Отзывы на книги автора «Людмила Улицкая»

Одна отрада —
разломив коврижку, голодную кормить с ладони мышку.

На самом деле, нормально жили. Не лучше и не хуже других. И теперь так же живем. Есть разница, конечно. Душная несвобода официальной жизни компенсировалась особой теплотой в межличностных отношениях. Необходимость добывать жизненные блага: от туалетной бумаги и сервелата до книг и театральных билетов - развивала особую оборотистость. Привычка вычитывать второй и третий смыслы эзопова языка газетных передовиц особым образом настраивала мозг на двоемыслие - практически каждый в той ушедшей стране владел двуязычием, недурная профилактика альцгеймера.

К сборнику рассказов "Без очереди" от Редакции Елены Шубиной приложило руку немыслимое количество авторов - тридцать восемь, и выдержан он примерно в этом ключе. Вынесенная в заглавие реалия тогдашней нашей жизни (о, сколько часов каждому довелось выстоять в бесконечных очередях за всем!) несколько снижена отменяющим предлогом - что с того, что было непросто, все мы пробились, невзирая. Есть, что вспомнить теперь, и хорошего не меньше, чем плохого. А кроме того, все мы тогда были моложе и лучше, кажется.

Они очень разные и повествовательный уровень сильно различается, да иначе и быть не могло, когда под одной обложкой собрано столько разноголосых литераторов (и не только - дочь члена политбюро или внука авиаконструктора способность связно рассказать о родителях и собственной юности не делает ведь писателями).

Еще одна особенность книги - отсутствие единого формата. Рассказы соседствуют здесь с очерками, мемуарами, эссеистикой, литературоведческими статьями. Плохо это или хорошо? Как по мне - второе, нет унылого единообразия, от каждого текста можешь ожидать сюрприза, а насколько приятным он окажется, зависит от многих факторов, вплоть до погоды за окном. В любом случае, нескучно и недолго. Вот, поймала ощущение - похоже на диапроектор, или режим слайд-шоу: щелк, картинка, небольшой рассказ о ней, новый щелчок.

Из того, что очень понравилось. "Стране нужна бумага" Шамиля Идиатуллина, именно что рассказ о школьном сборе макулатуры и о том, как смышленый предприимчивый мальчишка вылавливал из толстых журналов фантастику, приключения, боевики советского образца - все, в погоне за чем взрослые уже в своей взрослой жизни меняли такие же горы бумаги на талоны с марками, дававшие право покупки вожделенных томов приключений, боевиков, фантастики. Книжный дефицит, однако, а в журналах нет-нет, да и появлялось что-нибудь стоящее, я тоже так искала.

Яркое кишиневское разноцветье, фейерверк звуков, запахов, вкусов, который обрушивает на тебя автобиографический очерк Марины Степновой с неподходящим названием "Белый унитаз". Печальный "Дружок" Сергея Шаргунова, неожиданно хулиганские "Трудности существуют для того, чтобы их преодолевать" от Евгения Водолазкина. Интересное эссе Дмитрия Захарова "Внутренняя Мордовия" о современном мифотворении золотого века.

И неожиданно забавный стихотворный "Райцентр" Михаила Шишкина, и мрачновато-нежные иллюстрации Саши Николаенко, отбивающие части (которая "Федя Булкин", но текста ее в книге не будет, а будут только рисунки) Все это мое-мое в сборнике, другой читатель полюбит другие вещи, благо - выбрать есть из чего.

Особо опасные инфекции (ООИ) — условная группа инфекционных заболеваний, представляющих исключительную эпидемическую опасность.

Одно из самых смертельных заболеваний в истории человечества — чума, казалось бы, навсегда осталась далеко в прошлом. «Юстинианова чума» в VI веке унесла жизни около 100 миллионов человек. В XIV веке эпидемия «чёрной смерти» уничтожила более 50 миллионов европейцев. В XIX веке в Китае и Индии крупная вспышка чумы унесла жизни более 12 миллионов человек. Возбудитель заболевания — чумная палочка — был выявлен лишь в 1894 году. А препараты, способные вылечить заражённого появились лишь в 1950-х годах. До этого смертность от чумы составляла около 70%, а при наиболее тяжелой её форме — лёгочной — более 90%.

В этой книге Людмилы Улицкой упоминается реальный факт вспышки лёгочной чумы в Москве в 1939 году. Учёный-лаборант из провинции, который работал с возбудителем чумы в лабораторных условиях, нарушил правила техники безопасности и заразился чумной палочкой. По неудачному стечению обстоятельств, внезапный звонок из Москвы обязал его незамедлительно прибыть в столицу, и так чума вырвалась на свободу. Учёный добирался поездом, успел побывать в гостинице, ресторане, а также у парикмахера, после чего у него появились признаки пневмонии.

Имена героев в книге изменены, но ход событий в целом описан близко к реальному ( если судить по доступным источникам ). Быстрые и эффективные действия медиков и властей привели к тому, что диагноз был вовремя установлен, все контактные лица отслежены и изолированы, а вспышка смертельной болезни в наиболее опасной её форме — лёгочной — остановлена. Хорошее руководство к действию для современников.

Данный сборник посвящен теме ухода, и я специально использую такое более благополучное слово, чем слово смерть. "Уход" не вызывает такого депрессивного настроя и печали, как слово смерть, а именно это и пытается донести сборник, что смерть - это неизбежно, это часть жизни и иногда нужно воспринимать это как уход, как прощание, более спокойно, более разумно.

Первая половина сборника достаточно реалистичная, мы видим конкретные ситуации конкретных людей, их взаимодействия, в чём-то это даже слишком обыденно. Как бы это ни звучало, но порой слишком очевидно. Думаю тут дело в возрасте и жизненном опыте. Я на 47 лет младше автора и то о чем она пишет в моей жизни еще не наступило, а учитывая как меняются времена и общество может вообще не наступить и пройти в некой иной форме. По этой причине мне сложно сочувствовать, сложно соотнести себя с историей.

Вторая половина сборника мне понравилась гораздо больше. Появилась какая-то мистика. Открывает ее рассказ сформированный из личного опыта автора, о том как девушка обучаясь отправлялась на бойню, чтобы достать жилы свиньи и пережила всю мерзость убийства животного. Это очень сильно берёт за душу не кровавыми расправами, а именно личным искренним переживанием, хорошо переданным через текст. А после этого рассказа уже начинаются мистические истории, когда уход происходит не буквально, а метафизически и персонаж, который должен умереть в основном просто исчезает, улетает, растворяется, и делает он это очень спокойно, благодушно, умиротворенно.

Я бы не сказала что сборник наводил меня на какие-то конкретные мысли, скорее мне приятно было прибывать во второй его половине, читать красиво складывающиеся предложения и закрытые душевные истории.

Когда человек умирает,
Изменяются его портреты.
По-другому глаза глядят, и губы
Улыбаются другой улыбкой.
Я заметила это, вернувшись
С похорон одного поэта.
И с тех пор проверяла часто,
И моя догадка подтвердилась.

Анна Ахматова, 1940

Смерть — это нарушитель спокойствия, но не в меньшей степени это свойственно и самой жизни. Первая останавливает дыхание человека, вторая может просто взять и придушить его.
Августо Кури «Продавец грёз»

21 июня в моей жизни случилась внезапная потеря родного человека, которая основательно выбила почву у меня из-под ног, и оставила после себя помимо злобного недоумения на несправедливость бытия, беспросветную горечь и фундаментальное оцепенение. Хотелось любым способом заглушить вопли недобитой совести и прикрыть дыру в сердце, из которой безбожно сквозит. И ответить на главный вопрос: ПОЧЕМУ ЖЕ ЛЮБИТЬ МЁРТВЫХ У МЕНЯ ПОЛУЧАЕТСЯ ЛУЧШЕ, ЧЕМ ЖИВЫХ?!! В качестве доступного терапевтического средства была выбрана книга «О теле души».

Однако все ныне существующие люди, безотносительно к сфере их деятельности (патологоанатом, литератор и т.д.) и индивидуальным эманациям, не располагают в достаточной степени ни полноценными инструментами, ни весомыми аргументами, дабы проникновенно и убедительно поведать собеседнику о таинстве смерти и теле души. Улицкая, при всех неоспоримых и очевидных достоинствах её большой прозы, к сожалению, в данном случае не стала счастливым исключением. Задумка грандиозная, но воплощение какое-то невнятное. (Не могу сказать, что у меня всё было. Так себе «приход», на полшишки – выражаясь языком наркоторговли). Несмотря на наличие в тексте телесности со всеми вытекающими, атрибутов одухотворенности и весомости как-то не хватило. Ну, не верю я, хоть убей, в авторскую лайт-версию «пограничного пространства» и совершающегося перехода. «Чувствую нутром», происходящее отнюдь не так изящно и необременительно, как в её рассказах. Ой, как далек процесс умирания от порхания бабочки. Да и деменция рисуется мной иначе: ни белилами, а тушью. Вечная ночь, непроглядная тьма…

В новом сборнике, вместо анонсируемых субстанций, мною были обнаружены: нереализованные возможности, либеральные ценности, сосредоточенная созерцательность, напрасные заблуждения, различные оттенки одиночества, старческой беспомощности, неисповедимости и предопределённости человеческих судеб.

И всё-таки настоящая книга, в отличие от того же "Казуса Кукоцкого", недвусмысленно убеждает меня в том, что с «атласом души» писательница ещё на «Вы». Морис Матерлинк на этом поприще продвинулся чуть дальше. Не исключена вероятность того, что я отнюдь не беспристрастна и злобствую в силу притуплённого слуха, вызванного подавленным состоянием духа.

Пришло время отвлечься от бесплодной рефлексии и конкретизировать свою оценку. Редакция Елены Шубиной публикует «новые рассказы», но вместе с тем «Ава» уже знакома читателю по сборнику "Птичий рынок".

Итого, в сухом остатке из нового читатель имеет 10 произведений, разделенных на 2 цикла «Подружки» и «О теле души», и два специфических предисловия в стихотворной форме. Последние исключительно «на любителя», хотя и чрезвычайно откровенны. Вот фрагмент первого:

Скачут юные, сиськи которых заточены остро,
вислогрудые скачут, и сливы сосков подлетают,
играя,
плоскогрудые девочки скачут, руками свой срам
прикрывая венком из укропа…

А вот отрывок другого:

Всё лживо, криво, наперекосяк.
Кретинка! Дурак! I’m fucked!
Ни один не выучен урок.
Но как же пёрло, и до сих пор прёт

Ну, и как вам? Думается мне, что стихосложение и рассказы для детей – не самые удачные литературные формы Людмилы Евгеньевны. Едем дальше.

– Скажи, чем отличаются армяне от азербайджанцев? Ну, не так, как во дворе об этом говорят. По науке. Ты же генетик.
…
– ты объясни, почему нельзя усадить за один стол армян и азербайджанцев?

В свете последних событий вопросы подобного рода терзают не только главную героиню.

2. «Алиса покупает смерть» – один из самых жизнеутверждающих рассказов, который не может не понравиться барышням всех возрастов, потому что дарит надежду на лучшую участь. Сюжет наглядно демонстрирует изречение из фильма «Москва слезам не верит» о том, что «в 40 лет жизнь только начинается». И даже если нам немного за 60, то по-прежнему есть надежда выйти замуж за принца, ибо жизненные тропы непостижимы. А посему, милые дамы, по возможности не теряем оптимизма и телесной бодрости. «Перезапустим гормональные циклы»:)

3. «Иностранка» написана современным языком «без китайских церемоний, со здоровой простотой», поэтому на её страницах легко обнаружить: «сплющенную с боков женщину с целеустремлённой грудью», «изрядный живот», «неизбежность судьбы – грудь, очки, порядочность, английский язык, экономность». Узнаем, что «математик ученый, не хер собачий!», а основное достоинство мужчины – недвижимость:

Что в нём было хорошего – комната. Перевесила и лысину, и вид не совсем бравый

Говорят, что «простота, хуже воровства». Типичный случай. Она убивает во мне всё живое. Под занавес произведения рекомендуется спеть интернационал. И вспомнить слоган Дома-2: «И мы счастливы!»

Не знаю, как вы, а я подустала… До чего же «томительно скучно» (плеоназм позаимствован у Чехова) спойлерить. «Ужесть», и только! Восхищаюсь рецензентами, прибегающим к этому методу на регулярной основе.

4. Благословенны те, которые… – это рассказ о том, как ничтожно мало, по сути, мы знаем о своих близких. Почему так часто случается, что «лицом к лицу. Лица не увидать»? И только после утраты человека, нам открываются иные, доселе неизведанные стороны… В этом месте я прекращаю ёрничать и одёргиваю себя словами одной из героинь:

– Да не бурчи ты! Ты просто не понимаешь

Случилось так, что во время написания рецензии, я несколько пересмотрела своё отношение к книге Людмилы Евгеньевны и повысила оценку.
Оказывается, бывает и так…

Довольно, пора и честь знать. Пусть второй цикл сохранит интригу. А мою неудобоваримую рецензию завершаю цитатами, которые «вместо тысячи слов» :

– Благословенны те, кто смотрят на меня с участием…
– Благословенны те, кто приноравливает свой шаг к моему, усталому и замедленному…
– Благословенны те, кто громко говорят в моё оглохшее ухо…
– Благословенны те, кто ласково сжимают мои трясущиеся руки…
– Благословенны те, кто с интересом слушают мои рассказы о давно ушедшей молодости…
– Благословенны те, кто понимают мою жажду общения…
– Благословенны те, кто дарят мне своё драгоценное время…
– Благословенны те, кто помнят о моём одиночестве…
– Благословенны те, кто возле меня в минуты моих страданий…
– Благословенны те, кто меня радует в последние дни моей жизни…
– Благословенны те, кто будет держать меня за руку в минуту моего ухода…

Р.S: «являемся ли мы живыми атомами, которые распадаются и никогда уже не станут тем, чем мы были? Что есть бытие и что есть небытие? Какому смертному это известно? Кто глубоко исследовал атрибуты смерти, дабы познать ее суть? Смерть — это конец или начало?» (Августо Кури)

Р.Р.S:
А может, смысл ухода в том,
Что остаётся тихим дом,
Столь тихим, чтобы, наконец,
Ничем не заглушать сердец.

И шорох капель дождевых
Заходит в мозг. И сколько их
Ни есть, они слились в одну
Немыслимую тишину.
В одну огромную слезу, –
Как бы зрачок в твоём глазу
Глядящий пристально сейчас
Куда-то в нас и через нас.
Или, замолкнув, мы глядим
Вот в этот миг зрачком одним
С тобой. Как тихо, Боже мой!..
Мы все пришли к тебе домой.
К тебе, к себе – не всё ль равно,
Раз мы сейчас совсем одно?
И смысл ухода только в том,
Чтоб оставался тихим дом,
В том, что мы жить и петь должны,
Не нарушая тишины…

Зинаида Миркина, 1983

Я уже знакома с творчеством Людмилы Улицкой и ее произведения назвала бы литературным наслаждением. Да, не все, что читала мне откликается, но помним же, что никто не обязан нравиться всем.

«Моё настоящее имя. Истории с биографией» - сборник автобиографической прозы, который не имеет хронологии. Что всплывало в памяти – то выходило на бумагу, но от этого истории не теряют своего очарования, а стиль, конечно, узнаваемый. Но есть в книге и часть художественная, состоящая из притч, сказок. Я бы сказала, что автор здесь знатно пошалила, это смело и главное можно! Что еще делать на закате жизни, как не разрешать себе шалости и быть собой.

На страницах книги будет много людей, которых уже нет в живых, кто-то ушел молодым, кто-то дожил до преклонных лет. Их имена живут в чьих-то сердцах и памяти, а чьи-то совсем никто не вспоминает, это печально.

Получилось искренне, талантливо, где-то иронично, где-то меланхолично и сокровенно. Меня проняло. Желаю автору еще долгих лет жизни.

Классный сборник рассказов (смотрю на обложку, и кажется, что невидимая рука с пистолетом целится мальчонке в голову, а самолёт пытается то ли спасти, то ли врезаться первым, хм).

Толстая и Пелевин, Улицкая и Макаревич, Прилепин и Водолазкин - такие все разные, но пишут про одно и то же: про детей, которые неизбежно становятся взрослыми.

Всем нам когда-то было пятнадцать лет. К несчастью, это очень быстро проходит.

Пространство детства — это затерянный город, затопленный стеклянной толщей времени, в нём можно плыть, осматривая залитые сумерками забытья проулки, пустыри — куда всё делось?

...всё происходящее на свете — и в этом преимущество детства — казалось мне естественным.

В рассказе Александра Терехова «За дармоедами» даже есть немного про мой родной Ростов-на-Дону (горьковатая правда):

Всё, что я знал про Ростов, — хищные, цепкие девушки и регулярно появляющиеся серийные маньяки-убийцы.

В одном из рассказов читаю про то, как бабушка говорила девочке: «В тебе дух противоречия», и меня тут же прошибает пот: моя покойная бабушка говорила мне то же самое, слово в слово. Андрея Макаревича в детстве испугала щука из «Емели», той же щуки боялся Андрей Аствацатуров. Всё смешалось в голове — проказы, комочки в манной каше, сбитые коленки и первая любовь. Всё это когда-то было, и будет повторяться в будущем. Поэтому старые-добрые три тега помогут не забыть.

На золотом крыльце сидели: #дача, #жадная соседка, #обманчивые сокровища детства

Любишь - не любишь: #няня-свинюшка, #змей подкроватный, #стихи повешенного дяди

Онтология детства: #звуки, #запахи, #предметы

Но-га: #изгой, #соблазн, #расплата

Белый квадрат: #прятки, #озорник Сашка, #горький лёд

Незрелые ягоды крыжовника: #калоша великоватая, #белый танец, #звонок

Тудой: #неравная любовь, #странные слова, #взросление

Жук: #скучные каникулы, #мало эфира, #первая любовь

На озере: #переезд, #колготочник на озере, #тоска по дому

Как исчезают люди: #малолетние хулиганы, #карлыши, #таинственная пропажа охранника

Плач по уехавшей учительнице рисования и черчения: #поток знания, #Олеандровна, #гладил по волосам

Завтраки 43-го года: #школьные булочки, #глюкоза, #вагон-ресторан

Во сне ты горько плакал: #малыш, #ротонда, #кувшинчик

За дармоедами: #португалия, #Израиль, #Валерик из Челябинска

Девочки и мальчики: #размышления, #битва полов, #спешка взросления

Бедный враг: #еврейская Пасха, #уголовщина, #встреча

До того, как: #из заморыша в пухлячка, #скульптуры из пластилина, #зависть

Шаровая молния: #слепые нарциссы, #проказы, #бег жизни

Падать больно: #шоколад для Маресьева, #чувствительность, #одуванчик и Дейзи

Пальто с хлястиком: #мама-директор, #канадская жвачка, #антропоцентризм

Вместо игрушек: #старичок медвежонок, #тетрадки с записями, #милые негры

Страхи и глупости: #приставания, #ранний эрос, #пугали Хиросимой

Город Кенигсберг, безработица в Америке и знаки препинания: #буква «М», #Job!, доцент в фитнес-зале

[комментарии к «Денискиным рассказам»]: #опровержение, #дворники и принцы, #Ваня Дыхов

Офицерский сын: #советская власть, #тройка по истории, #контузия отца

Счастливчик Степан Дугласович Дойл: #махинации в приюте, #Даг-младший, #из грязи в Америку

Какая смерть, когда такое солнце: #боязнь взрослых, #богомол, #колка дров

Лес: #дорога у монастырям, #баклажка с пивом, #заблудились

Совсем другое время: #совочек в песке, #девочки-белки, #отмотать время назад

Замечательная по мастерству, точности и выразительности авторская аннотация, и в конце почти до конца верное — "не замечая автора, которого почти нет". Действительно, создаётся мощное впечатление отсутствие автора в тех бытовых и жанровых событийно-эмоциональных картинках жизни, которые Людмила Улицкая представляет на суд читателя. Ну вот знаете, как бывает в настоящем непостановочном документальном кино (или в мастерски снятом кино художественном, но при этом с полным эффектом отсутствия на съёмочной площадке киногруппы и режиссёра-постановщика — ярким примером такого кино для меня является фильм Алексея Германа "Мой друг Иван Лапшин") — и кадры дёргаются, и герои фильма говорят невыразительными голосами, и произносят они не самые красивые слова и фразы, и неуклюжих движений множество, и какие-то неловкости есть, и провисы в разговоре, и отсутствие любой мало-мальской реакции актёров или героев документальных сюжетов на камеру. Вот точно так и у Людмилы Улицкой в этом авторском сборнике — точно такие же непостановочные кусочки жизни разных лет. Разной степени наполненности и выразительности, разных векторов направленности (начиная от любовных инцидентов — любовь ведь всегда инцидент и драма, а без этого это уже не любовь, — и снисходя до простых бытописательских подсмотров, подглядок за людьми), разного объёма повествования и разных героев в центре этого повествования. "Это мой народ. Какой есть..." — пишет Улицкая в последнем предложении рассказа "Общий вагон". Действительно, общий вагон...

Но всё-таки присутствие автора тут как раз есть, и ощущается оно, прежде всего, в том, на что именно автор обращает своё (и затем уже наше, читательское) внимание, что именно выхватывает режиссёр и оператор Улицкая своими глазами-камерой и своим умом, своим вниманием и своей системой ценностей. А ведь помимо умения выхватить то, что невзирая на обыкновенность и обыденность способно встать в центр внимания и заинтересовать читателя, нужно ещё и умение так сложить на бумажке буковки и слова, чтобы они, эти самые буковки и слова, превратились в связные выразительные рассказы, в бытовые и жанровые событийно-эмоциональные картинки жизни (тут мы возвращаемся в первый абзац этого сумбурного отзыва на прочитанную улицкую книгу). А умение это у Людмилы Улицкой безусловно есть, чего-чего, а литературного мастерства ей не занимать.

Получил истинное наслаждение, потомил душу улицкими наблюдениями, помассировал совесть и всё прочее содержимое своего себя. До новых встреч, Людмила Евгеньевна!

Небольшая книга о вспышке лёгочной чумы в 1939 году в Москве. Это первое знакомство с Людьмилой Улицкой и мне очень понравилось. Выверенный слог, который прекрасно описывает происходящее, но в то же время выглядит нарочито простым. Хотя, конечно, без таланта такой золотой середины не добиться. Герои тоже введены в сюжет легкими, будто небрежными мазками, но при этом каждый успевает затронуть читателя.

Чуть-чуть не хватило мне глубины в конце: как-то поспешно все закончилось. Не успеваешь попрощаться и вынырнуть из истории, как читателя уже просят на выход, подают пальто и ручкой так под лопатки подталкивают. За это снизала немного оценку, но обязательно продолжу знакомство с автором, отличное начало.

Слушала в исполнении Патраковой Ирины. Идеально подошел чтец для данной истории: тембр, голос, заданное настроение. Я впервые слушала Патракову, не знаю насколько эмоциональная подача ей присуща в других книгах (или нет), но здесь довольно ровное чтение, без акцента на диалогах и игре по ролям, было как нельзя кстати. Тоже с удовольствием продолжу слушать.

В этой книге мой любимый герой кот Игнасий, потому что он смешной, кроткий, азартный...
Одинокая мышь многое пережила: воровство и хулиганство Вани, помощь и советы Жука, и наконец - семейное счастье с Жуком!
Эту книгу я советую читать детям 9-10лет. Это произведение учит добру, любви, заботе, ласке и благополучию!
ДОРОГИЕ молодые читатели, советую прочитать эту книгу!

Улицкая, несомненно, очень тяжеловесный писатель.

Тяжеловесный до той степени, что просто подавляет героев своим вышколенным, обтекаемым чеканным языком, расплющивая личности персонажей и воцаряясь в них различными ипостасями Люси. Странная, очень неудачная, пожалуй, пришла ей в голову мысль - сделать роман-мозаику из чужих писем, диалогов, дневников и прочих персональных записей. А в результате вышло так, что совсем разные люди с совершенно разными житейскими историями отличаются зачастую одним лишь заголовком главы. Ну хоть стреляй, не могу поверить, чтобы фанатичная польская коммунистка, мечтательная немецкая девушка, священник-вольнодумец и еще пару десятков людей штамповали настолько гладкие письма и записки, отточенные духом увядающего аристократизма и унылой до зубной боли вежливостью, межующей с вульгарным стародевичеством.

Книга явно претендовала на глубинное переосмысление трагедий, больших и малых, исторических и личных, любовных и социальных, политических и религиозных. Но что-то мне подсказывает, что форма в этом случае превозмогла смысл: в иных проблемах чувствуется слащавая нарочитость, приторная надрывность, тщательно смакуемая и обсасываемая в разных письмах разными не слишком удачными масками одной и той же Люси. Улицкой этого показалось мало - и она включила в книгу еще и личную корреспонденцию, мол, как мне тяжело писалось, как я страдала, читая про убийства евреев. Неужели это для того, чтобы убедить читателя в драматичности и трагизме сюжета? В глубине проблематики?

Доминирование авторской личности в других часто превращает мотивацию поступков персонажей в парадокс: Улицкая, очевидно, знала, куда собирается завести тех или иных героев, однако в их переписках и прочих документах объяснение событий часто превращается в Ulitskaya ex machina - мол, притяну за уши как-нибудь, будет еще драматичнее, ага. Муж изменяет? Хм, маловато будет, добавим-ка мы автокатастрофу, да покровавей. Сын гомосексуалист? Давайте вынудим женщину страдать от собственной толерантности. Беременность в 15 лет? Как-то не слишком душевно, давайте еще гидроцефалию забабахаем. Первая беременность после 40? Почему бы не добавить сюда синдром Дауна, да еще сдвинуть родителей на религиозной почве? Не хочется быть циником, но после хладнокровного описания массовой резни и убийств евреев во время войны, книга начинает выдавливать из тебя слезы нарочитым трагизмом мирной жизни.

Не особо хочется поднимать в рецензии тему религии - не считаю себя достаточно компетентным в подобных вопросах, но все же мне кажется, что слишком уж все упрощено в духовных вопросов у многих героев. Вопросы духовности подменяются вопросами философии, истории, политики, психологии - как бы тесно не было бы все переплетено, странно в книге про человека веры саму веру смешивать с мутным коктейлем социального. Меня очень заинтересовал антитринитизм Даниэля - даже не само отрицание Троицы, а скорее идея того, что охочие до философии греки свели христианство к богословию, то есть, к догматизму и восхищению религиозному как блестящим интеллектуальным конструкциям. Но едва ли это заслуга Улицкой.

Тема еврейства, несомненно, болезненная и объемная, осталась загадкой. Так, можно увидеть и идею деконструкции еврейства и его искуственности в Израиле, например, а можно - и безудержное восхваление традиций и практик этого народа. Несомненно, доля истины в том, что еврейская проблематика - одна из ключевых тем европейской истории, есть, однако, слишком много тумана в этой области. Гораздо живее смотрятся евреи по отдельности - люди со своими достоинствами и недостатками, живые и действующие, чем некий абстрактный народ, который понес немало страданий.

И Даниэль Штайн (это, что ли от Петр - камень - и на камне этом я воздвигну церковь свою?) как-то теряется за дамской перепиской, девичьими фантазиями и суховатой стилистикой донесений и рапортов. Несомненно, человек должен был быть прекрасный, невероятно харизматичный и бесконечно светлый. Улицкая как-то ловко обошла двойственный морально-этические вещи, на которых я стопорился в описаниях военной жизни Штайна - и как-то получилось, что все было правильно. Вот как-будто так и надо. Пожалуй, в этом случае герой оказался посильнее автора - и ей пришлось пригасить его свет, накинув дымку всеобщего обожания и дерзкой правильности.

Странно и немного обидно от того, что книга, посвященная человеку, дарившему свет и радость окружающим, погрязла в смрадном полумраке недодуманных и непрочувствованных драм. Идеи, стоящие за текстом, во многом прекрасные и сильные. Люди, стоящие за этими событиями, несомненно пережили немного, и должны были бы стать гораздо ярче, сочнее, живее. Перефразируя Троцкого, толстый зад беллетристики подавил духовность.