«Убежден, я сейчас смалодушничал, – подумал он вяло, – и надо было бы вернуться домой и, как говорится, отдать себя в руки правосудия».

Но, как ни странно, с мыслью, что кто-то подобрал девушку и она жива, возбуждение исчезло, и ему ужасно захотелось спать. Вот сейчас он приедет в Заречье и ляжет в тёплую постель. Утро вечера мудренее. Завтра он проснется со свежей головой и решит, как поступить правильно.

Дмитрий так измучился за последние два часа, переходя из состояния возбуждения до состояния полной апатии, что буквально засыпал на ходу. Машина въехала на холм, в километре от которого находилась деревня, конец его пути. Было очень темно, практически ничего не видно, лишь далёкий одинокий фонарь на въезде в Заречье, как огонёк зажжённой сигареты, указывал, что здесь живут люди. Даже лая собак не было слышно. Деревня мирно спала.

До Заречья он доехал почти в забытьи. Заслышав шум мотора, где-то проснулся и залаял, не поддержанный, однако, своими несознательными товарищами, одинокий пёс.

На самой окраине одной из улиц, машина затормозила у небольшого домика в два окна, где на прошлой неделе он останавливался у одинокой старушки Ольги Ивановны. Дима заглушил мотор и вышел из машины. На крылечке загорелась тусклая лампочка, послышался металлический лязг отворяемого затвора, и заспанный женский голос спросил: «Не вижу, кто это? Кому по ночам не спится?»

– Это я, Ольга Ивановна, Дима.

– Дима? Ну, проходи.

Дима закрыл за собой дверь и вошёл вслед за хозяйкой в дом.

– Что так поздно, иль не управился днём-то, – по тёмным сеням женщина шла впереди него и по-стариковски ворчала. – И что Вы, молодежь, такая беспокойная? Я бессонницей маялась, вот только что уснула, а ты меня разбудил.

– Извините, Ольга Ивановна, – промямлил Дмитрий. Объясняться не хотелось: сейчас ему было всё равно, что о нём подумают.

– Да чего уж там. Проходи, знаешь, где кровать-то. А свет зажигать не буду, а то разгуляюсь, сон потеряю. Есть-то хочешь, ай нет? Нет? Ну, ладно, ложись. Много, наверное, времени-то? Часов двенадцать, поди, будет… – и, не дожидаясь его ответа, Ольга Ивановна ушла в свою комнату.

Он понял, что вопрос задан ему чисто риторически и ей совершенно всё равно, сколько сейчас времени. Не ответив на вопрос хозяйки, на ощупь, в кромешной тьме, он, свернув в боковую комнатушку, добрался до окна и распахнул его настежь. Свежий воздух, напоённый запахами цветов, растущих в палисаде, влился в душную маленькую спаленку.

– Дима, закрой окошко, комары налетят, заедят, и спать не дадут. Сетка там не вставлена, – послышался ворчливый голос Ольги Ивановны.

– Слушаюсь, – он послушно закрыл окно и прямо в одежде рухнул на кровать. Она жалобно скрипнула под ним. Подушка была мягкая и тёплая, он перевернулся на живот и уткнулся в неё лицом. Хотелось поскорее уснуть, но глаза, совершенно слипавшиеся ещё пять минут назад, теперь отказывались закрываться. Сон улетучился. Он снова лёг на спину, заложив руки за голову, и уставился в потолок.

Дмитрий приехал в Николаевск, небольшой провинциальный городок, точнее – посёлок городского типа, два года назад, сразу же после окончания университета, и теперь считал себя уже вполне опытным журналистом. В редакции молодого специалиста встретили с распростертыми объятиями: перед его приездом сразу два корреспондента ушли на пенсию и рабочих рук не хватало.

Редактор находилась в отпуске, но её заместитель, приятный сорокалетний мужчина, помог ему с устройством в общежитие для молодых специалистов и организовал знакомство-чаепитие с другими сотрудниками редакции и типографии, в которой печаталась местная газета «Новое утро». Коллектив был немногочисленным, но, как оказалось, очень дружным и сразу понравился Дмитрию.

В общежитии тоже было вполне мило и уютно, хотя двухэтажное каменное здание, которое насчитывало десять комнат, было уже далеко не новым и требовало капитального, или хотя бы косметического ремонта. На каждом этаже был общий душ, туалет и кухня.

Вместе с Димой в Николаевск приехала Светлана, его бывшая одноклассница, и тоже молодой специалист. Свету, которая устроилась на работу в школу, и Дмитрия поселили в комнатах на втором этаже.

В редакции молодому корреспонденту выделили старый, но вполне еще приличный стол в маленькой комнатке со старыми выцветшими обоями и с видом на центральную улицу Николаевска. А вот компьютер, к сожалению, был всего лишь один на всех сотрудников и стоял в приёмной у редактора: на нём все материалы, которые утверждала редактор или её заместитель, печатала полная, пожилая и вечно что-то жующая секретарша Надежда Дмитриевна.

Проработав три недели на новом месте, Дмитрий с головой ушёл в работу, считая, что ему очень повезло и с трудоустройством, и со всем остальным. Когда же, наконец, вернулась из отпуска редактор, он понял, что рано радовался, и жизнь отныне потечет совсем по другим законам.

Ирина Александровна, пятидесятилетняя незамужняя, весьма непривлекательной наружности дама, считала газету главным делом своей жизни, никому не давала спуску и была хозяйкой редакции в полном смысле этого слова. Без её одобрения не печаталась ни одна статья или простое объявление, не решался даже самый пустяковый вопрос. Другие мнения не признавались, и грубость редакторши, по отношению к членам всего без исключения коллектива считалась чем-то вполне разумеющимся.

Старые сотрудники, в большинстве своём, терпели самое натуральное самодурство начальницы и даже нередкие оскорбления в свой адрес, так как в маленьком городке устроиться на другую работу было практически невозможно. Кто всё-таки не хотел смириться, увольнялся и искал себе другое место, с более демократичным руководителем.

Новые идеи Дмитрия также не пришлись по вкусу Ирине Александровне, и она прямо в глаза высказала ему это в первый же день их знакомства. После этого разговора, они невзлюбили друг друга, хотя в первое время Дима всё ещё надеялся, что его интересные и современные мысли о переустройстве работы газеты редакторша оценит.

Но этого не произошло ни в первый год их совместной работы, ни на второй. Вот и сегодня Ирина Александровна отправила его переделать статью о зареченской школе, «насытив её более позитивными фактами».

В голове Дмитрия опять всплыли бурные события этого дня: яркие картинки пережитого путались, мысли перескакивали друг через друга и с одного на другое: общежитие, дорога, редакция… Голова слегка закружилась.

– Теперь до утра не засну, – пробормотал Дима, закрыл глаза и… тут же уснул.

Спал он, как и следовало ожидать, беспокойно и даже кричал во сне. Несколько раз он просыпался от звука своего голоса. Ему снились кошмары: он, то падал с крыши какой-то высокой башни, то ходил по густой-густой траве, и ноги его так заплетались в ней, что, казалось, вот-вот он упадет.

Разбудила его хозяйка: она трясла его за плечо до тех пор, пока он не пришел в себя.

– Димушка, проснись, ты стонешь. Что с тобой? Заболел, ай нет? Вставай, пора. Уже 9 часов. Я завтрак тебе на столе оставила, иди, поешь. Будешь уходить из дома, двери закроешь, ключ над дверью положишь, а я на почту, за пенсией.

Очень не хотелось вставать. Новый день не сулил ничего хорошего. Всё тело почему-то ныло и болело, как после занятий спортом. Жуткие события прошлой ночи, казавшиеся теперь далекими и нереальными, нахлынули на него с новой силой, и его опять охватил страх, но ещё более сильный, чем вчера.

Ночью, когда он лёг на кровать, ему уже было всё равно: мозг, защищаясь, чтобы не сойти с ума, дал ему возможность уснуть. Но сейчас мысли снова были ясные и весь ужас происходящего начал доходить до его сознания. Однако, к своему удивлению, он не вскочил в панике с кровати и не заметался по комнате.

Он привстал на одном локте и посмотрел в окно. На улице ярко светило солнце, по дороге мимо дома прогрохотал трактор. Какая-то тщедушная бабулька тащила за собой по улице упирающегося внука и что-то назидательно внушала ему, а мальчишка, упрямясь и вырывая у неё свою руку, о чём-то громко канючил.

Дима заставил себя подняться с постели. В кухне на большом круглом столе стоял завтрак, заботливо приготовленный Ольгой Ивановной и прикрытый белым вафельным полотенцем: его любимое топлёное молоко и пресной пирог с капустой.

– Надо поесть – и станет легче, – подумал он, – говорят, еда успокаивает. И действительно, как ни странно, он с аппетитом съел всё, что оставила ему старушка, хотя думал, что и кусок в горло не полезет. Он сполоснул под умывальником кружку и поставил её на стол.

В большой комнате, где стояла хозяйская кровать, на стене между двумя окнами, над высоким комодом, висело старинное овальное зеркало в красивой металлической оправе. Дима критически осмотрел себя, причесал волосы и со вздохом констатировал, что пиджачок-то изрядно помят: зря он ночью не разделся. Вид у него, конечно, не очень…

– Ну и плевать, – подумал Дмитрий.

«Хватит психовать, будь мужиком, а не мямлей, – строго приказал ему внутренний голос. – Иди, умойся и приведи себя в порядок. Жизнь еще не закончилась!»

У Дмитрия, как, наверное, и у каждого из нас, всегда в глубине души спорили два внутренних голоса. Первый, эгоистичный себялюб, всегда жалел и оправдывал любые его поступки, призывая в любой ситуации плыть по течению, не плевать против ветра и делать так, чтобы Диме было проще жить в этом суровом и несправедливом мире.

Второй же, так называемый голос совести, заставляя его всегда быть правильным, ратовал за правду, справедливость и не признавал никаких нравственных компромиссов. Эти голоса всегда боролись и побеждали с переменным успехом, в зависимости от настроения и ситуации. Хотя, справедливости ради, надо признать, что чаще всего это был строгий голос совести.

Ещё в детстве, когда Дима ходил в школу и холодным зимним утром не хотелось «выползать» из-под тёплого одеяла, тихий голосок всегда жалел и уговаривал его: полежи ещё минутку, и ещё… Но обязательно просыпался неумолимый соперник тихого голоска, чтобы призвать мальчика к порядку и, повинуясь ему, Дмитрий спрыгивал на холодный пол и бежал умываться.

Вот и сейчас Дмитрий послушно пошёл в кухню и сполоснул лицо прохладной водой, почувствовав себя намного бодрее. Он вышел на крылечко, запер двери, спрятал ключ и осмотрелся. На улице, кроме роющихся в пыли кур, никого не было.

– Ну что ж, пора и за работу, – и стараясь думать только о предстоящей беседе, он направился к школе.

Через час он закончил разговор с директором школы, забежал к Ольге Ивановне и, попрощавшись с ней, поехал в Николаевск, но теперь уже по другой дороге, так и не решившись ещё раз вернуться к событиям прошлой ночи.

Через час он затормозил у здания редакции и сразу решил проскочить в свой крошечный кабинет: ни с кем из коллектива не хотелось лишний раз встречаться, настроение было не то. В большом проходном кабинете, за своим столом сидел заместитель редактора и что-то писал. Проходя мимо него, Дмитрий бросил на ходу:

– Здравствуйте, через час я сдам материал.

Заместитель коротко кивнул и снова уткнулся в свои бумаги.

Дмитрий поправил статью, добавив несколько новых фактов, и выбросил не понравившуюся редакторше информацию. Как ни странно, теперь репортаж действительно показался ему интереснее и во всех отношениях лучше, чем был, тем самым негласно признавая правоту Ирины Александровны. Дмитрий прошёл в приемную и, сдав статью секретарю, побрёл домой на обед.

Общежитие находилось недалеко от редакции, в переулке, с окнами, выходившими на здание местной администрации. На первом этаже, к своей радости, Дмитрий никого не встретил. На втором несколько раз стукнула чья-то дверь, видимо, кто-то из соседей тоже пришёл на обеденный перерыв. Когда всё стихло, Дмитрий поднялся по лестнице и быстро проскользнул в своё жилище, чтобы ни с кем не столкнуться.

Его комната была небольшой, но солнечной, мебель – казённая, одинаковая во всех комнатах общежития: диван, кресло, обеденный стол, пара стульев, тумбочка под бельё и платяной шкаф. За два года Дима обзавёлся лишь собственным письменным столом да книжными полками.

Дмитрий сбросил с себя одежду, лёг на диван и накрылся с головой пледом. Думать ни о чём не хотелось. Он всё оттягивал звонок в больницу. Что он скажет? Как узнать то, что ему надо? А если его спросят, откуда он знает, что ночью кого-то сбили? Что отвечать? Ведь понятно, что сбившая девушку машина скрылась с места происшествия.

Послышался энергичный стук в дверь его комнаты. От неожиданности он вздрогнул и поморщился, как от зубной боли. Сейчас он был не в состоянии с кем-то