– Но это ещё не всё. Я хочу, чтобы не произносились анафемы на моего покойного мужа, а также простились все его грехи.

– Но это невозможно, – Мефодий даже возражал, улыбаясь. – Церковь может прощать живых, покаявшихся в своих грехах, но не может простить человека, умершего в состоянии смертного греха.

Феодора, раздражённая неуступчивостью, как показалось ей вначале, мягкого с виду священника, повысила голос:

– Мой муж перед смертью раскаялся в грехах и поцеловал икону, которую я поднесла к его губам.

– Поверят ли в это остальные иерархи церкви?

Вдова императора, привыкшая ранее к беспрекословному подчинению подданных, растеряно повернулась к членам опекунского совета. Мануил и Феоктист молчали, и только Варда, всплеснув руками, с иронией произнёс:

– Так уж и ничего нельзя сделать, чтобы они поверили?

Он встал и, опираясь на посох Феофила и сбросив с лица иронию, приблизился к Мефодию:

– Есть тысяча способов сделать так, чтобы все в это поверили. Например, написать имена всех императоров-иконоборцев, в том числе и Феофила. Затем помолиться и после молитвы не найти его в этом списке. Я повторю – тысяча… И есть всего один способ не назначить тебя патриархом. Решай!..

Трудность выбора отразилась на лице Мефодия: согласиться на пост патриарха или остаться на принципиальных позициях церковных устоев? Если не согласиться, то разве не может его постигнуть участь отлучённого патриарха? Хорошо ещё, что он остался жив¹². Будущий патриарх вздохнул и безучастно произнёс:

– Я выполню всё, что вы просите.

Отпустив Мефодия, Феодора благодарно посмотрела на Варду:

– Это благодаря тебе решилось всё лучшим образом.

Феоктист закивал головой:

– Да, я согласен. Ты, Варда, умеешь решать сложные вопросы. Я думаю, что ты сможешь решить и сложный вопрос с болгарами и переломить исход войны с ними в нашу пользу. Я согласен с тобой, что в войсках нужно навести порядок. Мы дадим тебе полномочия для этого.

Мануил с недоумением воззрился на Феоктиста, а у Варды хищно раздулись ноздри, и загорелись глаза:

– Вы даёте мне власть над войском?!

– Да, это так, – подтвердил Феоктист, и только чуть прищуренные глаза скрывали его усмешку, но Варда в предвкушении будущих возможностей этого не заметил.

«Порядка тысяч тридцати воинов в моих руках – это немало, это усиливает мою власть. Скоро я буду диктовать всем условия, а не Феоктист», – подумал он, но сказал совершенно другое:

– Болгары узнают мою тяжёлую руку, и именно я буду диктовать им условия мира.

Оставшись наедине с Феоктистом, Мануил чуть ли не с дрожью в голосе спросил:

– Ты осознаёшь, что ты сейчас натворил? Имея под рукой столько воинов, мой племянник может натворить всё что угодно! Его цинизм находится за гранью дозволенного. Ради власти он готов на всё.

– Для власть имущего – это неплохая черта, – Феоктист спокойно смотрел на Мануила. – Властитель, который не может удержать власть – не достоин этой власти. Ты боишься, что он сможет возвыситься над нами? Ему это не удастся. Посмотри на него! Во власти он видит только её внешнюю сторону: почести и возможность дополнительного обогащения. А власть – это ещё и ответственность, огромная ответственность за судьбы людей, над которыми ты возвысился. Не поняв этого, гибнут народы и исчезают целые страны. Ты увидишь – болгары собьют с него спесь.

Догадывался ли Феоктист, что недооценка Варды со временем может привести к плачевным последствиям по крайней мере для него самого? Вряд ли. А пока вновь «избранный» патриарх Мефодий в первое воскресение Великого поста 11 марта совершил всенощное песнопение в храме Всесвятой Богородицы во Влахернах, а утром вместе с Феодорой и её сыном в сопровождении митрополитов, архиепископов, игуменов, клириков и мирян направились в Великий храм Слова Божия¹³.

Маленький император Михаил, держась за руку матери, с восторгом смотрел на красочные одежды священнослужителей, на хоругви, которые они несли высоко над его головой, на горящие свечи и иконы в драгоценных окладах. Он слушал песнопения и считал, что именно для его услады собрали и эту толпу народа, и создали это праздничное настроение.

С тех пор в память об этом событии в первое воскресение Великого поста каждый год Православная церковь празднует восстановление иконопочитания, и праздник этот назвали «Торжество православия». В Византии после этого на монетах и печатях вновь начал появляться лик Христа, и начался разгул реакции, который дошёл до кощунства, не присущей христианам: останки императора Константина V без всякого почтения были выброшены на улицу, а его мраморный саркофаг распилили на тонкие плитки, которыми облицевали одну из комнат дворца. Но как говорится: не осуждай, и не осуждаем будешь.

Глава 6

(843-844 гг. от Р.Х.)

Река Луара, являясь естественной границей Аквитании и Нейстрии, из века в век неторопливо несла свои воды к морю-океану с востока на запад. На правом берегу романоязычная культура впитала в себя множество кельтского и германского, отчего сформировалось наречие, из которого затем развился старофранцузский язык. К югу влияние кельтов и германцев было не таким значительным, и поэтому там сформировалось наречие «лангедок», от которого произошли провансальский язык и каталанский язык на территории современной Испании. Различие в языках не мешало всем торговцам по реке доставлять свои товары до Нанта, Тура и даже до Орлеана. Гасконец Ангулен, выгодно распродав своё вино в Нанте, направил своё небольшое, но вместительное судно вниз по течению. Подняв косой парус, можно было плыть даже в море при боковом ветре. Ангулен торговал на нём вдоль всего побережья, начиная от Гаскони до Бретани. В жажде наживы ему приходилось плавать к маврам в Севилью и Лиссабон и даже в далёкую Африку.

Река была пустынна, и только изредка встречались плывущие навстречу ему похожие на его парусник суда торговцев и длинные быстроходные галеры, приводимые в движение большим количеством вёсел. Недалеко от устья реки Ангулену повстречались четыре судна незнакомой конструкции. У них, как и у галер, было множество вёсел, но суда существенно отличались пропорциями: длинные и узкие, с высоко поднятыми носом и кормой, они стремительно неслись против течения. Из-за их низких бортов на Ангулена хмуро смотрели гребцы, и лишь только один из них, стоявший на носу, снисходительно ухмыльнулся. Эту ухмылку чужеземца Ангулен понял позднее, когда навстречу ему выплыли больше двух десятков таких же длинных и узких судов, заполненных до тесноты воинами. Одно из них приблизилось к его паруснику, воины крючьями зацепились за борт и полезли толпой, обступив растерявшегося Ангулена со всех сторон. Он с обречённостью жертвы смотрел, как чужеземцы обшарили всё кругом, и безучастно вытерпел, когда они отобрали заработанное серебро и золото. Не найдя больше ценного кроме горсти монет, их предводитель со зловещей улыбкой вытащил из ножен меч и направился к хозяину судна, но его остановил окрик статного человека, до сих пор безучастно наблюдавшего за грабежом:

– Угомонись, Мирослав! Тебе бы только убивать!..

– Так нет больше ничего ценного, княже. Каков от него прок?

– Какого проку ты от него ждёшь? Не терпится тебе в злате купаться?

– Не я жажду, воины хотят, – Мирослав убрал в ножны меч. – Ты почему позволил Харальду первым в Нант войти? Теперь его воины все сливки снимут. Что нам достанется?

– И нам что-то перепадёт. Мало ли добра в этой стране! А Харальд… – Рюрик недобро прищурился. – Конунг Харальд Клак слишком долго нежился за спинами франков, наслаждаясь сытой жизнью. Его воины уже забыли запах крови. Пусть первыми испытают на себе крепость вражеских клинков.

– Нам бы поспешить, а то побьют его…

Рюрик строго взглянул на Мирослава:

– Успеем. Побить – не побьют, а спесь с него собьют. Он, видно, забыл, кто его вытащил из ямы данов. Слушается Лотаря, а этому Ламберту в рот прямо так и смотрит. А мне на них, – Рюрик смачно сплюнул, – и растереть… Жар нашими руками пытаются загребать. А нам своё надо… Погоди…

Князь приблизился к Ангулену:

– Ты где живёшь?

– Там… – Ангулен неопределённо махнул рукой в сторону полуденного солнца.

– Торговал в Нанте?

Ангулен не проронил ни слова в ответ и только мрачно глядел на Рюрика.

– Понятно, – усмехнулся князь и, повернувшись к Мирославу, приказал: – Верни ему заработанное.

– Но, княже…

– Я сказал – верни!

Ангулен недоверчиво забрал свои монеты и крепко прижал их к груди.

– Так, где ты ещё торговал? – Рюрик настойчиво продолжал выспрашивать.

– Бывал в Туре и Орлеане, что выше по течению, – разоткровенничался Ангулен. – Торговал в Бордо, плавал к маврам и даже южнее.

– Много золота в этих городах?

– Города богатые, но золота у мавров больше.

– Хочешь заработать раз в двадцать больше, чем наторговал в Нанте?

От неожиданного предложения у Ангулена забегали глаза, он судорожно сглотнул слюну и только смог в знак согласия кивнуть головой. Рюрик одобрительно хлопнул его по плечу:

– Раз так, то поворачивай свою ладью вслед за нами. Там и решим куда дальше податься.

Недалеко от Нанта Харальд Клак дал приказание остальным драккарам отстать и только на одном подплыл к городу. Не спеша причалившись к берегу, конунг вместе с Ламбертом и шестью воинами неторопливо двинулся к охраняемым стражей воротам. Вокруг как обычно кипела жизнь: шли люди, скрипели колёсами возы, везущие товар, поднимали пыль своими копытами кони. Медленно бредущие вооружённые воины не вызывали подозрения у окружающих, озабоченных своими проблемами. По дороге конунг несколько раз оглядывался, и, разглядев показавшиеся остальные три драккара, повернулся к герцогу Сполето и властно произнёс:

– Пора…

Ламберт надменно взглянул на конунга и, презрительно хмыкнув, уверенным шагом пошёл первым. Стража, охраняющая ворота, увидев приближающихся воинов, выставила копья. Герцог бесстрашно шёл вперёд и остановился только тогда, когда острия копий чуть ли не уткнулись ему в грудь.

– Что за люди? – раздался с их стороны окрик.

Ламберт, не торопясь, снял шлем и мотнул головой, убирая длинные волосы с лица:

– Убери с моего пути своих воинов, Сигимар, если хочешь оставить их в живых! – герцог Сполето с еле заметной усмешкой уставился на начальника стражи.

– Граф?! – изумился Сигимар, чуть опустив копьё.

– Да, я теперь снова граф Нанта.

– Разве король Карл дал на это согласие?..

– Зачем мне его согласие? Достаточно того, что этого хочу я и со своими воинами, – Ламберт кивнул в сторону сошедших с драккаров и спешащих ему на помощь воинов, – верну графство, которое принадлежит мне по праву.

Сигимар, разглядев бежавших к воротам воинов, во всю глотку заорал:

– К оружию!..

Ламберт отпрянул назад, выхватывая меч, а стоящий сзади конунг Харальд Клак взмахнул мечом, отметая в сторону направленные в него копья. И началась страшная, безжалостная сеча, когда в своём остервенении, невзирая на получаемые раны, каждый из воинов стремился поразить противостоящего ему врага. Те из жителей, кто находился рядом, в панике бросились в разные стороны. Торговые корабли купцов спешно начали отчаливать от берега и отплывать вверх по течению. Подбежавшие воины конунга сломили сопротивление франков, вломились в город, растекаясь по улицам и врываясь для грабежа в дома.

Паника, охватившая вначале город, начала угасать. Мужчины брались за оружие и начали вытеснять викингов. Харальд Клак укрепился в ближайших домах у ворот, удерживая их до прихода Рюрика. Всё изменилось с прибытием его войска. Князь, оценив существующую ситуацию, скептически скривил губы и повернулся к Мирославу:

– А ты боялся, что нам ничего не достанется.

Затем он нахмурил брови, выхватил меч и изо всех сил крикнул:

– Остромысл, Рагнар, Градимир, Травор, Синеус, ведите людей! Воины, город ваш!

Мирослав было дёрнулся за ними, но князь удержал его за плечо:

– Ты останешься со мной.

– А как же…

– На нашу долю добычи хватит. И не только здесь…

Толпа алчных до наживы воинов хлынула в город, смяла франков и растеклась по улицам, сея смерть. Не щадили никого: ни женщин, ни стариков, ни детей. При малейшей попытке оказать сопротивление и защитить своё добро захватчики, не задумываясь, вспарывали животы, перерезали горло или раскраивали череп. Трупы валялись на каждом шагу. Травор заскочил в одну из церквей и наткнулся на священника. Это был епископ Нанта. Увидев окровавленного воина, он начал креститься и выставил перед собой крест, пытаясь загородиться или образумить чужеземца. Крест был массивный, серебряный, украшенный драгоценными каменьями. Это решило участь священника. Воевода князя взмахнул мечом, и епископ бездыханным рухнул на пол у самого престола. Травор забрал драгоценный крест, сдёрнул с шеи трупа золотую цепь и начал собирать серебряные сосуды и другую церковную утварь, прельстившись её блеском и красотой.

Вскоре всё было кончено: в городе почти не осталось жителей, а захватчики начали пировать у зажжённых костров. Проходя между ними, Травор вёл с собой полураздетых и растрёпанных двух девиц.

– Отдай их нам! – весело кричали опьяневшие воины, но тот лишь молчаливо отталкивал особо докучливых.

– Вот, княже, принимай! – пьяно улыбнувшись, Травор подтащил пленниц к костру, у которого сидел князь.

Рюрик скептически оглядел худосочных девок, их выступающие ключицы и рёбра и, скривившись, отмахнулся:

– Пользуйся сам, а ещё лучше – отпусти их. Зачем они тебе, кожа да кости…

– Других нет, а над мёртвыми уже вороны кружат.

– Пируете?

Пламя костра осветила шагнувшего из темноты Ламберта. За его спиной стояли Харальд и Рагнар.

– Время теряете, а нас ещё ждут города Тур и Орлеан. Хотите, чтобы там уже войско нас ждало?

– Синеус, – Рюрик повернул голову к Матфриду, – будет нас ждать там войско?

– Может, – согласился Матфрид, отбрасывая в сторону пустую бутылку из под вина. – Вверх по течению много судов отплыло, и о нас им уже известно.

– Тогда мы туда не поплывём, – князь внаглую улыбался, смотря на вельможу императора.

– Как не поплывём? – взбесился Ламберт. – Император Лотарь велел наказать своего брата Карла и разорить его города.

– Какое мне дело до их склок? – продолжал улыбаться князь. – На то, что велел твой Лотарь, мне наплевать. У меня свои цели.

– Рюрик, мы способны разбить любое войско, – довольно высокомерно заявил Харальд Клак. – Нас ждёт богатая добыча.

– Я тебя не держу. Можешь попробовать вместе с ним, – Рюрик сбросил улыбку и кивнул в сторону Ламберта, – завоевать Тур и Орлеан.

Харальд Клак от неожиданного ответа так сильно поджал губы, что его борода вздёрнулась вверх.

– Добычу мы можем взять и в другом месте, – продолжил князь. – Мало ли таких мест! Рагнар, ты со мной?

– Я бы не против, но я – воин конунга. Как решит он.

У Харальда задвигались желваки, но через несколько мгновений он согласно кивнул:

– Хорошо. Я поплыву с тобой.

– Вот и славно, – Рюрик склонился к Синеусу и тихо проговорил. – Сразу, как мы захватим и разорим Бордо, ты отправляйся к своему другу. Пусть он поможет тебе известить Карла о моём условии: пока он не возвратит мне Фрисландию, я буду разорять его королевство.

* * *

– Да, это опять я, – Матфрид стоял перед маркизом Бернаром Септиманским в его замке. – И опять с просьбой…

Маркиз приветливо улыбался:

– Тебе нужно укрыться?.. Двери моего дома всегда для тебя открыты.

– Прятаться я ни от кого не собираюсь. Мне нужна помощь в одном щекотливом деле, в котором помочь мне можешь только ты.

Бернар посерьёзнел, но не изменил приветливого тона:

– Постараюсь помочь, если это не связано с императором Лотарём или с папой.

– Мне нужно встретиться с королём Карлом. Ты был наставником младшего сына покойного императора, и я предполагаю, что у тебя осталась возможность устроить эту встречу.

Маркиз насторожился:

– Тебе нужен сам король? Разве его приближённые не способны решить твою проблему?

– Это проблема не моя, и только сам король Карл должен услышать через мои уста слова человека, который послал меня.

– Тебе королю Карлу нужно просто передать слова?

– Да, это так.

– И чьё же послание ты собираешься озвучить?

– Князя Рюрика.

– Вот как! Ты всё-таки примкнул к этому разбойнику.

– Он разбойник не больше тех, кто в братоубийственной войне режут друг друга.

– Эти слова должен передать именно ты, или это можно сделать и мне?

– Это неважно. Согласится ли король на это предложение? Вот что главное!

Маркиз Септиманский с задумчивым видом прошёлся по комнате и опять остановился напротив Матфрида:

– Что же хочет Рюрик?

– Император Лотарь подарил Фрисландию своему брату. Князь Рюрик просит вернуть эту землю ему.

– Зачем королю Карлу соглашаться?..

Матфрид впервые улыбнулся:

– Иначе воины Карла на себе почувствуют крепость стальных клинков дружины князя.

– Это так всё серьёзно?

– Герцог Сполето к своему титулу добавил титул графа Нантского. Рюрик помог ему захватить город. Представляешь, Ламберт опять стал графом Нантским! Мне с трудом удалось уговорить князя не двигаться к Туру и Орлеану. Неделю назад князь взял на щит Бордо. Пока этим он только предупреждает короля. Будет лучше, если Карл примет предложение князя.

– Ламберт опять стал графом Нантским?! Занятно! Выходит, что за Рюриком стоит император Лотарь и руками князя пытается надавить на своего брата. Королю Карлу грозит опасность, и я сам должен предупредить его. Завтра поутру мы выезжаем в Париж.

Через две с половиной недели маркиз Септиманский предстал перед императрицей Юдифью. Перед ним стояла немного одутловатая женщина с множеством седых волос. Её рот потерял белизну и целостность зубов, и при разговоре и улыбке на месте потерянных зияла чернота. Только живые глаза напоминали о былой красавице.

– Я ждала тебя, – Юдифь с грустью смотрела на маркиза, – но ты так долго не появлялся здесь. Видимо ты был счастлив без меня.

– У меня родился сын. Ему скоро будет три года.

– Как его зовут?

– Я назвал его Бернаром¹⁴.

– Тоже Бернар… – вздохнула Юдифь. – Сын… А о другом сыне ты забыл?

– Я помню о нём всегда и о том, что у него есть мать, которая всегда рядом с ним, и она обережёт его от необдуманных поступков.

– Ты всё-таки вспоминал меня, – зарделась Юдифь и, не удержавшись, бросилась к маркизу и прижалась к его широкой груди. – Я так долго ждала тебя. Почему тебя не было рядом?

Бернар осторожно провёл ладонью по её волосам:

– Ты была так холодна со мной, что я не чувствовал, что я нужен тебе. Кто я для тебя? Всего лишь слуга императрицы. Ты была так недосягаема для меня.

– Это не так. Для тебя я всего лишь женщина. Я так злилась на тебя, что ты этого не понимал. И теперь нет препятствий для нашей любви.

Юдифь потянулась к нему и припала губами к его губам.

– Что это значит? – раздался громкий возглас.

Юдифь обернулась. В комнате стоял Карл с разъярённым лицом.

– Как ты смеешь дотрагиваться до моей матери? Я велю казнить тебя. Эй, стража!

Юдифь повернулась к Карлу, загораживая собой маркиза, протянула к сыну руки и умоляюще простонала:

– Погоди, не шуми. Ведь это твой отец.

– Какой отец?! Мой отец – император…

– Это твой настоящий отец…

Карл замотал головой, попятился к двери. Бернар вышел из-за спины Юдифи:

– Я прибыл, чтобы предупредить тебя, что не следует опрометчиво поступать с Рюриком…

Но Карл ничего не хотел слышать:

– Нет! Нет!

Вытянув вперёд руку и пытаясь как бы загородиться от маркиза, король выбежал из комнаты. Он стремглав промчался по коридорам дворца и вбежал в комнату, где находились дяди его матери: граф Понтье и Конрад Старый. В гневе от увиденного и услышанного Карл чуть ли не в бешенстве завопил:

– В покоях моей матери находится человек, которого я не хочу видеть живым. Убейте его, кем бы он ни был! Я хочу видеть его голову.

Ждал король недолго. Жуткий женский крик раздался за дверьми, а затем появились граф Понтье и Конрад Старый, который держал за волосы кровоточащую голову маркиза. Конрад бросил её со стуком к ногам короля. Следом на полусогнутых ногах с отчаянием на лице еле зашла императрица. Увидев голову Бернара у ног сына, она, покачиваясь от горя, упала перед ней на колени, осторожно взяла её в руки и осторожно поцеловала застылые губы и незрячие глаза. Затем Юдифь подняла глаза на сына:

– Как ты мог?! Ведь он твой отец!

Карл брезгливо сморщился и приказал графу Понтье:

– Отбери у неё эту мерзость!