– Да. Вчера мы достаточно поздно освободились, сегодня утром pre-party… вечеринка, фуршет перед официальным открытием выставки, – спохватившись, пояснила женщина. – Не имело смысла мотаться туда-обратно, и я осталась ночевать в городской квартире.

– Вы часто такое практиковали?

– Нет, не очень. Может быть, раз в месяц, иногда два. Я могла пойти в театр на премьеру или встретиться с подругами в ресторане, или, как вчера, задержаться на работе. В таких случаях я всегда предупреждала Михаила Валентиновича и нашу помощницу по хозяйству. Проблем не возникало.

– Простите меня за следующий вопрос, – мягко сказал Зубов, – но я все-таки вынужден его задать. Вы ночевали одна?

Дама надменно вскинула голову.

– Молодой человек, несмотря на то что мой муж был много старше меня, я никогда ему не изменяла, – сказала она с достоинством. – Разумеется, когда я оставалась в городской квартире ночевать, я была совершенно одна. И вчерашняя ночь не стала исключением.

– Когда вы в последний раз разговаривали со своим мужем? – поспешно спросил Лавров, сглаживая бестактность своего молодого коллеги, хотя заданный вопрос был абсолютно естественным и важным.

– Я приехала домой… в квартиру, около половины девятого вечера. Устала за день, поэтому есть не хотела, только выпила чаю. И, пока чайник закипал, позвонила Мише. Он сказал, что чувствует себя неплохо, с аппетитом поужинал и сейчас планирует посмотреть кинофильм, а потом лечь спать. Я пожелала ему спокойной ночи и пообещала позвонить утром, как только приду на работу.

– То есть Михаил Валентинович не собирался ехать в город?

– Разумеется, нет. Он не выезжал из Спасского-Луговинова, это деревня, где находится наш дом, с середины сентября. Тогда я отвозила его на медицинское обследование, и больше он дом не покидал. Врачи, бывшие коллеги и друзья приезжали к нему сами.

Зубов задумчиво посмотрел в окно. В стекло настойчиво билась голая, иззябшая на ветру ветка ясеня, будто просила пустить ее внутрь, в тепло. Чуть дальше блестела река – гладкое перволедье в черных пятнах талой воды. В этом году Волга так и не «встала» полностью, но отважные рыбаки все равно сидели с удочками над проделанными лунками. Скверная в этом году наступила зима, скверная.

Как же так получилось? Невероятный ребус: давно не выезжающий в город пожилой больной человек заявил жене, что посмотрит кино, а потом ляжет спать, но вместо этого каким-то образом преодолел сорок километров и оказался в городе. Зачем? Да не просто в городе, а в запертой на ночь картинной галерее собственной жены, где и был убит с извращенной жестокостью.

– А с помощницей по дому вы разговаривали? Она что говорит? – спросил он у женщины, которая во время разговора как-то стремительно – прямо на глазах – постарела.

– Нет, я увидела Мишу, и мне стало плохо, – прошептала Бабурская. – Но вы правы. Конечно, надо спросить у Светланы, как так вышло.

– Если вы не возражаете, я сам с ней поговорю, – сказал Лавров. – Диктуйте номер.

Тут-то и выяснилось, почему помощница Светлана Калинина до сих пор не хватилась хозяина. Бабурский маялся бессонницей: засыпал лишь под утро, а вставал в десять-одиннадцать часов утра. Поскольку час был еще ранний, женщина преспокойно занималась домашними делами. Узнав о кончине Михаила Валентиновича, Светлана ужаснулась, заплакала, выказала готовность немедленно ехать на помощь к Ольге Аполлинарьевне, но потом все-таки сумела взять себя в руки и довольно толково ответила на вопросы сыщиков.

Со слов Светланы Калининой, выходило так: вчера вечером она покормила Михаила Валентиновича ужином, вымыла посуду и пол в кухне, а часов около девяти зашла к нему в спальню, чтобы проверить, принял ли он лекарства и не нуждается ли в помощи. Бабурский, в бархатном домашнем халате, уже лежал в постели и смотрел какое-то кино – огромный телевизор в загородном доме был подключен к интернету, что давало возможность поистине бесконечного поиска самых разных фильмов. Выглядел хозяин хорошо, от помощи отказался и отпустил Светлану отдыхать.

– И что вы сделали?

– Ушла в свою комнату, позвонила своему другу, – всхлипнул голос в телефонной трубке. – Затем приняла душ, легла в кровать, тоже включила фильм – я каждый вечер смотрю по одной серии английского сериала «Корона», мне очень нравится, и взялась за вышивку. Часов в одиннадцать выключила свет и уснула.

– Вы ничего подозрительного не слышали? Как Бабурский мог покинуть дом, а вы ничего не заметили?

– Моя комната на другом этаже, – извиняющимся тоном сказала Калинина. – На тот случай, если Михаилу Валентиновичу что-то понадобится, есть тревожная кнопка, которой он может меня вызвать. Но он ею не воспользовался. Пока я еще прибиралась на кухне, я слышала, как ему кто-то звонил. Это он еще в кабинете был, не в спальне. Потом он разговаривал с Ольгой Аполлинарьевной – это я тоже слышала, а потом поднялась наверх, и все. Никаких подозрительных звуков не было.

– Ни шагов, ни хлопанья дверей, ни звука работающего двигателя?

Светлана Калинина помолчала, видимо, вспоминая.

– Нет, – наконец сказала она. – Я, конечно, не прислушивалась, да и телевизор у меня работал. К примеру, если бы Михаил Валентинович пошел в туалет или на кухню, да еще специально старался идти потише, то я бы не услышала его шагов. А до этого я была в душе. Если он ушел из дома в тот момент, то и звука открывающейся двери я бы не услышала тоже. А машина… Мне кажется, я слышала шум какой-то проезжающей машины, но точно не помню.

– А как Михаил Валентинович мог добраться до города?

– Не знаю, – искренне удивилась домработница. – Он уже давно сам не садился за руль. И в семье только одна машина. Та, на которой ездит Ольга Аполлинарьевна.

– Значит, либо Бабурский вызвал такси, либо его кто-то ждал за воротами, чтобы отвезти в город, – задумчиво подытожил Лавров. – Что ж, спасибо вам, Светлана. Один из наших сотрудников подъедет к вам, чтобы запротоколировать ваши показания. Да и дом надо осмотреть. С Ольгой Аполлинарьевной мы сейчас договоримся.

Бабурская разрешение побывать в ее загородном доме дала спокойно. Она вообще выглядела рассеянной, как будто думала о чем-то своем, и эти мысли не давали ей покоя.

– Странно… – Пожилая женщина провела ладонью по лбу и беспомощно посмотрела на сыщиков. – Это так странно…

– Что именно? – уточнил Зубов, во всем любивший ясность.

– Я вдруг вспомнила… Как-то мы разговаривали о смерти – Мишу больше расстраивала не сама неизбежность кончины, а тот неоспоримый факт, что смерть он встретит в своей постели.

– В смысле?

– Ну как вам объяснить… Миша всю жизнь был очень активным человеком. Директор крупного завода, большой бизнесмен, общественный деятель. Вокруг него всегда было много людей, жизнь кипела. А в последнее время немощь лишила его возможности жить в привычном ритме. Его это ужасно раздражало. Он считал унизительным скончаться в постели от старости и болезни. Говорил, что предпочел бы уйти из жизни в результате какого-то приключения. Конечно, в силу возраста и самочувствия на приключения ему рассчитывать уже не приходилось. Но он ошибся, как мы видим.

Бабурская снова закрыла лицо руками и горько расплакалась.

* * *

Вообще-то капитан Зубов никогда не считал себя особо скромным и свой интерес к женщинам проявлял легко и непринужденно, ровно в тот момент, как заинтересованность в нем возникала. Анна Бердникова с ее идеальным лицом, дерзкой стрижкой, вызывавшей холодок в области позвоночника, и бездонными темными глазами привлекала его безумно, но подойти к ней (не в качестве капитана Зубова – лица официального, а в качестве просто Алексея Зубова) он отчего-то стеснялся.

Доселе неведомая, робость напала, навесила по гире на каждую ногу, сковала язык. Заканчивая необходимые оперативные действия, он томился и мучился, то и дело бросая на молодую женщину пламенные взгляды. На один из них она ответила, улыбнулась открыто и ясно, да еще провела острым язычком по красиво очерченной нижней губе, отчего у Зубова на секунду помутилось сознание. А затем сама направилась прямо к нему. Капитан стоял ни жив ни мертв.

– Мне кажется, или вы хотите попросить мой телефон? – спросила она едва слышно.

Он замотал головой, и это с одинаковой долей вероятности можно было расценить и как «да», и как «нет». Да, кажется. Да, хочу… Она понимающе засмеялась и протянула Зубову маленький плотный бумажный прямоугольник – визитку.

– Не знаю, во сколько я сегодня освобожусь… А уж во сколько освободитесь вы, тем более неизвестно… Но если захотите выпить кофе, позвоните. Приглашение действительно и в другие дни.

Туман рассеялся, красавица Анна отошла, а в душе у Зубова все пело, несмотря на явную гнусность окружающей обстановки. Предстоящий день оставался таким же бесконечным, но отнюдь не безрадостным, пусть общая картина по-прежнему не желала проясняться.

Как удалось выяснить сыщикам, на охрану галерею вчера никто не ставил. Точнее, не только вчера, но и последние пару месяцев, с момента окончания срока действия заключенного с частным охранным предприятием договора, продлить который никто не потрудился.

– За семь лет работы сюда ни разу никто не пытался влезть, – слабым голосом пояснила Ольга Бабурская. – Здесь нет материальных ценностей. Вернее, есть, но это не то, что выглядит привлекательным для обычных воров. Мы даже не деньги решили сэкономить, а просто сочли продление договора нецелесообразным. Подумали, имеющихся внутри и снаружи камер вполне достаточно.

Камеры в галерее действительно были, все происходящее внутри и снаружи записывалось на ноутбук, хранившийся в комнате персонала. Однако ноутбук, как выяснилось, пропал бесследно, вместе с манекеном, с помощью которого воссоздавалась сцена парения Икара, и место которого заняло тело Михаила Бабурского.

– О том, что договора на охрану нет, а записи сохраняются в ноутбуке, могли знать только свои, – задумчиво заметил Сергей Лавров.

– Ага, и рассказать про это в случайном разговоре кому угодно, – согласился Зубов.

Поиск свидетелей не увенчался успехом. Парадные двери особняка выходили на пустынную ночью набережную. В доме справа никто не жил – владельцы давно перебрались на постоянное место жительства во Францию, слева был небольшой скверик, а «тылы» галереи прикрывал областной наркодиспансер, территория которого хоть и была обнесена забором с закрывающимися на ночь воротами, но хорошей охранной системой учреждение не могло похвастаться и даже камерами не обзавелось. К галерее могло подъехать несколько машин, могли входить и выходить люди, вносить тела и выносить манекены. Наблюдать за этим все равно было некому.

Возможно, что-то могло обнаружиться на камерах ГИБДД – от Спасского-Луговинова до въезда в город их стояло несколько, но этот след еще следовало отработать, а дело это не быстрое. На всякий случай Зубов переписал марки и номера машин, на которых ездили сотрудники галереи. Машины, впрочем, имелись только у Ольги Бабурской и Анны Бердниковой: солидный «Мерседес» и маленькая юркая «Тойота».

По предварительному заключению эксперта Михаил Бабурский умер в результате удушения металлической петлей. Той самой петлей, которая позже стала основным элементом ужасной инсталляции. Однако установить, был ли Бабурский убит до помещения в эту конструкцию или живой человек сначала стал, так сказать, частью арт-объекта, а потом уже скончался от удушения, пока не представлялось возможным. Могло быть и так, и так. Лавров даже предположил, что пожилой мужчина мог сам принять столь неподобающее положение.

– Зачем бы он в здравом уме сам полез в эту штуковину? – недоумевающе спросил Зубов. – Вроде человек был без психических отклонений, тем более старых взглядов. Не думаю, что он добровольно согласился раздеться до исподнего, нацепить крылья и взмыть к потолку.

– Но, если его сначала задушили, а потом все это проделали с телом… Какой силой должен был обладать преступник? Покойный весил не меньше восьмидесяти килограммов. – Лавров почесал в затылке. – Нестыковка получается.

– Нет никакой нестыковки. – Седой, щуплый, как будто вечно чем-то недовольный, эксперт подошел к сыщикам, сорвал с носа очки. – Все, тело можно забирать. Я закончил. Скажу я вам, в чем дело. На локтевом сгибе у него след от укола. Там и старых много – ему, похоже, курс капельниц назначали недавно, но один совсем свежий. Похоже, сначала сделали укол, он потерял сознание, его удавили и уже мертвое тело поднимали под потолок. Точнее после вскрытия скажу.

– Все равно силища нужна немалая, – пробормотал Зубов. – К примеру, женщина вряд ли справится.

Он вспомнил тонкие, хрупкие в запястьях ручки Анны Бердниковой и даже приободрился. Вот уж кому точно не под силу совершить подобное. Даже про алиби не стоит спрашивать.

А алиби на время убийства, как на грех, было только у галерейного фотографа Егора. Студент вчера вечером домой вернулся рано – собирался готовиться к семинару. Весь вечер и всю ночь просидел за учебниками фактически на глазах у любящей мамы, которой не спалось и которая несколько раз заходила в комнату сына, чтобы принести ему свежего чаю. Анна, Елена и пожилые дамы, как и хозяйка галереи, ночевали в одиночестве. Первый круг следствия заканчивался ровно там же, где и начался. На то он и круг!

К обеду оперативная группа покинула место происшествия, Анна увезла домой совсем обессилевшую Ольгу Аполлинарьевну, кинув на прощание многозначительный взгляд на Зубова. Тот мысленно пообещал себе освободиться к семи вечера, чего бы это ни стоило.

Обещание, данное самому себе, сыщик сдержал, хотя это оказалось непросто. Странное убийство предгрозовой тучей висело над их отделом, омрачая будущие выходные, до которых оставался всего-то один рабочий день. Но настроение Алексею это не испортило. Без пяти семь он отложил папку с бумагами, кинул быстрое «Пока!» коллегам и устремился к выходу, на ходу набирая номер телефона, который уже успел выучить наизусть.

– Алло, – услышал он звонкий мелодичный голос и снова словно онемел на мгновение.

– Анна, добрый вечер! Это Алексей, то есть капитан Зубов, – скороговоркой произнес он, откашлявшись. – Вы мне утром дали свою визитку.

– Добрый вечер, Алексей, – голос журчал в трубке, как горный ручей, обволакивая приятной прохладой. – Вы созрели для кофе?

– Созрел. Тем более пообедать сегодня не удалось, – он даже засмеялся от того, как все вдруг стало легко. Никакого смущения, одна только ясная радость. – Может быть, мы встретимся в каком-нибудь кафе? Вам где удобнее? Я согласен на любой вариант.

– Раз вас устраивает любой вариант, тогда мне удобнее у меня дома, – тоже засмеялась она. – Сегодня не самый простой день в моей жизни, поэтому я как-то не расположена выходить на люди. Я уже успела и поплакать, и позлиться, и мне совсем не улыбается снова рисовать лицо и собирать себя в кучку. Но хороший кофе я сварить в состоянии. Записывайте адрес.

По дороге в респектабельный микрорайон «Изумрудный город», где несколько лет назад случилось убийство, наделавшее в городе немало шума^[1], Зубов заехал в цветочный магазин. И долго мялся у витрины, раздумывая, какие цветы могут понравиться Анне. Розы казались ему пошлыми, герберы дешевыми, а большие сборные букеты убого-аляповатыми.

Из служебного помещения вышла маленькая, худенькая, похожая на умную грустную птичку женщина в длинном черном платье. Аля – Александра Ковалева – совладелица магазина несколько лет назад стала жертвой преступления, пострадал и ее муж. Оба выжили просто чудом. Чудом же сохранили здоровье и смогли вернуться к работе, которая, как подозревал Зубов, их и спасла^[2]. Женщина звякнула тяжелыми браслетами, украшавшими ее запястья, и улыбнулась Зубову, как старому знакомому:

– Здравствуйте, Алексей. Что-то опять случилось?

Тревоги не было в ее голосе. После того, что она пережила, все тревоги казались пустыми и бессмысленными. Она и не тревожилась.

– Нет, я за цветами, – признался Зубов. – Вот, стою. Не знаю, какие лучше выбрать.

– Раз не знаете, значит, свидание первое? – понимающе усмехнулась Аля, а Зубов против воли покраснел. – Какая она, ваша девушка?

Алексей мечтательно поднял глаза к потолку, вспоминая Анну Бердникову: ее тоненькую фигурку, выступающую цепочку позвонков на спине, длинную гладкую шею, тонкие изящные пальцы, необычную стрижку с выбритыми висками, как у мальчика. Но ничего мальчикового не было в ней. Наоборот, женственность Анны пленяла, манила в сети, забирала в плен, из которого, как уже догадывался Зубов, не было спасения. Аля терпеливо ждала.

– Она похожа на инопланетянку, – наконец сказал Алексей. – Земная и в то же время неземная. Она одновременно здесь и как будто не здесь. Это женщина из плоти и крови, но в ней есть что-то потустороннее. Она как противоречие, которое цепляет, и которое ты никак не в силах разгадать.

– Понятно, – кивнула головой Аля, хотя сам Зубов больше чувствовал, нежели понимал. – Да вы не волнуйтесь так, Алексей. Сейчас я все сделаю.

Она скрылась за стеклянными раздвижными дверями комнаты-холодильника, какое-то время ходила там между столами, уставленными корзинами, вазонами и горшками со всевозможными цветами. То и дело наклонялась, выпрямлялась, выбирала подходящие бутоны. Руки ловко сновали, собирая букет, подходящий, по ее разумению, описанной Зубовым женщине. Если кто и владел языком цветов свободно, так это Александра Ковалева.

Собранный ею букет был прекрасен, хотя и состоял из неведомых капитану Зубову цветов. Он опознал лишь розы, да еще заметил в обрамлении основной композиции две высохшие маковые коробочки. Капитан замер и восхищенно смотрел на совершенную красоту в руках женщины-птицы. Аля засмеялась – изумление Алексея ей польстило.

– Чайная роза говорит о том, что красота всегда нова, – скороговоркой зачастила она. – Гибискус символизирует редкое изящество, цветы земляники – совершенное превосходство, камелия шепчет: ты неземное существо, и ей вторят подснежники: ты не такая, как все. А остальные цветы в букете говорят не о вашей девушке, а о вас, Алексей. Мелисса о симпатии, бальзамин о нетерпении, а в сухих коробочках мака кроется легкая шутка, снимающая пафос всего остального – они символ безумия. Если бы вы сейчас посмотрели в зеркало, то увидели бы умалишенного. Признайтесь в этом сумасбродстве своей девушке сразу и избежите полагающейся в таких случаях неловкости.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Зубов, забрал волшебный букет, за который Александра наотрез отказалась взять деньги, и поспешил на свидание. Если и безумный, то совершенно точно счастливый.