Елена Золотарева против своей воли чувствовала какой-то душевный трепет. Привороживший ее портрет девочки, не успев попасть в дом Киреевых, сразу произвел неизгладимое впечатление. По крайней мере, Нину Невскую ему удалось потрясти довольно сильно. Вон стоит, хлопает глазами, будучи не в силах членораздельно объяснить, что именно совершенно невозможно.
Ни в какую мистику Елена, разумеется, не верила, но о силе художественного образа знала не понаслышке. Кем бы ни была голубоглазка на портрете, в ее жизни, несомненно, произошло что-то трагическое. А запечатлевший ее неизвестный художник обладал огромным талантом, раз сумел выразить мучительный ужас в глазах безмятежного, казалось бы, ребенка.
– Чего не может быть, Ниночка? – ласково спросила Татьяна.
Лена уже успела выяснить, что Невская приходилась Эдику Кирееву крестницей, а потому и он сам, и его жена относились к молодой женщине с искренней теплотой.
– Такого совпадения, – объяснила Нина.
Понятнее не стало.
– Вы уже где-то видели эту картину? – предположил Дорошин.
– Да. То есть, конечно, нет. Она просто очень похожа на другую. То есть девочка похожа, не картина. Хотя и картина тоже, просто я в этом не очень разбираюсь.
– Нина, может быть, ты нам все объяснишь, а то мы совсем запутались? – Киреев добродушно улыбнулся.
Невская провела рукой по лбу.
– Да, конечно. Простите, я себя так глупо веду. Просто это все очень-очень странно. Видите ли, за неделю до Володиной гибели мы с ним отправились в путешествие. Мы обожали так проводить выходные. Садились в машину, несколько часов ехали по дороге, болтая обо всем на свете. Заранее прокладывали маршрут, чтобы захватить как можно больше интересных мест. Потом доезжали до конечной точки, останавливались в отеле, ужинали в ресторане. Назавтра мы осматривали все достопримечательности, проводили вторую ночь, а наутро отправлялись в обратный путь. Мы и в Новгороде были, и в Твери, и в Вологде, и в Суздале. А в тот, последний раз это был Рыбинск.
Лена слушала внимательно. Отчего-то все, что говорила Нина, казалось ей очень важным. И муж, она видела, тоже навострил уши, хотя обычно он не был охоч до чужих житейских историй. Если они не были связаны с произведениями искусства, конечно.
– Мы остановились в частном отеле, – продолжала свой рассказ Нина. – Он был новый, только открылся. Его владелец выкупил комплекс старой усадьбы, довольно сильно разрушенной, и восстановил ее, пусть и не полностью. Это была такая чудесная усадьба, расположенная в черте города, но при этом создающая иллюзию, что ты за его пределами. Ныряешь в ворота – и оказываешься в другом измерении. Когда-то там был сад. Точнее, он никуда не делся, просто принадлежит теперь муниципалитету. А в частном владении остался лишь бывший барский дом, в котором и размещен отель, а также флигель, в котором, кажется, обосновался его владелец. Еще беседка есть. Чудесная. Мы в ней вечером сидели. Там воздух такой волшебный. Пахнет липами и соснами одновременно. Представляете?
Лена вздрогнула. Липами и соснами пах воздух в ее сегодняшнем сне.
– В общем, в отеле, в простенке лестницы между первым и вторым этажами, висела картина. Портрет мальчика лет тринадцати. Такой… дореволюционный. Ничего особенного. Мальчик в белой рубашке, сидящий в беседке, наподобие той, что стояла во дворе. Но дело в том, что этот мальчик был точной копией нашего сына Никиты. Просто одно лицо. Мы с Володей даже глазам своим не поверили. Возникало стойкое ощущение, что этот портрет писали с нашего сына, если бы это было возможным сто лет назад. Ну и Никита был, конечно, младше, чем мальчик на портрете, но это не уменьшало сходства. Разумеется, мы захотели узнать историю картины. Обратились к девушке на стойке регистрации, она пригласила владельца отеля. Он очень приятный человек. Рассказал, что картину нашел в одной из забитых хламом кладовок, когда осматривал здание перед реставрацией. Она оказалась кисти довольно известного в прошлом художника, поэтому владелец отеля решил ее оставить. Портрет нуждался в небольшой реставрации, но в целом сохранился неплохо. В общем, когда мы объяснили, в чем дело, и показали фотографии Никиты в телефоне, этот человек подарил нам портрет.
– Просто взял и подарил? – удивился Киреев. – Несмотря на то что знал о его ценности?
– Да. Мы были готовы его купить, но он и слышать ничего не хотел. Сказал, что ничего не понимает в искусстве и не хочет возиться с оценкой. Мол, мальчик действительно одно лицо с нашим сыном, поэтому пусть они соединятся. Так он сказал. В общем, из той поездки мы вернулись с этим портретом. Володя загорелся идеей узнать, кто тот мальчик, который на нем изображен, но не успел. Через несколько дней его сбила та машина.
Невская замолчала, видимо, будучи не в силах справиться с эмоциями.
– То есть тайну сходства с вашим сыном вы так и не установили? – пришел ей на помощь Дорошин.
– Нет. Мне было не до этого, сами понимаете. Хотя я все держу в голове, что надо бы этим заняться, раз Володе это было так интересно. Но руки пока так и не дошли.
– А портрет вы оставили у себя?
– Да, конечно. Он – напоминание о нашей последней совместной поездке. Нам было в Рыбинске так хорошо. Легко, светло, комфортно. Мы чему-то все время радовались, смеялись, строили планы на новогодние каникулы. И даже не думали, что этим планам не суждено сбыться.
Голос у нее снова дрогнул. Теперь Лена кинулась отвлекать новую знакомую от печальных воспоминаний.
– И вы говорите, что этот мальчик на портрете похож на девочку на купленной нами картине?
– В том-то и дело! – воскликнула Нина. – Я, как увидела, остолбенела. Эта девочка, тот мальчик и наш Никита – они словно близнецы. Да вы сами убедитесь. Я вам сейчас фотографии покажу.
Она вытащила из кармана телефон и вывела на экран сначала фотографию симпатичного подростка, а потом висящего на стене портрета, на котором был изображен мальчик в свободной белой рубашке из тонкого хлопка. Да, оба они казались точной копией девочки с печальными глазами.
– Наваждение какое-то, – вынесла свой вердикт Лена.
– Да почему же? – не согласился Дорошин. – Гены, как говорится, пальцем не раздавишь. Вполне возможно, что девочка с одного портрета и мальчик с другого – близкие родственники. А вашему Никите кто-то из них просто-напросто приходится предком. Вы свою родословную знаете?
– Знаю, – кивнула Нина. – Дворян среди моих прабабушек-прадедушек не было. Максимум разночинцы. Но дело и не во мне. Никита похож на своего отца, не на меня. Так что если кто-то из этих двоих и предок, то не мой, а Володин. Вот только как это узнать?
– Нина, вы сказали, что владелец отеля, подаривший вам портрет, знал имя художника? – уточнил Дорошин.
– Да. Но это и не было никаким секретом. Его имя написано в нижнем правом углу картины. Художники, насколько мне известно, всегда так делают. Есть даже специальный термин, только я его не помню.
– Сигнатура, или авторская подпись, – машинально пояснила Лена. – То есть, исходя из сходства детей на двух картинах, мы можем с определенной долей вероятности предположить, что они принадлежат кисти одного автора. И кто он?
– Наш портрет подписан Алексеем Никаноровым. Мы с Володей почитали о нем в интернете. Он был довольно известным художником в советские времена. Даже, кажется, возглавлял Академию художеств.
Раздался оглушительный грохот, и все обернулись на Эдика Киреева, уронившего чашку с чаем, которую он держал в руках. Осколки и брызги посыпались в разные стороны.
– Это просто какое-то дьявольское совпадение! – воскликнул тот. – Ты слышишь, Вить? Просто дьявольское. Дело в том, что дом, в котором мы с вами имеем счастье находиться, когда-то построил именно Никаноров. Я купил его у наследников художника, который действительно был не просто знаменит, а весьма и весьма успешен. Народный художник СССР, лауреат четырех Сталинских премий, личность насколько яркая, настолько и неоднозначная. Талантливый безмерно, человек разносторонних увлечений, друживший со многими выдающимися людьми, обласканный властью, он вызывал у своих современников крайне противоречивые чувства. Одни его любили, другие ненавидели, но завидовали почти все.
– Никогда о таком не слышал, – признался Дорошин. – В перечне украденных его работы никогда не встречались, а ты же знаешь, что мои познания в искусстве весьма специфичны. Я дотошно владею знаниями только о тех предметах, которые числятся в розыске.
– А я его работы, разумеется, знаю, – задумчиво проговорила Лена. – Вот почему рука казалась мне такой знакомой. Карьерных высот он добился, конечно, благодаря монументальным полотнам, представляющим летопись советской эпохи. Портреты писал исключительно представителей власти. Самые известные «Ленин – трибун революции», «Красный командир Клим Ворошилов на маневрах», портрет Лысенко, а также нескольких известных в те годы актеров. Батальные полотна он тоже писал, например «Красная конная армия» или «Доклад Сталина на партийном съезде». За все это его немало обласкала власть. Но для души создавал удивительно тонкие и лиричные пейзажи и натюрморты. У него есть картина «Сирень», так при одном только взгляде на нее даже запах явственно ощущаешь.
– Да. Человек-глыба. Мастодонт. Сам себя сделал, – подтвердил Киреев, уже отошедший от шока, вызванного только что сделанным открытием, что принесенный в дом портрет без подписи, оказывается, имеет отношение к его бывшему хозяину. – За годы творчества создал более трех тысяч произведений, по праву вошедших в золотой фонд русского изобразительного искусства. Его произведения можно увидеть и в Третьяковской галерее, и в Русском музее, и в Историческом музее, и в Музее Вооруженных сил.
Дорошин присвистнул.
– Неплохой раритет мы купили за двенадцать тысяч рублей, – сказал он. – Эд, а сколько на самом деле может стоить портрет кисти Алексея Никанорова?
– Зависит от многих факторов, – откликнулся Киреев. – Да ты и сам это знаешь. Но если мне не изменяет память, то на аукционах сейчас можно найти предложения приобрести его картины от пятисот тысяч рублей до миллиона. Но это с сигнатурой и провенансом, разумеется.
– Неплохая покупка. – Дорошин засмеялся. – И какой же я молодец, что настоял на заключении договора купли-продажи!
– Если бы я тебя не знал, Вить, то мог бы подумать, что ты радуешься удачной сделке, – хитро улыбнулся Киреев. – Но так как мы с тобой дружны почти двадцать лет, то я понимаю, что больше всего на свете тебе хочется получить ответ на вопрос, почему один из портретов имеет сигнатуру, а второй не подписан. Разве я не прав?
– Конечно прав. – Дорошин рассмеялся. – Ты же знаешь, что в произведениях искусства я ценю в первую очередь тайны, с которыми они связаны. А тут тайна явно присутствует. И так как я тебя тоже хорошо знаю, милый Эд, то прекрасно понимаю, что тебе хочется ее разгадать ничуть не меньше.
– Гораздо больше, Вить. Гораздо больше. Дело в том, что в последнее время все, связанное с Никаноровым, вызывает у меня особый интерес.
– Почему? Из-за дома?
Их разговор прервал длинный звонок в дверь, точнее, в ворота.
– Не совсем. Это длинная история. Потом расскажу, – ответил Киреев и отправился открывать.
Оказалось, прибыл еще один гость, представившийся бизнесменом Вадимом Гореловым. Пока он заходил в дом и знакомился с Дорошиным и его женой, Нина Невская куда-то исчезла, видимо, ушла в свою комнату отдохнуть после воспоминаний, тяжелых и светлых одновременно. Вышла она уже к обеду, который сегодня заключался в легком перекусе. К шести часам вечера ждали много гостей, ужин обещал быть плотным и разнообразным, так что днем решили ограничиться овощным салатом и маленькими бутербродами.
Вышедшую к столу Невскую представили Горелову, и она снова застыла в изумлении. Впрочем, и новоприбывший гость тоже остолбенел при виде нее.
– Вот так встреча! – воскликнул он после паузы. – Простите, я только не помню, как вас зовут.
– Нина, – ответила та.
– Точно. Нина. А вашего мужа – Владимир. Он тоже здесь? Вот уж не ожидал, что вас тут увижу.
– Володя умер, – сказала Нина спокойно. – Погиб. Вскоре после той нашей встречи. Почти четыре года назад.
– Простите, я не знал, – тут же покаялся Горелов.
– Погодите, я не понял. Вы что, знакомы? – вмешался в их разговор Киреев.
– Получается, что да. Это тот самый владелец гостиницы, который подарил нам портрет мальчика, похожего на Никиту. Из Рыбинска.
Дорошин снова присвистнул.
– Да уж. Совпадения ширятся. А нет ничего более системного, чем длинная цепь случайностей.
– Вадим, а какое отношение ты имеешь к Рыбинску? – снова удивился Киреев. – Столько лет тебя знаю, а про это слышу впервые.
– Да как же, Эдуард Николаевич? Я же рассказывал вам, что решил открыть частный отель. Вы просто забыли.
– Да, рассказывал, но у меня не отложилось в памяти, что именно в Рыбинске.
– Мама моя оттуда родом. Я ей там загородный дом построил. На реке Коровке, в пятнадцати километрах от города. Там до революции усадьба Токменевых была. Известный старинный род. Сгорела в двадцатые годы практически дотла. В общем, я землю выкупил, построил матушке дом. Это еще десять лет назад. А пять лет спустя она возьми да и скажи, что в городе еще одна разрушенная усадьба продается, причем жил в ней какой-то родственник Токменевых. Вот я и решил, что две усадьбы лучше одной. Территорию выкупил, барский дом восстановил, открыл там отель, а себе флигель обустроил. Когда по делам в Рыбинск приезжаю, там останавливаюсь.
– Нина нам только сегодня про твой отель рассказывала. И про портрет кисти Никанорова, который ты им подарил. Дело в том, что наша гостья Лена купила второй портрет из той же, похоже, серии. На нем изображена девочка, как две капли воды похожая на мальчишку с твоего подарка. Ну и на Ниночкиного сына тоже.
Горелову предъявили купленную Леной и Виктором картину, а также фотографию повзрослевшего Никиты.
– Вырос, – вынес свой вердикт тот. – Когда вы мне в прошлый раз фотографию сына показывали, он младше был. А теперь еще больше на мальчика с портрета похож. И на девочку тоже.
– Мы решили, что они могут быть родственниками, – с горячностью сообщил Киреев. – А еще явно имели отношение к бывшему владельцу этого дома – художнику Никанорову, написавшему оба портрета. Вот только один он подписал своим именем, а второй оставил без сигнатуры. Гадаем почему.
– Может, не успел. Может, забыл. Может, обстоятельства так сложились, – пожал плечами Горелов. – А может, эти портреты вообще написали разные художники. А то, что дети похожи, так это просто совпадение. Чего только в жизни не бывает…
– А вы откуда знакомы? – полюбопытствовала Нина.
Лена видела, что неожиданный приезд Горелова не дает молодой женщине покоя. Да и сама она признавала, что во всем происходящем есть какая-то странность.
– Вадим – один из владельцев частной галереи, с которой я сотрудничаю, – пояснил Киреев.
– Как? – поразилась Нина. – Но вы же говорили, что совсем не разбираетесь в искусстве, и именно поэтому отдали нам картину, цена которой, как сегодня выяснилось, может доходить до миллиона рублей.
– Но вы бы не взяли подарок, если бы знали его цену, – спокойно пояснил Горелов. – А мне казалось правильным, что вы увезете полотно, которое вас так зацепило. Мальчишка на картине действительно похож на вашего сына. А мне этот портрет не стоил ни копейки, я нашел его при разборе старого дома. Почитателем никаноровской живописи я не являюсь. Как по мне, так он – конъюнктурщик, а не живописец. Так что, признаюсь, я вас тогда обманул, но самую малость и из лучших побуждений.
– Да уж, – пробормотала Нина. – Просто день открытий сегодня. Но в одном вы правы: если бы я знала реальную стоимость этой картины, ни за что бы ее не взяла.
– Значит, я правильно сделал, что ввел вас в заблуждение. – Горелов рассмеялся. – Впрочем, за давностью лет все это не имеет никакого значения. Эдуард Николаевич, а я ведь по делу приехал. Можно вас отвлечь на минуточку?
– Разумеется, Вадим. Разумеется. Но только при условии, что вечером ты останешься на наш званый ужин в честь моего юбилея. Все будет по-простому, по-домашнему. Фрак или смокинг не нужен.
Горелов покосился на стоящую в задумчивости у окна Нину.
– С удовольствием приму ваше приглашение, – сказал он. – У меня как раз выдался свободный вечер. Во сколько намечен съезд гостей? Мы успеем поговорить?
– В шесть часов. Так что мы все успеем, – успокоил его Эдик. – Давай пройдем в мой кабинет.
Они встали из-за стола и уединились за плотно закрытой дверью. Татьяна принялась убирать со стола, Нина кинулась ей помогать. Вскоре в доме появились и приглашенные специалисты кейтеринговой фирмы, принявшиеся накрывать большой стол в саду. Погода была по-летнему теплой, дождя не обещали, так что сидеть на свежем воздухе казалось прекрасной затеей.
Лена, стоя у окна, наблюдала, как рабочие быстро и споро собирают большой шатер, способный защитить от внезапной непогоды. Тонкая белая ткань занавесок, прихваченных ярко-красными лентами, колыхалась на ветру. Расставлялись столы, скамейки, корзины с цветами, расстилались белоснежные, под стать занавескам, скатерти, звякала извлекаемая из больших плетеных корзин посуда.
Чуть поодаль устанавливались обогреватели для борьбы с вечерней прохладой, световые башни и небольшая сцена под звуковую аппаратуру. К празднованию своего пятидесятилетия Эдуард Киреев подошел с размахом. До сбора гостей оставалось еще три часа. Решив, что пока можно отдохнуть, Лена отправилась в свою комнату. Следом за ней шел муж, тащивший купленный ими портрет, снова завернутый в бумагу.
О проекте
О подписке