Глава вторая

Первую ночь на новом месте Патриция всегда спала плохо. Так повелось с детства. Родители каждый год летом возили ее и брата на море, и там в первую ночь она долго лежала без сна, прислушиваясь к незнакомым звукам, будь то шум прибоя, скрип кровати за тонкой фанерной стенкой, чьи-то тихие шаги по песку, мяуканье вечно голодных котов, шорох сушащегося на веревке во дворе белья.

Под эти звуки, нестрашные, но совсем чужие, ей нравилось придумывать разные истории. Про русалок в море, про домового, из-за которого скрипит кровать, про влюбленную девушку, крадучись возвращающуюся домой со свидания, про потерявшего хозяев кота, про семью, которой принадлежат полотенца во дворе. Старший брат, которому она поутру пыталась рассказать о своих фантазиях, всегда смеялся и называл ее выдумщицей.

Выросшая Патриция никогда не путешествовала с родителями и братом, зато много ездила в командировки. Как личный помощник руководителя, она, как правило, всегда сопровождала шефа в деловых поездках, и неумение засыпать в незнакомом месте теперь исправно служило ей плохую службу. Мучаясь в очередном гостиничном номере без сна, она знала, что утром встанет совсем разбитой, и предстоящий день, полный переговоров, зачастую на чужом языке, сложных планов и тысячи дел, страшил ее возможным провалом.

Больше всего на свете Патриция боялась показаться некомпетентной и после бессонной ночи вливала в себя литры кофе, чтобы взбодриться. Бодрость не наступала, лишь тошнота, привкус кофе горчил во рту, покрасневшие глаза слезились, и Патриции казалось, что она похожа на кролика, внимание рассеивалось, голова болела, но она все равно выполняла свою работу, причем на отлично, потому что иначе не могла, не умела.

Она знала, что главное в командировке – пережить эту первую ночь и следующий за ней день, потому что затем наступала вторая спасительная ночь, в которую Патриция засыпала сразу же, едва касалась головой подушки, и наутро вставала свежая и бодрая, готовая к трудовым подвигам и свершениям. Первая ночь на чужбине была ее особенностью, ее проклятием, и со временем Патриция научилась встречать ее лицом к лицу. Не ныть, не грустить, не прятаться, не психовать, а, лежа в постели, придумывать какую-нибудь интересную историю, как когда-то в детстве, или повторять иностранные слова, сама с собой играя в уме в скребл.

Вот и в «Оленьей сторожке», поднявшись в свою комнату после ужина, она с удовольствием приняла ванну, не торопясь и от души нежась в душистой пене, потом влезла в уютную клетчатую пижаму, специально купленную для поездки на турбазу, натянула шерстяные носки, потому что ноги у нее мерзли даже в щедро натопленной комнате, достала книжку и приготовилась к долгому чтению. И уснула.

Возможно, причина тому крылась в абсолютной тишине, которая спустилась на базу отдыха, словно по мановению волшебной палочки. Ночь была безветренной. Не качался фонарь, освещающий вход в дом, тропинку, ведущую к бане, и более широкую дорожку, по которой можно было пройти к хозяйскому дому, автомобильной стоянке и, чуть дальше, подъемнику, ведущему на гору. Мирно спали все обитатели базы, которых, видимо, не тревожили ни дурные мысли, ни злые сновидения. Не скрипела ведущая на второй этаж лестница, не шумел ратрак, раскатывающий склоны. Над «Оленьей сторожкой» стояла абсолютная тишина, под которую спалось необычайно сладко.

Патриция проснулась только тогда, когда ее комнату начали заливать первые, несмелые лучи утреннего солнца, бросила глаза на часы и подпрыгнула на постели. 9.45! Не может быть! Никогда и ни при каких обстоятельствах она не просыпалась позднее половины восьмого, а ее обычное рабочее утро и вовсе начиналось в шесть. Ах да, в Москве на четыре часа меньше, то есть 5.45, все нормально, из-за непонятного сбоя биологических часов можно не волноваться.

Кажется, поводов для волнения вообще не было. Здесь, под Норильском, в месте, которое еще пару лет назад могло показаться Патриции вымышленным, настолько далеко оно находилось от ее повседневной столичной жизни, было так спокойно и тихо, что уши закладывало. И почему она никогда раньше сюда не приезжала?

Потянувшись и вскочив с постели, чтобы не пропустить завтрак, она быстро натянула свой удобный спортивный костюм прямо поверх пижамы, собрала волосы в хвост и спустилась вниз, в гостиную, где уже горел разожженный с утра пораньше камин, на столе стояла внушительная стопка блинов, а вместе с ними плошки со сметаной, сгущенкой, всевозможным вареньем, нарезанной ветчиной, рублеными яйцами, красной рыбой, сливочным маслом, икрой и медом. По комнате плыл умопомрачительный запах свежесваренного кофе. Патриция сглотнула.

– Доброе утро, – приветствовала ее хлопочущая у плиты в кухонной части комнаты Ирина. – Садитесь за стол. Вы что будете – кашу, сосиски или яичницу? А может, творог хотите? У нас свежий, фермерский.

– Яичницу, – подумав, сообщила Патриция. – А больше ничего не надо. Блины же есть и, как я вижу, чудесные. А все уже встали?

– Только Ратсеппы. У нас же с Москвой огромная разница во времени, так что, по вашим меркам, еще очень рано. А у них сын – такой непоседа. Кайди сказала, что он обычно в пять утра просыпается, я ей прямо посочувствовала, у меня-то малыш спит, пока не разбудишь. Я успеваю все дела с утра переделать и старшего в школу отправить. Так что они уже позавтракали и ушли смотреть оленей. Ланс потребовал. А все остальные еще спят. Вам сварить кофе?

– Не беспокойтесь, я сама, – сказала Патриция, которой было немного неловко от того, что ее обслуживали. Когда это делали официанты в обычных отелях, чувство неловкости никогда не возникало, а тут почему-то да.

– Да, конечно, чувствуйте себя как дома. Сливки в холодильнике, так что берите, что хотите. Ой, яйца кончились. Но ничего, я сейчас домой сбегаю, у меня там специальная комната-склад, так что все есть, вы не думайте.

– Да не надо тогда яичницу, – попробовала удержать хозяйку Патриция. – Я и кашу съем или творог.

– Нет-нет, мне не трудно, тем более остальные гости тоже пока не завтракали. Я мигом, одна нога здесь, другая – там.

Накинув тулуп, Ирина выскочила из дома, оставив Патрицию в одиночестве. Та прошлась по комнате, с удовольствием оглядела накрытый к завтраку стол, изучив устройство кофемашины, ткнула на нужную кнопку, чтобы получить первую на сегодня чашечку кофе.

Снова хлопнула входная дверь, впустив клубы морозного воздуха, который из прихожей несмело пробрался в столовую, скользнув по ногам пушистым котом. Благодаря предусмотрительно надетым теплым носкам Патриции было не холодно. Оставалось совершенно непонятным, как Ирина могла обернуться так быстро, но удивиться этому факту Патриция не успела, потому что в комнату ввалился высокий мужчина в лыжном комбинезоне. Был он бородат и грузен, а еще, судя по выражению лица, не больно приветлив. Патриция уже видела его вчера, при заселении. Это был хозяин базы и муж Ирины.

– Доброе утро, – поздоровалась она.

– Здравствуйте, – буркнул мужчина. – Я Олег Девятов.

– О, очень приятно, а я Патриция Леман. Боюсь, все остальные гости еще спят.

– Кто рано встает, тому бог подает, – буркнул он и стал выкладывать из большой сумки банки с пивом и складывать их в холодильник. – Люди – странные существа, приезжают за тридевять земель, чтобы кататься на лыжах, и спят как сурки.

– В Москве на четыре часа меньше, – пожала плечами Патриция, – нужно несколько дней, чтобы организм перестроился.

– А ты тогда чего спозаранку вскочила? Нет мужика, чтобы в кровати держал?

Нет, бесцеремонности Патриция не терпела. Почему этот человек считает, что имеет право разговаривать с ней в таком тоне?

– Мы, кажется, не пили на брудершафт, – сухо сказала она. – Не совсем понимаю, почему вы обращаетесь ко мне на «ты».

– Ух ты, какая цаца, – восхитился Девятов. Захлопнул дверцу холодильника, отбросил в сторону сумку и подошел вплотную к Патриции, так близко, что она почувствовала на щеке его дыхание. – Если баба приезжает одна на горнолыжный курорт, значит, находится в поиске приключений на свою задницу. Надо признать, очень аппетитную. – Он протянул руки и довольно больно ущипнул Патрицию за попу. – Если не найдешь никого, кто бы тебя здесь оприходовал, то обращайся. На бабу мою не смотри. Она не ревнивая.

Теперь его руки бесцеремонно сжимали ее грудь. Патриция перестала дышать. Отвратительный зверь, дремлющий внутри ее тела, зверь, которого она так долго укрощала и пыталась приручить, поднял голову, оскалился, ощетинился, приготовившись к прыжку. Патриция слишком хорошо знала, что будет, когда зверь прыгнет. Она зажмурилась, пытаясь вызвать в памяти лицо своего адвоката и свои окровавленные руки, держащие розочку из разбитой бутылки. И кровь. Тогда было много крови.

– Руки убери, подонок, – услышала она и распахнула глаза.

По лестнице быстрым шагом спускался Эдик. Вид у него был решительный. Видимо, Девятов прочитал что-то на его лице, потому что руки действительно убрал и даже отступил на пару шагов.

– Так она с тобой, что ли? – спросил он. – Извини, мужик, я не знал.

– Она не со мной, но, если что, я впишусь, – ответил Эдик. – Тебя, кусок дерьма, не учили, что женщину нельзя руками трогать, если она об этом не просит? И еще вопрос, тебе перед женой твоей не стыдно?

– За базар отвечать придется, щенок. И мои отношения с женой – не твое собачье дело.

– За базар я отвечу. Я мастер спорта по боксу, да будет тебе известно, – сквозь зубы ответил Эдик. – Так что вывеску я тебе точно попорчу, а повезет, так и пару ребер.

– Ты – мне? Да ладно, – усомнился Девятов, – если ты корочки МС купил, то это вовсе не означает, что ты и впрямь крутой. Видели мы таких офисных крутышек. Строят из себя крутых менеджеров, а сами просто куча навоза.

– Не ссорьтесь, – взмолилась Патриция, у которой пылали уши. – Пожалуйста. Давайте будем считать, что это недоразумение и все уже выяснилось. Эдик, я не сержусь на Олега, честное слово. Он не хотел меня обидеть, он просто не подумал.

– Ну так в следующий раз надо думать.

Снова хлопнула входная дверь, и в комнату ворвалась румяная с мороза Ирина. В руках она несла упаковку яиц.

– Ой, прекрасная сегодня погода, – жизнерадостно заявила она. – Солнце такое веселое. На горе чудесно будет. Правда, Олежек?

На Эдика она почему-то принципиально не смотрела, и Патриция заподозрила, что каким-то образом Ирина Девятова стала свидетельницей разыгравшейся здесь неприглядной сцены. Перед хозяйкой ей тут же стало неудобно, хотя виноватой она себя ни в чем не чувствовала. Что ты будешь делать. В прошлый раз она так же долго и болезненно избавлялась от чувства вины и стыда за то, что произошло. Ей казалось, что избавилась, но сейчас получалось, что не очень. И виноват в ее огромном разочаровании в себе был владелец турбазы Олег Девятов.

– Я, пожалуй, пойду прогуляюсь, – чуть звонче, чем требовалось, сказала Патриция, метнулась в холл, где висела верхняя одежда, сорвала с крючка спортивную куртку, сунула ноги в дутые ботинки, хлопнула дверью и выскочила на морозный двор, действительно залитый ярким февральским солнцем.

Воздух опалил легкие неожиданным морозцем – Патриция глубоко дышала открытым ртом, чтобы прогнать из головы окутавший ее ядовитый туман. Ну почему она опять оказалась в такой ситуации? Ведь давала же себе слово, что с ней никогда больше не произойдет ничего подобного. Слезы навернулись на глаза. Мороз проникал под спортивные штаны с поддетой под них пижамой, стоять было холодно, нужно было либо возвращаться в тепло покинутого ею дома, либо куда-то идти. Патриция выбрала второе.

Тропинка, вернее, широкая дорожка, тщательно очищенная от снега, тянулась вглубь леса, у кромки которого стоял указатель: «Оленья ферма». Пожалуй, посмотреть на этих чудесных животных сейчас было бы лучшим лекарством, и Патриция быстро зашагала по дорожке, пытаясь то ли согреться, то ли убежать прочь от мучащих ее воспоминаний. На еловых лапах лежали толстые белоснежные шапки. Белизна вокруг была такой ослепительной, что начинали болеть глаза. В Москве Патриция совершенно отвыкла от нетронутого, первозданного белого цвета, и здесь он, казалось, примирял ее с тем, что ей только пришлось пережить.

Еще пять минут назад Патриция была уверена, что уедет из «Оленьей сторожки» сегодня же. Дождется, пока проснутся все обитатели дома, потихоньку соберет вещи, вызовет такси и отправится в аэропорт. Пусть там придется провести много времени, пытаясь купить билет, но здесь она не останется ни на минуту. С каждым шагом по белой тропе ее решимость ослабевала.

Встающие по бокам горы, вершины которых были голубоватыми, точнее, отливающими волшебной синевой, натянутая на фоне этих гор канатка с раскачивающимися сиденьями, пушистые ветви елей, словно из детской, давно забытой сказки, все это было реальным и неожиданно прекрасным, в то время как оставленный в доме мерзкий мужик и ощущение его огромных рук на ее груди, наоборот, казалось выдумкой и рассеявшимся дурманом.

Нет, она ни за что отсюда не уедет, а будет наслаждаться своим нежданным, но выстраданным отпуском на полную катушку. Главное – не оставаться с Девятовым наедине, тем более защитник у нее теперь есть. Как сказал этот самый Эдик? «Мы не вместе, но, если что, я за нее впишусь». Вот и хорошо, вот и славно.

Настроение внезапно улучшилось, и Патриция встала на цыпочки, чтобы окунуть пылающее лицо в холодную шапку снега на еловой лапе. Потревоженная ею ель встряхнулась, словно прикосновение Патриции ее разбудило, сбросила девушке на голову изрядную порцию снега, заставив присесть от неожиданности. Женский голос с легким акцентом, выдававшим Кайди Ратсепп, раздавался из глубины леса. Голос звучал с незамеченной ранее в эстонской красавице горячностью.

– Айгар, поверь мне, тебе это не нужно. Ты зря это придумал, и я вообще жалею, что пошла у тебя на поводу и согласилась приехать сюда.

Викинг, скорее всего, это был он, что-то пробубнил в ответ. Патриция не расслышала, что именно.

– Пожалуйста, не надо. Я хочу, чтобы ты передумал. Пожалуйста, не делай этого. Это ничем тебе не поможет, а лишь только все усложнит. Айгар, подумай обо мне, о детях. Пожалуйста, не надо.

Получалось, что Патриция подслушивает. Ей стало неловко и, пятясь задом, она начала выбираться из сугроба, стараясь не привлекать к себе внимания. Пять минут спустя она уже подходила к оленьей ферме, где в загоне гуляли грациозные животные, как взрослые, так и малыши.

От этой картины у Патриции перехватило дыхание. Олени выглядели трогательными и беззащитными, один из них, тот, что был ближе всех, повернул голову на звук приближающихся шагов, посмотрел Патриции прямо в лицо. Взгляд у него был доверчивый, не испуганный, видно было, что животных здесь не обижали. Не то что людей.

На мгновение Патриция вспомнила ощущение чужих пальцев на своей груди и передернулась от отвращения, но тут же снова взяла себя в руки. Нет, она не даст темному началу, поселившемуся у нее внутри три года назад, взять над ней верх. Не даст, и все. Она проживет здесь положенную неделю, будет дышать морозным воздухом, смотреть на белизну снега, любоваться оленями и, может быть, даже попробует встать на лыжи. И каждую минуточку, каждое мгновение этой недели она проживет с удовольствием, а не с темными мыслями. Вот так вот.

– Покормить хотите? – услышала она и очнулась от собственных мыслей.

Перед ней стоял пожилой человек, почти старик с морщинистым, но очень добрым лицом. Глаза у него были не тусклыми, что часто встречается в пожилом возрасте, а живыми, блестящими. Глядя в эти глаза, Патриция улыбнулась.

– А можно? – спросила она. – Если можно, то я бы, конечно, с удовольствием.

– Мы в девять часов утра кормим, – все так же доброжелательно ответил собеседник. – Вот семья тут была с мальчиком. Веселый такой малыш, шебутной. Так они вовремя пришли, покормить успели. А ты, милая, опоздала. Так что завтра приходи. Я же за их здоровье ответственный, а весь день кормить – непорядок. Вредно это. Так что я им с утра корм высыпаю. В специальные кормушки. Но, если уж очень хочешь, могу тебе яблоко дать. У меня есть, из дома прихватил.

– Не надо, – засмеялась Патриция. – Я завтра приду и яблоко с собой принесу обязательно. А пока так постою, посмотрю. Они такие красивые. А вас как зовут?

– Федор Игнатьич я, – с достоинством ответил старик. – Когда-то фельдшером был, а сейчас на пенсии вот тут живу, за оленями приглядываю. Не может человек без дела жить, не должен. Без дела не жизнь, а прямая смерть получается. Так что я сюда каждый день с утра пораньше приезжаю, а после обеда, ближе часикам к четырем, уезжаю. Я тут, в поселке, живу. Как на пенсию вышел, так и переехал из Норильска-то. Так что если что нужно, то ты говори, дочка.

– Спасибо, Федор Игнатьевич, – поблагодарила Патриция, каким-то внутренним чутьем вдруг понявшая, что старик наверняка одинок, и ему просто нужен собеседник. С оленями-то не поговоришь. – Я обязательно к вам загляну. А пока побегу, а то холодно.

Она действительно начала замерзать, поскольку мороз – градусов пятнадцать, не меньше, – давно пробрался через тонкий трикотаж спортивного костюма и поддетой под него пижамы и теперь леденил коленки. И все, что выше, тоже.

– Легко ты одета для наших мест, дочка, – попенял ей собеседник. – У нас тут студено, это тебе не Москва.

– Я обязательно переоденусь, – пообещала Патриция. – У меня есть теплая одежда, я просто не собиралась на прогулку, это случайно получилось.

Обратно к дому она бежала вприпрыжку, предвкушая огонь в камине и еще одну чашку кофе. Первую-то она так и не допила. О возможной встрече с Олегом Девятовым девушка старалась не думать. Впрочем, в теплой столовой его и не оказалось. Там находилась Ирина, по-прежнему колдовавшая у плиты, заканчивающий завтракать спаситель Эдик, присоединившийся к нему друг Серега, а также еще один гость базы – Павел. Отсутствовали Карина и Аркадий Петрович, видимо, любившие подольше поспать.

– Доброе утро, – вразнобой поприветствовали ее Павел и Сергей, а Эдик поднял голову, словно спрашивая взглядом, все ли в порядке, и тут же уткнулся в свою чашку с кофе.

– Здравствуйте, – ответила она.

– Что ж вы без завтрака-то убежали? – с укором спросила Ирина, водружая перед Павлом тарелку с яичницей. – Жарить вам яишню-то?

Внезапно Патриция почувствовала, что очень проголодалась.

– Да, конечно, – ответила она, чуть виновато. Отчего-то ей было неудобно перед хлебосольной Ириной за то, что ее муж – такая свинья. – Мне захотелось посмотреть, как кормят оленей. Я думала, что успею. Не знала, что надо к девяти приходить.

– Спросили бы, я бы сказала, – пожала плечами Ирина. – А яичницу сейчас приготовлю. Я вашу порцию Сергею отдала.

Голос ее как-то странно дрогнул. Интересно, знает ли она, что на самом деле заставило гостью убежать из дома на мороз? Думать об этом не хотелось.

– На гору пойдете? – спросил у Патриции Павел.

– Что? А, да. Хочу посмотреть, как это все устроено. Никогда не была на горнолыжном курорте. Ужасно хочется на канатной дороге проехаться, только страшно.

– А на лыжи встанете?

– Думаю, что не рискну, – Патриция вдруг засмеялась. – У меня с детства к ним страшная нелюбовь. Я бы вообще никогда не отправилась в такое место, только в этом году выбор невелик, да и подруга соблазняла красивыми видами. Виды действительно класс, так что я ни капельки не жалею о своем решении, но, боюсь, спустить меня с горы на лыжах не под силу никому.