ДНЕВНИК АЛЕКСА

11 июля 2006 года

Я слышу его. Кружится где-то надо мной в темноте, точит зубы, готовясь закусить.

Мною.

У комаров есть зубы? Наверное, иначе как бы они вгрызались в кожу? Однако когда я достигаю главной цели и ухитряюсь раздавить одного из мелких мерзавцев о стену, хруста не слышно, только хлюпанье. Нет треска ломающейся эмали, какой я услышал, когда в четыре года свалился с лазалки и сломал передний зуб.

Иногда им хватает наглости спуститься и зудеть прямо над ухом, предупреждая, что тебя сейчас будут есть. И ты лежишь, размахиваешь руками, а они, невидимые, танцуют над тобой, возможно истерически хихикая над горемычной жертвой.

Я вытаскиваю из рюкзака Би и кладу под простыню рядом с собой. Он будет в полном порядке, потому что ему не надо дышать. Кстати сказать, это плюшевый кролик, мой ровесник. Его зовут Би, в честь кролика Банни. Так я назвал его, когда был совсем крохой (по словам мамы, это было одно из моих первых слов), и имя прижилось.

Еще мама сказала, что «кое-кто особенный» подарил его мне, когда я родился. Думаю, она, наверное, имеет в виду отца. И пусть это совсем не круто – в тринадцать лет спать с древним плюшевым кроликом, – мне плевать. Би – мой талисман, моя поддержка и мой друг. Я рассказываю ему все.

Я часто думал, что если бы кто-нибудь смог собрать и расспросить все миллиарды мягких игрушек-утешителей, от них можно было бы узнать о ребенке, с которым они спят, гораздо больше, чем от родителей. Хотя бы потому, что они по-настоящему слушают, не перебивая.

Как могу, прикрываю обнаженные части тела (особенно толстые щеки, которые обеспечили бы комару завтрак, ланч и ужин в один присест) различными предметами одежды.

Наконец я засыпаю. Мне так кажется. То есть я надеюсь, что это сон, потому что я в горящей печи, языки пламени лижут тело, от жара оплавленная плоть стекает с костей.

Просыпаюсь в темноте, осознаю, что не могу дышать, и обнаруживаю, что лицо накрыто трусами… вот почему темно и невозможно дышать. Сбрасываю их, жадно хватаю ртом воздух и вижу полоски света сквозь ставни.

Утро. Я весь в поту, но оно того стоило, если этот мелкий зудящий мерзавец не добрался до меня.

Отклеиваю себя от матраса, срывая с тела промокшую одежду. Над комодом висит маленькое мутное зеркало, и я ковыляю к нему, чтобы осмотреть лицо. И вижу огромный красный след укуса на правой щеке.

Ругаюсь, используя слова, которые очень не понравились бы маме, и пытаюсь понять, как этот гад ухитрился пробраться под трусы. Но все комары состоят в спецназе и в совершенстве владеют искусством проникновения на охраняемые объекты.

Не только место укуса – все лицо красное, краснее самых красных яблок. Я поворачиваюсь к окнам, открываю ставни и, жмурясь как крот, выхожу на маленький балкон. Жар утреннего солнца опаляет, как печка из сна.

Когда зрение приспосабливается, вижу, что вид изумительный – точно как обещала мать. Мы где-то очень высоко, прилепились к горному склону. Желтый, коричневый и оливково-зеленый ландшафт подо мной пересохший и страдает от жажды, как я. Где-то далеко-далеко мерцает на солнце синее море. Потом я опускаю взгляд и сосредотачиваюсь на маленькой фигурке на краю террасы.

Мать использует балюстраду как балетный станок. Золотистые волосы струятся вниз, когда она прогибается назад, как акробатка, мне видны четко выступающие под трико ребра. Она занимается балетными экзерсисами каждое утро. Даже на Рождество или после очень долгой ночи и нескольких бокалов вина. Собственно, в тот день, когда она перестанет, я буду знать, что с ней что-то стряслось. У других детей шоколадные хлопья и тосты на завтрак с прямостоячими родителями. Меня мать просит поставить чайник, глядя на меня снизу вверх, изогнувшись в мостик.

Как-то она пыталась уговорить меня заняться балетом. Это единственное, в чем мы определенно не похожи.

Внезапно мне невероятно, невыносимо хочется пить. И мне дурно. Мир слегка кружится, я вваливаюсь в комнату, падаю на матрас и закрываю глаза.

Похоже на малярию. Не иначе как тот комар загубил меня и мне осталось жить несколько часов.

Что бы то ни было, мне срочно нужны вода и мать.

β
Два

– Обезвоживание. Вот и все. Растворите содержимое этого пакетика в воде и дайте ему раствор сейчас и еще раз перед сном. И пейте побольше жидкости, молодой человек.

– Доктор, вы уверены, что это не малярия? – Алекс подозрительно смотрел на тщедушного киприота. – Не скрывайте от меня правду.

– Разумеется, не малярия, Алекс, – раздраженно бросила Хелена. Потом повернулась к врачу, закрывавшему медицинскую сумку. – Спасибо, что приехали так быстро, и простите, что пришлось вас потревожить. – Она проводила его из спальни и повела вниз на кухню. – Он был словно в бреду. Я перепугалась.

– Разумеется! Это естественно, и ничего страшного. Я много лет лечил полковника Макклэддена. Его смерть… так печально… – Он пожал плечами и подал Хелене визитную карточку. – На случай, если я снова понадоблюсь. В будущем вам лучше посетить мой кабинет. Боюсь, сегодня я должен запросить с вас плату за вызов.

– Ой, сомневаюсь, что мне хватит наличных. Я собиралась позже зайти в банк в деревне, – смущенно ответила Хелена.

– Неважно. Мой кабинет там по соседству. Просто оставите деньги у секретаря.

– Спасибо, доктор, Обязательно.

Он вышел через парадную дверь, и Хелена следом. Потом доктор обернулся и посмотрел на дом.

– Пандора, – задумчиво произнес он. – Вы, наверное, слышали миф?

– Да.

– Такой чудесный дом, но, как шкатулка из легенды, в честь которой его назвали, закрытый много лет. Интересно, не вам ли суждено ее открыть? – он лукаво улыбнулся, показывая ровные белые зубы.

– Надеюсь, не так, чтобы все беды и несчастья мира могли разлететься, – усмехнулась Хелена. – Вообще-то, теперь это мой дом. Ангус был моим крестным. И оставил дом мне.

– Ясно. И вы будете любить его, как любил он?

– О, я уже люблю. Подростком я приезжала сюда и никогда его не забывала.

– Тогда вы знаете, что этот дом – старейший в наших краях. Говорят, будто тысячи лет назад здесь уже жили люди. Будто Афродита и Адонис однажды пришли попробовать вино и провели здесь ночь. В деревне много болтают…

– О доме?

– Да, – он посмотрел ей прямо в глаза. – Вы очень сильно напоминаете мне другую леди, которую я как-то встретил здесь, в Пандоре, много лет назад.

– Правда?

– Она гостила у полковника Макклэддена, и меня вызвали к ней. Она была красавица, как и вы, – улыбнулся он. – Так вот, проследите, чтобы мальчик пил побольше жидкости. Adio, мадам.

– Обязательно. До свидания. И спасибо вам.

Он уехал в облаке меловой пыли. Хелена смотрела ему вслед, потом подняла взгляд на Пандору, и, несмотря на обжигающую жару, по спине пробежал холодок, и ее снова охватил странный трепет. Она заставила себя сосредоточиться на составленном в уме списке. Первым делом следовало проверить состояние бассейна, так что Хелена быстро обошла дом и пересекла террасу, отметив, что ее украсят какие-нибудь яркие растения в ныне пустующих каменных урнах, и добавила эту задачу к мысленному списку. Бассейн, куда с террасы вели разбитые ступени, с виду был на удивление в хорошем состоянии, но, безусловно, понадобятся чуть ли не годы, чтобы вычистить въевшуюся грязь, прежде чем им можно будет пользоваться.

Повернувшись, чтобы вернуться в дом, Хелена глянула вверх, заметив, насколько по-другому Пандора выглядит в этом ракурсе. Главный вход производил довольно аскетичное впечатление, без каких-либо украшений, но фасад был положительно живописным. Его не только смягчала длинная терраса с перголой – к окну каждой спальни был приторочен вычурный кованый балкончик а-ля Джульетта, создавая причудливое впечатление виллы в итальянском стиле. Хелена удивилась, почему об этом не помнила, но потом сообразила, что после своего последнего пребывания здесь прожила несколько лет в Италии и теперь могла сравнивать.

Она вернулась в дом и поднялась в спальню Имми. Дочь стояла перед зеркалом в своем парадном розовом платье. Хелена не удержалась от улыбки, незаметно наблюдая, как малышка Имми любуется собой, крутится, перекидывая великолепные льняные волосы то так, то эдак и с удовольствием окидывая отражение взглядом больших невинных голубых глаз.

– Мне казалось, я оставила тебя разбирать вещи, дорогуша.

– Я разобрала, мамочка. – Досадливо вздохнув, Имми оторвалась от зеркала и махнула рукой, показывая, что одежда, раскиданная по всей комнате, больше не в чемодане.

– Я имела в виду разобрать по ящикам, а не разбросать. И сними это платье. Его сейчас нельзя носить.

– Почему нельзя? – Имми надула розовые губки. – Оно мое любимое.

– Я знаю, но оно для праздника, а не для того, чтобы бегать в жару по пыльному старому дому.

Имми наблюдала, как мать собрала ее одежду в кучу на постели и начала раскладывать.

– И вообще, в ящиках странно пахнет.

– Это запах старины, – возразила Хелена. – Мы оставим их открытыми, они проветрятся, и все будет прекрасно.

– Что мы сегодня будем делать? Здесь в телевизоре есть «Канал Диснея»?

– Я… – Время приближалось к полудню, и от утра осталось смазанное пятно панических поисков врача для явно бредящего сына. Хелена буквально упала на постель, внезапно тоже затосковав по «Каналу Диснея». – У нас сегодня слишком много дел, дорогуша, и нет, здесь нет телевизора.

– А его нельзя купить?

– Нет. – Хелена тут же пожалела о своей резкости. Имми была такой хорошей и по дороге сюда, и сегодня утром, тихо играя в одиночестве. Хелена потянулась к дочери и прижала к себе. – Мамочке просто надо кое с чем разобраться, и потом мы отправимся на разведку, ладно?

– Да, но я, может быть, немножко голодная. Я не завтракала.

– Раз ты не завтракала, то, думаю, нам лучше побыстрее отправиться за покупками. Я только проведаю Алекса, а потом мы отправимся.

– Я знаю, мамочка! – лицо Имми засветилось. Она слезла с колен Хелены и начала рыться в маленьком рюкзачке, который брала с собой в самолет. – Я сделаю Алексу открытку «Поправляйся!», чтобы подбодрить его.

– Чудесная идея, дорогуша, – согласилась Хелена. Имми триумфально помахала бумагой и фломастерами.

– Или… – Имми задумчиво сунула в рот ручку. – Если он не поправится, я могла бы собрать цветы, чтобы положить на его могилу?

– Могла бы, но уверяю тебя, он не умрет, так что, по-моему, идея с открыткой получше.

– О. Он сказал, что умирает, когда я зашла к нему утром.