Глава третья

Мистер Дансон не обязан был в тот день наносить визит вежливости приходскому священнику, просто подумал, что хорошо бы прогуляться до деревни и заглянуть к его сестре, даме неопределенного возраста (но определенно не моложе пятидесяти), которая чрезвычайно забавляла мистера Дансона. Единственным заветным желанием бедняжки было увидеть Лондон, а единственным большим огорчением – прихоть судьбы, забросившей ее брата в такой захудалый приход, как Лиснабег.

– Ах, почему его не направили в Лондон или под Лондон, – вздохнула она, – где он вращался бы среди людей одного с ним калибра!

Прежде мистеру Дансону не приходило в голову, что интеллектуальные запросы главы прихода столь велики и общаться на равных он мог бы только с образованнейшими людьми британской столицы. Однако надо было обладать совершенно не английским жестокосердием, чтобы намекнуть мисс Хит на возможность иной, более трезвой оценки способностей ее дражайшего брата. Поэтому мистер Дансон ограничился сдержанным замечанием:

– Подчас и Лондон приносит разочарование.

– Неужели? Не может быть! Разве Лондон не средоточие мировой Мысли?

– В какой-то мере – несомненно. Но можно годами жить в Лондоне и не встретиться с обилием мыслей, а то и вовсе ни с одной не столкнуться.

– Убейте меня, не понимаю, как такое возможно, ведь Лондон – неиссякаемый источник… всего!

– Верно. Однако учтите, что население столичного оазиса сопоставимо с населением целой Ирландии. Соответственно, многие его обитатели вынуждены обретаться на значительном расстоянии от животворной струи.

– А, ясно! К Филу это не относится. Он в два счета пробился бы к центру.

– Не сомневаюсь – ему достаточно было бы просто заявить о себе, – великодушно согласился мистер Дансон.

После чего мисс Хит оседлала своего любимого конька: дескать, мистер Дансон, – который совсем недавно покинул «средоточие мировой Мысли» и еще ощущает «на своем челе его бодрящее дыхание», – даже представить себе не может, какая смертная скука – жить в этой богом забытой деревне.

– Вы не обречены жить здесь, мистер Дансон, – разливалась она, – вы можете уехать, когда вам вздумается… махнуть в Лондон, Париж – да хоть в Нью-Йорк! Но мы, стреноженные денежными путами, принуждены неделю за неделей, год за годом ходить по одному и тому же опостылевшему кругу. Никому, кроме нас, не понять беспросветной тоски здешнего существования.

Мистер Дансон подумал, что он-то страдал от беспросветной скуки Лондона, от хождения по опостылевшему кругу светской жизни. Но ему не хотелось поднимать эту тему, и он ухватился за идею путешествий.

– Кстати, семья Масто в полном составе снялась с места. Вчера я верхом приехал к ним, а мне говорят – нынче утром отбыли в Швейцарию!

– Да, знаю, – обронила мисс Хит, – и вернутся только через пару месяцев. Они всегда срываются вот так скоропостижно, стукнет в голову – и поехали. Нам будет их не хватать, потому что, хотя они не вполне… словом, вы же знаете, они не из старых джентри…

– Полагаю, старые джентри тоже были когда-то новыми. У всего есть начало, – философски заметил мистер Дансон.

– Ну разумеется. Я как раз собиралась сказать, что эти Масто – сама доброта: радушные, отзывчивые, заботливые. Возьмите последний пример: по просьбе Масто экипаж, который доставил их на станцию, на обратном пути заехал за миссис Ростерн.

– За миссис Ростерн? Для чего?

– Когда мистер и миссис Масто в отъезде, миссис Ростерн с дочерью живут в Форт-Клойне. Они же практически члены семьи. Недаром миссис Масто говорит, что со спокойным сердцем оставляет детей на Уну Ростерн – уверена в ней как в себе самой.

– Должно быть, мисс Ростерн поистине необыкновенная молодая леди, – выдавил из себя мистер Дансон, досадуя на новое разочарование, постигшее его в этот день.

– Поистине! Мой брат любит повторять, что другой такой девушки, как Уна Ростерн, во всех трех королевствах не сыщешь, а уж он-то знает – сам готовил ее к первому причастию. Но одного я ей не прощу: зачем она так жестоко обошлась с бедным мистером Читтоком!

– Позвольте, насколько я осведомлен – при всем моем сочувствии Читтоку, – она с самого начала была честна с ним и прямо говорила, что не может любить его, – горячо вступился за бедняжку мистер Дансон.

– Да какое право имеет эта девчонка идти наперекор тем, кто старше и умнее ее? – возмутилась мисс Хит. – Подумайте, что сулил ей этот брак! Во-первых, спасение, избавление – называйте, как хотите, – для ее несчастного, изнуренного трудами отца; во-вторых, любящего мужа, готового исполнить любой ее каприз; в-третьих, обеспеченный дом для ее матери… О таком браке девушка может только мечтать! Но нет, у миледи свои причуды, она не желает потакать ни отцу, ни матери, ни ухажеру, ни доброму другу. Во времена моей молодости, мистер Дансон, девицы прислушивались к советам. Уна ими пренебрегла – и вот вам результат.

– Но что же делать, если она не могла полюбить Читтока… – опять начал мистер Дансон.

– Не могла полюбить, ну надо же! – язвительно парировала мисс Хит. – Подобные благоглупости выводят меня из себя. Чем он не угодил ей? Такой добрый, очаровательный молодой человек!

– На этот вопрос я вам не отвечу, мисс Хит. Мне Читток всегда нравился, и больше всего на свете я хочу, чтобы он женился на мисс Ростерн.

– В таком случае оставьте надежду, мистер Дансон. Покуда на море приливы сменяют отливы, она не отступится от своего решения. Горе ее ничему не научило, бедность ни на йоту не изменила. После смерти отца – никто ведь не верит, что он жив, – Уна ополчилась на мистера Читтока сильнее прежнего. Нет, это в голове не укладывается!.. Вообразите: он хотел назначить миссис Ростерн приличное содержание, так глупая девчонка не позволила матери взять у него ни пенса! Откуда столько упрямства в молодые годы? Уна и теперь еще сравнительно молода, хотя скоро ей стукнет двадцать три. Но, по моим понятиям, это молодость, даже для гувернантки.

– Я считаю, что она правильно поступила, раз Читток ей не по душе.

– Но почему, почему он ей не по душе? Образцовый, можно сказать, джентльмен – спокойный, обеспеченный, и внешностью Бог не обидел, и в разговоре приятный… и к спиртному не приохотится, если бы и захотел, – достаточно бокала пунша, чтобы вино ударило ему в голову. По словам миссис Ростерн, единственная причина, которую привела ей Уна, заключалась в том, что он якобы вспыльчив и это пугает ее. Но помилуйте, чтобы муж никогда не вспылил?.. Мистер Читток по крайней мере отходчив – вспыхнул и погас. Судя по всему, она рассчитывает выйти за святого. Желаю ей удачи!

– Может быть, у мисс Ростерн есть на примете другой кавалер, к которому она относится более благосклонно?

– Пока жив был ее отец, никто, кроме Диармида Читтока, не посмел бы взглянуть на нее, а тем паче заговорить с ней. Хотела бы я посмотреть на такого смельчака! Даже если бы у нее и был кто-нибудь на примете, кому, скажите на милость, придет в голову связаться с ней после ее выкрутасов? Нет, она упустила свой шанс – редкостный шанс! – и другого уже не будет. Придется ей худо-бедно и дальше самой справляться с жизнью. Мне искренне жаль ее, но она не желала слушаться добрых советов. Как, уже уходите, мистер Дансон? И брата моего не дождетесь? Куда же вы, погодите, он придет с минуты на минуту.

Нет-нет, мистер Дансон премного благодарен, но ему пора возвращаться домой. Собственно, он заглянул проститься, поскольку намерен отправиться в поход по Коннемаре. Давно хотел побывать в этой части Ирландии. Возможно, он несколько расширит программу и включит в нее Килларни и Золотые горы.

«Как видно, Блэкстонский замок уже наскучил ему, – решила мисс Хит, глядя вслед мистеру Дансону, поспешающему в сторону усадьбы. – Что ж, вполне естественно – удивляться тут нечему».

Глава четвертая

Мода переменчива, однако далеко не в той степени, как представляется многим. На смену живописным сандалиям пришли крепкие походные башмаки, а ладный рюкзак несравнимо удобнее сумы пилигрима. Но по большому счету современный турист с художественной точки зрения являет собой всего лишь улучшенную копию длиннобородого, не особенно чистоплотного и зачастую крайне ленивого странника, который в прежние времена перебивался тем, что вечно бездельничал во славу Божию.

Та же самая непоседливость, побуждавшая богомольца тащиться в пустынные земли и устраивать себе подобие дома среди древних гробниц, ныне влечет его смышленого, хорошо тренированного и экипированного, намного более благополучного последователя лазить по горам, грести против течения, переплывать океаны и добровольно жить в чужих краях.

Одним словом, в наши дни людей точно так же тянет бродить по свету, как и девятнадцать столетий назад или еще того раньше, когда – почти сорок веков назад! – праотец Авраам «сидел при входе в шатер, во время зноя дневного».

Это извечное свойство человеческой натуры взыграло в мистере Дансоне и заставило объявить мисс Хит, что он отправляется в поход по Коннемаре, хотя ни о чем подобном он не помышлял до той минуты, пока сестра приходского священника, устами которой гласило местное общество, едва не вывела его из себя своими умозаключениями касательно Уны Ростерн.

Он понял, что ему невыносимо слушать, как деревенские сплетники судачат о возлюбленной Читтока, и тем более невыносимо два долгих месяца бездействовать в ожидании ближайшего случая представиться матушке мисс Ростерн.

Мистер Дансон решил куда-нибудь уехать – и уехал. Одетый в практичный фризовый костюм, обутый в походные башмаки, имея достаточно денег в кармане, он пешком прошел из Каслбара в Голуэй – не кратчайшим путем, а зигзагами, чтобы не пропустить ни одной достопримечательности. Потом сел на поезд до Дублина и оттуда вернулся в Блэкстон, впрочем ненадолго. Очень скоро мистер Дансон удостоверился, что там все по-прежнему и Время, по своему обыкновению, сидит сложа крылья на скале, размышляя, быть может, о загадочном исчезновении мистера Ростерна, но, скорее всего, просто сидит, ни о чем не размышляя.

Выяснив все, что хотел, мистер Дансон вновь уехал – сперва в Дублин, где, купив по случаю «Дом у кладбища» Ле Фаню, вдоль и поперек исходил Чейплизод, место действия романа. И все время, пока он там бродил, его не оставляло тягостное чувство, что невесту Читтока постигла участь бедной Лилиас. Далее его путь пролегал через несправедливо обойденное вниманием графство Уиклоу, а после мистер Дансон отдал должное знаменитым красотам Килларни. Оттуда он направил свои неуемные стопы к Золотым горам и лишь затем возвратился к блэкстонским прибрежным скалам, о которые в бешенстве бьются волны, выплескивая на камень фонтаны брызг и пены. Огромные черно-зеленые океанские валы, увенчанные белыми гребнями, словно бы припорошенные снегом, один за другим рвутся вперед к своей неизбежной судьбе с непреклонностью идущих в атаку полков. За их упорным самоуничтожением скорбно наблюдает с высоты серое небо.

«Что может быть величественнее этой картины! – думал мистер Дансон, пока шел по верхней тропе вдоль полосы прибоя и обозревал грандиозную панораму. – Какая изумительная страна, какой бесподобный край!»

Настроение у него было превосходное – в таком настроении он восхитился бы и более скромным видом.

Масто вернулись в Форт-Клойн, и глава семьи первым делом поспешил в Блэкстонский замок засвидетельствовать свое почтение новому соседу-арендатору, а заодно и позвать его к себе на недельку, пока вся компания в сборе.

– Народу немного, но все большие любители здешней природы и знатные охотники – готовы бегать за дичью, не замечая ни миль, ни часов. Присоединяйтесь! Мы будем очень рады вам, хотя, помимо хорошей охоты, соблазнить вас мне нечем. Среди гостей только четыре дамы – две старинные приятельницы моей жены да миссис и мисс Ростерн. Вы, верно, уже наслышаны о мисс Ростерн?.. Да, бедняга Читток… Жаль, очень жаль!.. Так завтра ждем вас?

Мистер Дансон дал согласие и, проводив визитера, пришел в такое возбуждение, что ноги сами понесли его на высокую тропу над морем, откуда открывался уже знакомый нам великолепный вид.

Вот это удача! Теперь он сможет свободно видеться и говорить с девушкой, которую так страстно полюбил Читток. Он станет послом своего друга, выяснит, в чем причина недоразумения, и сумеет все исправить!

Тот, кто из лучших побуждений вмешивается в чужие дела, почти всегда совершает ужасную ошибку. Сама попытка ступить на столь зыбкую почву скорее всего свидетельствует о полной непригодности доброхота для исполнения возложенной на себя миссии. Но мистер Дансон не ведал страха: цель его благая, намерения безупречны и, стало быть, успех ему обеспечен. Поэтому на следующий день он с легким сердцем занял свое место за столом между миссис Масто справа и миссис Ростерн слева. Напротив него, по диагонали, сидела мисс Ростерн и, судя по ее виду, чувствовала себя неуютно.

Ужин удался, все оживленно беседовали, а когда дамы удалились и джентльмены сдвинулись в кружок, мистер Дансон поймал себя на мысли, что ему случалось участвовать и в более никчемных увеселениях, – подразумевая лондонский светский сезон и то время, когда сам он еще не решил отринуть мишуру света и принять роль отшельника.

Позже, перейдя в гостиную, собравшиеся послушали игру и пение одной из старших леди, а затем отставной полковник, по всей видимости давний знакомый мисс Уны, принялся упрашивать ее исполнить ирландскую балладу «Если любишь в жизни только раз». И после небольшого фортепианного вступления строптивая дама сердца Читтока запела: «Мечты, надежды – сладкий сон…» Все тотчас смолкли, околдованные голосом мисс Ростерн, и, когда отзвучала последняя нота, никто не проронил ни звука – повисла мертвая тишина.

Не сказать чтобы песня была уж очень душещипательная, но в первые несколько мгновений слушателям не хотелось говорить.

– Согласитесь, она просто чудо! – выдохнула наконец миссис Масто, повернувшись к Сирилу Дансону.

Вместо ответа джентльмен лишь смотрел на нее широко раскрытыми глазами, буквально онемев от прелести необыкновенного голоса девушки.

Устраиваясь на ночь в отведенной ему комнате, мистер Дансон пришел к мысли, что Читток недаром так увлекся этой молодой особой. Тем не менее загадка непостижимого очарования мисс Ростерн еще долго не давала ему уснуть. Ее нельзя было назвать ни красавицей, ни хорошенькой, ни просто «милашкой». Живость, игривость, лукавство и «те улыбки, что таит юность в ямочках ланит»^[8], – все это не про нее. Даже в ее пении не было ни малейшей примеси аффектации или жеманства, ничего из простительных женских уловок, вызванных естественным желанием нравиться. Он не мог объяснить, почему, чем она разбередила его душу, каким ключом открыла в нем потаенные родники добродетели, – знал только, что ее голос проник в его сны: этот голос он явственно слышал, пока вел с ней долгий разговор о мистере Читтоке – разговор, расставивший все по местам, устранивший в конце концов все недоразумения!

Однако, проснувшись, мистер Дансон не сумел вспомнить тех убедительных доводов, которые привел ей во сне, объясняя, в чем именно она заблуждалась. Помнил лишь воздетые на него страдальческие глаза и негромкий, проникновенный голос, заверявший его: «Я всегда любила Диармида, всегда – с самого детства».

Во сне проблемы решаются легко и просто. Но наяву, проведя в доме Масто семь приятных дней, мистер Дансон ни на шаг не приблизился к своей цели. С другими дамами ему быстро удалось найти общий язык, но в отношении Уны прогресс был нулевой.

Не то чтобы она отталкивала или демонстративно игнорировала его, просто все его попытки сойтись с ней короче девушка встречала с неизменной апатией, которая пресекала его поползновения вернее, чем открытый антагонизм.

– Боюсь, мисс Ростерн меня невзлюбила, – пожаловался хозяйке дома «посол» мистера Читтока в последний день своего визита.

– Вы думаете? – уклончиво ответила миссис Масто.