Цитаты из книг автора «Михаил Загребельный»

Его первый роман в переводе на немецкий в ФРГ издали с английским названием, которое в благозвучном переводе на русский звучит как «Америка, пошла ты на…». Книгу заметили после публикации на русском в 1976 году, а после выхода в ноябре 1980 года на французском она вызвала фурор. Ее мечтал экранизировать другой бунтарь в искусстве, Фолькер Шлендорф, много дискутировал об этом с Лимоновым, но проект не состоялся, не нашли продюсера. Одним из первых читателей рукописи был Михаил Барышников. После кончины Рудольфа Нуриева на его ночном столике нашли этот роман с пометками великого танцора. «Вашингтон пост» рецензию озаглавила: «Русская месть». «Лимонов выступает против приютившей его страны с яростью, которой позавидовал бы Ленин!»

Вену уже знаменитым Лимонов вернулся в 1988 году по приглашению зажиточного фонда, которым руководила невестка Пола Гетти, для участия в литературной конференции. В аэропорту его встретил на убитом «фольксвагене» давний приятель по московским этюдам Андрюха. Лозин постеснялся парковаться у шикарного отеля, прямо напротив здания Оперы.

Он покинул Родину, которая сочла его плохим гражданином. Взбалмошным. Хороший гражданин должен был безропотно держать язык за зубами. Жить по месту прописки. Состоять на учете в организациях. Платить в них взносы. Не торговать, подрывая советскую торговлю, самодельными сумками в ГУМе (Анну несколько раз задерживала милиция). Не шататься с художником Андрюхой Лозиным по чахлым окраинам северо-востока Москвы с этюдником. Не проповедывать ереси, будто жить больше, чем на рубль в день, есть преступление. Не дружбаниться с художниками-нонконформистами. Не ротозейничать. Не совершать прогулки по неведомому Парижу в костюме национального героя.

В октябре 1973 года я попал в их поле зрения, по-видимому, сразу по многим причинам: якшался с диссидентами (в частности, с известным В. Гершуни), с иностранцами (ходил вместе с женой в посольство Республики Венесуэла и был близок с тогдашним послом в Москве Р. Бурелли), сестра моей жены была замужем за бывшим ливанским атташе и жила в Бейруте, и, по некоторым данным, являлась агентом ГРУ (с которым у внешней разведки КГБ были всегда неприязненные отношения). Меня задержали на квартире на улице Марии Ульяновой… Так вот, меня стали вербовать. Я отказался. Я сказал им, что мой отец работал в НКВД, потом в МВД и завещал мне никогда не связываться с вашей организацией. Наша семья, сказал я, свой долг Родине заплатила. Не хочу, и все. Мне еще с детства внушали, что стучать – это плохо, гадко. Если бы они мне предложили по-серьезному: «Дорогой товарищ Савенко-Лимонов, мы хотим направить вас в академию КГБ», я бы, наверное, пошел. Но стучать, быть какой-то шестеркой – отказался. Тогда мне подсунули бумагу о моем выселении из Москвы, катитесь, дескать, к такой-то матери в Харьков. Я подписал эту бумагу и собирался было уходить. Но тут меня остановили и говорят: «Знаете, наш большой начальник предложил, почему бы Савенко-Лимонову не уехать за границу. Насовсем». Я говорю, куда же я уеду, я ведь не еврей, и жена моя не еврейка, у нас нет никаких формальных оснований для отъезда. «Мы вам советуем заполнить анкету на выезд, – сказали мне, – препятствий чинить не будем». Тогда, поразмыслив о том, что раз уж на меня положили глаз, я решил, что покоя мне не дадут. Уезжать, конечно, не хотелось. Я ни в чем не участвовал, не был, не состоял, жизнью был очень доволен. Только что женился на женщине, которую любил, зарабатывал какие-то деньги шитьем брюк, писал высокооцениваемые специалистами стихи, имел массу друзей, знакомых. Не собирался я никуда уезжать! И вообще никуда не собирался из Москвы. Правда, где-то внутри сквозило любопытство: что там у них за бугром происходит, на другой стороне глобуса? Но я понимал, что русскому человеку это любопытство осуществить невозможно. Мы понимали, что нас все равно никуда не выпустят. И тут мы с Леной решились – поедем. Тем более что уезжали друзья, художник Бахчанян со своей русской женой, Юрий Мамлеев, писатель. КГБ выбрасывало из страны «чуждые» с их точки зрения антисоциальные элементы. Вот как пришлось Эдуарду Лимонову покинуть Москву и Родину. Как тем российским мыслителям, которых тоже заставили покинуть Родину и стать пассажирами отплывшего 26 сентября 1922 года в Штеттин парохода «Обер-бургомистр Хакен». Наверняка и в двадцатые, и в семидесятые нашлись среди официальной творческой интеллигенции личности, которые потирали руки и приветствовали устранение соперников. Тогда, в начале семидесятых, писателю угрожал и арест. Что влекло за собой неминуемое заключение на немало лет. Его спасла дочь Юрия Андропова от второго брака Ирина. Она работала в редакции «ЖЗЛ», где познакомилась со многими интеллектуалами. Ирина убедила отца не сажать звезду поэзии андеграунда, а дать уехать за кордон. Она же помогла Михаилу Бахтину получить в Москве прописку.

«Дорогой товарищ Савенко-Лимонов, мы хотим направить вас в академию КГБ», я бы, наверное, пошел. Но стучать, быть какой-то шестеркой – отказался. Тогда мне подсунули бумагу о моем выселении из Москвы, катитесь, дескать, к такой-то матери в Харьков. Я подписал эту бумагу и собирался было уходить. Но тут меня остановили и говорят: «Знаете, наш большой начальник предложил, почему бы Савенко-Лимонову не уехать за границу. Насовсем». Я говорю, куда же я уеду, я ведь не еврей, и жена моя не еврейка, у нас нет никаких формальных оснований для отъезда. «Мы вам советуем заполнить анкету на выезд, – сказали мне, – препятствий чинить не будем». Тогда, поразмыслив о том, что раз уж на меня положили глаз, я решил, что покоя мне не дадут. Уезжать, конечно, не хотелось. Я ни в чем не участвовал, не был, не состоял, жизнью был очень доволен. Только что женился на женщине, которую любил, зарабатывал какие-то деньги шитьем брюк, писал высокооцениваемые специалистами стихи, имел массу друзей, знакомых. Не собирался я никуда уезжать! И вообще никуда не собирался из Москвы. Правда, где-то внутри сквозило любопытство: что там у них за бугром происходит, на другой стороне глобуса? Но я понимал, что русскому человеку это любопытство осуществить невозможно. Мы понимали, что нас все равно никуда не выпустят. И тут мы с Леной решились – поедем. Тем более что уезжали друзья, художник Бахчанян со своей русской женой, Юрий Мамлеев, писатель. КГБ выбрасывало из страны «чуждые» с их точки зрения антисоциальные элементы. Вот как пришлось Эдуарду Лимонову покинуть Москву и Родину. Как тем российским мыслителям, которых тоже заставили покинуть Родину и стать пассажирами отплывшего 26 сентября 1922 года в Штеттин парохода «Обер-бургомистр Хакен». Наверняка и в двадцатые, и в семидесятые нашлись среди официальной творческой интеллигенции личности, которые потирали руки и приветствовали устранение соперников. Тогда, в начале семидесятых, писателю угрожал и арест. Что влекло за собой неминуемое заключение на немало лет. Его спасла дочь Юрия Андропова от второго брака Ирина. Она работала в редакции «ЖЗЛ», где познакомилась со многими интеллектуалами. Ирина убедила отца не сажать звезду поэзии андеграунда, а дать уехать за кордон. Она же помогла Михаилу Бахтину получить в Москве прописку.

Когда в восьмидесятых во Франции получил за книгу «У нас была великая эпоха» около 25 тысяч долларов аванса (120 тысяч франков), купил вина не за восемь-десять, а за целых пятнадцать франков. «Смогисты», московские пишущие и творящие поэты и художники, помогли избавиться от высокомерия и провинциальной спеси. Лимонов ценит произведения классных мастеров, набирается знаний. Не завидует, но пытается их превзойти и стать ни на кого не похожим. Дух соревновательности заставляет Лимонова расширять круг общения. Его среда ярка и своеобычна. Леня Губанов (автор строк «Не я утону в глазах Кремля, а Кремль утонет в моих глазах»). Рыжий, в веснушках, высокий, юный Володя Алейников. Старшие по возрасту, но юные по темпераменту Сапгир и Холин. Караим Генрих Сапгир. Внушительные усы, мешковатая фигура, слишком длинные брюки, слишком яркий галстук, костюм и вид лежебоки. Лимонов вспоминает о Сапгире: «Жил любознательный мальчик, сын портного, в бараке возле станции Долгопрудной под Москвой. Когда отец запивал и становился опасен, Генрих убегал к Кропивницким. Там было двое своих детей в девятиметровой комнате, но ему всегда были рады, и накормят, и книги дадут, и семья дружная, интересная. Стихи начал писать в пятнадцать лет. Отслужив в армии, долгие годы работал подсобным в скульптурном комбинате. Перевидел на своем веку тысячи штук Ильичей, гипсовых, глиняных и мраморных. Примерно к 1964 г. начинают появляться его первые детские книжки. Сейчас он достаточно известный детский поэт, автор сценариев мультфильмов». А это – об Игоре Холине: «Высокий седой человек, похожий на индуса. Темное лицо, худой, стройный. 54 года. В своей жизни перепробовал множество профессий. Поразительны, но в то же время вполне в духе времени эти его «профессии» – армейский капитан в 26 лет, потом зэк (познакомился с Кропивницким, когда был уже расконвоированным заключенным), некоторое время директор столовой, затем лучший официант «Метрополя», обслуживал «самого» Хрущева, и, наконец, автор многих книжек для детей. «Да, но его стихи стихами не назовешь, – возразит иной поклонник акмеизма. – Он поэт? Какой же он поэт, – то, что он пишет, ужасно!» А. Вознесенский признает Холина своим учителем. Но ученика-то печатают, а учителя нет. Новации Вознесенского безобидны. А почему Холина не стали печатать в ту восхваляемую весну 1957 года, когда печатали всех? Всех, да не всех, Мартынов не опасен, а Холин опасен…» Эдуард Лимонов знакомится с поэтом и экономистом Сабуровым, Владиславом Епишиным (Слава Лен). У него дома после похорон Алексея Крученых провозгласили школу поэтов-концептуалистов «КОНКРЕТ». У него же осенью 1967 года, в четырехкомнатной квартире на Болотниковской улице, «Башне-на-Болоте», Бахчанян устроил выставку. Лимонов читал на ней стихи. Знакомятся с Дмитрием Приговым и Борисом Орловым. Стихи московского андеграунда параллельно на русском и немецком выходят в антологии в Швейцарии в 1972 году. Их печатает Михаил Шемякин в 1977 году в литературном альманахе «Аполлон-77».

воля. В Харькове он не может позволить себе купить Хлебникова на толкучке. Переписывает для себя его трехтомник издания 1928 года.

литературный критик Наталья Иванова так отозвалась о «Лимонке»: «Лимонов новорусскому капитализму выносит приговор». Слово вождя по-аввакумовски непримиримо. Однажды писатель так окончил свое слово: «За грубые слова приношу соболезования. Но об этом нельзя иначе…

с 1993 года выстроить с нуля и руководить НБП, партией нацболов, где костяк составляет молодежь едва за двадцать. Получалось у него и издавать столько же времени газету «Лимонка». Партию окончательно и бесповоротно запретили в 2007 году. Газету «прямого действия» закрыли еще в 2002 году, когда ее создатель, «мужичок в пугачевском тулупе», ждал, мыкаясь по трем тюрьмам, окончания следствия, которое усердно подшивало доказательства к уголовному делу на четырнадцатилетний срок. Но партия и газета по-прежнему живее всех живых.

свои стихи он впервые отослал в шесть или более журналов в Москве только в 1974 году.