор Жюв против Фантомаса», но не смог сосредоточиться, и опять взял газеты. Содержание их мало отличалось. Самый свежий «Блинвилльский Меркурий» недельной давности опубликовал утренние списки заболевших и недельный – умерших. В «Звезде Детройта» была заметка о том, что люди уезжают к родственникам в пригороды: Роузвилль и Джексон, по слухам, ещё держались.

Роузвилль. Конечно. В телеграмме от мисс Дэрроу стоял роузвилльский адрес – до востребования.

В «Мичиганском курьере» от 27 февраля был некролог покойному отцу Эбендроту, священнику Блинвилля.

Отец Эбендрот был всего на пять лет старше Саммерса, и на шесть – Маллоу.

Кроме того, сообщала «Деревенская жизнь», отменили апрельский праздник наступления весны и майский бал дебютанток в доме мэра.

Камин горел ровным весёлым пламенем уже часа два, а Саммерс никак не мог согреться, хотя и завернулся в плед. Аспирин не оказал на него почти никакого воздействия. С трудом коммерсант заставил себя встать и перебрался на диван. Колотилось сердце, головная боль мешала соображать. Дыхание становилось жарким.

* * *

Автомобиль подбрасывало на поворотах.

Она действительно собиралась помогать в больнице, в госпиталях, потом в полевом госпитале. Тенты и палатки полевых госпиталей раскинулись до самого горизонта между Йеллоустоун-роуд и Кромвель-роуд. Но она категорически не собиралась тратить время и силы в качестве медсестры и тем более сиделки – любая женщина прекрасно справилась бы с этой работой. Врачей катастрофически не хватало, всех забрали на фронт, она знала и умела больше некоторых коллег-мужчин и не собиралась этого скрывать. Какой позор все эти дешёвые манипуляции вроде: «Надо быть скромнее, вы же дама!”; «Мы всё равно можем слишком мало. Никто не знает, как лечить. Врач нынче стал простым солдатом на поле брани»; и «Как вам не стыдно капризничать, когда важна каждая пара рук!».

Да, важна каждая пара рук. Но эти руки нужно рационально использовать.

Логика, последовательность, факты. Чиновники и врачи, которые говорили ей всё это, сами не собирались становиться «простыми солдатами на поле брани». Она подозревала, что не без их содействия не отправилась на фронт. Старая гвардия, особенно мужская её часть, то есть, почти все – всё ещё старалась не отправлять на войну незамужних женщин. Пусть даже все газеты звали вербоваться «любую, у которой есть хоть какие-то медицинские навыки».

Но превращать специалиста, которых не хватает по всей стране, в неквалифицированную рабочую силу – нелогично. От этого нет никакой пользы. Мало того. Это прямой вред, о котором свидетельствуют тысячи неверных диагнозов, засилье мракобесия и смертей, которые всё же можно было предотвратить. По крайней мере, не отнимать у больных шанс на выздоровление.

Она победила, пусть даже победа не была полной. Мест для новых пациентов не было нигде, больных просто некуда было госпитализировать, они оставались дома и им нужен был врач.

С пренебрежением (и без всякой логики) санитарный инспектор заметил: в городе осталось так мало населения, что им нечего терять.

Она не обращала внимания на выпады.

Справедливости ради, женщине-врачу действительно было непросто. Поэтому она купила и научилась водить автомобиль, и тяжёлый докторский саквояж больше не нужно было всё время носить в руках. Она могла приехать куда угодно. Оказывалась у больного быстрее, чем другие врачи, за которыми посылали экипаж. Тщательно следовала гигиене и тем более никогда не позволила бы себе пить, как это делали многие коллеги, включая женский обслуживающий персонал. Старалась быть одинаково доброжелательной со всеми, ни в коем случае не опускаться до сплетен, и твёрдо держалась в стороне от городских дрязг.

Дело, прежде всего и только дело. Как можно этого не понимать?

Кроме того, она считала недопустимыми плоские, глупые, панибратские шутки, которые позволяли себе некоторые врачи.

Уважение, достоинство, внимательность – как можно быть врачом без всего этого?

Если кто-то здесь странный, то не она.

Да, врачи почти бессильны против испанки. Больше половины жителей страны болели этим новым гриппом и ещё никогда не было столько смертей. Но это не значит, что можно сдаться. Она уговаривала пациентов и беседовала с их домашними. Объясняла, что следует не позволять себе паники, выполнять все предписания Службы Здоровья, тщательно мыть руки, не переставать мыться целиком, как это делалось обычно во время болезни, а наоборот: постараться как можно чаще делать водные процедуры. Настаивала на важности постоянного проветривания помещений и просила по возможности держать открытыми окна в комнатах больных. Напоминала, что нужно обрабатывать хлорной известью ванные и уборные и ежедневно мыть полы со щёлоком или карболовой кислотой.