Юлька фыркнула, потому что вода от неожиданности попала в рот, сделала несколько резких рывков в сторону берега, проверила, есть ли дно, встала. Мужчина на берегу начал уверенно раздеваться, и она на мгновение струхнула, прикидывая, нужно ли уже начинать кричать или пока не стоит, но так ничего и не придумала. Он же бултыхнулся в воду и нырнул, вынырнув в полуметре от Юльки, не больше.
– Я говорю, вы неплохо плаваете. Но знайте, места у нас тут обманчивые. Река на вид спокойная, а течение сильное. Так что имейте в виду.
– Спасибо, – поблагодарила вежливая Юлька, потому что молчать дальше было уже неудобно. Теперь, когда мужчина оказался так близко, она видела, что он уже не молод, лет шестьдесят, не меньше. Лицо у него было добродушным, глаза веселыми, не потухшими с годами, как это иногда бывает. – Я учту на будущее.
– Надолго к нам? – поинтересовался мужчина. – Вы к кому приехали?
– К себе, – ответила Юлька, отчетливо понимая, что на этот вопрос ей предстоит ответить еще раз сто, не меньше, пока до последнего деревенского жителя не дойдет известие, что она новая владелица дома номер пять на Сиреневой улице. Адрес ее домовладения выглядел именно так, красиво. – Я купила дом у Алексея Кирилловича. Все лето буду здесь жить.
– Здорово, – прокомментировал мужчина и снова нырнул, а затем появился на поверхности, растирая мясистое лицо плотной пятерней. – Соседями, значит, будем. Я во-он из того дома, – он показал на красную крышу, располагающуюся аккурат напротив нового Юлькиного жилища. – Звать меня Николаем Дмитриевичем. Обращайтесь, если вам что нужно, завсегда с удовольствием помогу.
– За водку или за деньги? – на всякий случай уточнила Юлька.
Он не понял, посмотрел вопросительно и немного обиженно.
– Господь с тобой, красавица. Я еще из ума не выжил, за помощь с женщин денег не беру, – сообщил он. – Да и деньгами, слава богу, не обижен. Свой бизнес имею.
– Здесь, в деревне? – Юлька чувствовала, что бьет рекорды по тупости, но почему-то молчать не могла.
– Почему в деревне? – Он лег на воду, поплыл мощными толчками, видимо, чтобы не замерзнуть. Вода действительно была еще холодновата. Прокричал издали: – В деревне я живу, дом у меня тут. А работаю в областном центре. До него же всего сорок минут езды, вот я и езжу. Фирма моя строительные краны в аренду сдает. Тем и живу. Мотаюсь по области много, конечно, но на работу могу ездить не каждый день. Сам себе хозяин.
Юлька начала замерзать, а потому выбралась на берег и завернулась в полотенце, завороженно наблюдая, как сосед решительно плывет поперек течения, словно решив пересечь Волгу. Его голова уже покачивалась довольно далеко, аккурат на уровне буйков, и внезапно Юльке стало страшно.
– Николай Дмитриевич! – закричала она. – Возвращайтесь!
Он послушно развернулся, поплыл к берегу, не спеша выбрался из воды, отфыркиваясь, словно большой кит, тоже поднял с земли полотенце.
– Так что, подсобить нужно чего? – спросил буднично, словно и не было между ними глупого разговора про деньги.
– А научите меня печку топить, – попросила Юлька, решив не стесняться. – А то я совсем не умею. И еще покажите, где можно воды набрать, а то у меня только покупная и очень быстро заканчивается. А я вас могу завтраком накормить. Я оладьи испекла.
– Оладьи – это хорошо. – Он натянул джинсы прямо поверх мокрых плавок, и Юлька каким-то седьмым чувством поняла, что, не будь здесь ее, он бы их просто снял, чтобы не мочить брюки. – Тебя звать-то как, красавица?
– Юлия, – ответила она и тут же поправилась: – Юля.
– Вот что, ты беги домой, Юля. – Он улыбнулся, впрочем, очень по-доброму. – Я сейчас домой заскочу, переоденусь и по-соседски загляну к тебе. Разберемся и с печкой, и с водой, и с прочим, что там тебе надо. Главное – чаю завари покрепче. Желательно с мятой. Мята-то есть у тебя?
– Не знаю, – смешалась Юлька. – Я только вчера приехала, еще не успела понять, где у меня что.
– А Лешка, значит, дом продал. Странно. – Николай Дмитриевич перекинул полотенце через плечо и зашагал по тропинке. Юлька как завороженная тронулась вслед за ним. – Вроде не говорил, что собирается, хотя мы, конечно, особо дружны-то никогда не были. Ну да ладно, бог с ним. В общем, девушка Юля, накрывай на стол, сейчас приду, и договорим.
Вероника проснулась оттого, что солнечный луч пробрался сквозь штору и защекотал ей нос. Она чихнула и открыла глаза. Солнце било сквозь легкие льняные шторы, которые слегка колыхались на сквозняке, создаваемом приоткрытым окном и щелью под дверью. В комнате вкусно пахло летом, скошенной накануне травой, свежим ароматом реки, которая едва слышно плескалась совсем рядом, буквально в нескольких шагах.
В Италии их дом стоял на морском берегу, и Вероника привыкла, просыпаясь, слышать шум моря и втягивать ноздрями его терпкий, чуть горьковатый аромат. Странно, но здесь, в российской глубинке, ей нравилось просыпаться ничуть не меньше, и местные обычаи, сперва казавшиеся чудными и диковинными, за две недели деревенской жизни отчего-то стали привычными и родными.
Мама говорила, что это голос крови, но в подобные глупости Вероника не верила. Она вообще долго не могла понять, с чего это маме приспичило завести коттедж в какой-то сельской глуши, но потом оценила затею по достоинству. Отец открыл в Москве какой-то совместный бизнес, требующий его регулярного присутствия, а потому собственный загородный дом не казался полной нелепицей. Уж если жить в России подолгу, то почему бы и не с удобствами?
Прошлым летом купили землю и начали строительство, и этим, когда все было полностью готово, мама сказала, что хочет провести лето в русской деревне, неподалеку от мужа. Веронике она тоже предложила поехать, чтобы познакомиться со страной, родной ей наполовину, и та согласилась, потому что давно мечтала посмотреть Москву.
В шумном мегаполисе, да еще в разгар чемпионата мира по футболу, ей надоело дня за четыре. И они с мамой отправились в ту самую деревню Сазоново, в которой у них был дом, построенный по всем правилам современного комфорта. За забором стояли такие же дома, может, чуть поменьше, чем у семьи Джентиле, но тоже с канализацией, горячей водой, душевыми кабинами и кондиционерами, деревянными настилами, с которых можно нырять в Волгу, каменными дорожками и подстриженными французскими газонами. Конечно, здесь были дома и попроще, но привычки заглядывать за чужие заборы Вероника не имела.
Мама рассказывала, что в старой части деревни, которая начиналась метрах в ста от их коттеджа, за большим шлагбаумом, разделяющим местный уклад на «два мира, два образа жизни», люди существовали совсем по-другому. Смешные деревянные домишки, покрашенные в разные цвета, Вероника разглядывала издали как что-то диковинное. То, что за деревянными заборами (мама называла их странным словом «штакетник») туалеты устроены по принципу дырки в полу, воду набирают в колодцах, не имеют в доме душевых кабин, Веронике казалось очень странным. Настолько странным, что она даже не до конца верила, что кто-то может жить в таких условиях.
Мама то ли в шутку, то ли всерьез предлагала сходить к кому-нибудь в гости и проверить, но Вероника местных дичилась. Тетки без возраста в ситцевых или трикотажных халатах, резиновых ботах и с непонятным пучком волос на голове казались ей пародией на женщин, а мужики и вовсе были страшными – толстыми, небритыми, полупьяными. Над деревенскими улицами частенько висел густой мат, а здесь, за шлагбаумом, жизнь казалась понятной, привычной и в принципе ничем не отличаясь от той, которая текла в их родном Портофино. Ну почти. Там среди их соседей были долларовые миллионеры, а в Сазоново все-таки нет.
В общем, это лето дарило привкус приключений, по которым в своей гладкой, ровной, безмятежной жизни Вероника Джентиле очень скучала. И при каждом утреннем пробуждении она ощущала этот привкус на своих губах и улыбалась новому дню.
Вскочив с кровати, она подбежала к окну, настежь распахнула его и выглянула вниз. До нее донеслось жужжание кофемолки и запах свежемолотого кофе, что означало только одно: мама уже встала. Кто-то позвонил в калитку, и Вероника поняла, что это деревенская женщина, которую звали Анной Петровной, принесла свежего молока и творогу. Сначала Вероника боялась есть подобную пищу, а потом распробовала и страшно полюбила, так же как серый деревенский хлеб, который та же Анна Петровна пекла в большой печи и приносила «итальянцам» на продажу. Как со смешком понимала Вероника, их семья была в Сазонове чем-то экзотическим, чем положено гордиться. Ну примерно как дрессированной обезьянкой, привезенной из дальних странствий.
На «коттеджную» территорию местные, конечно, особо не ходили. Имели гордость. Только если по делу. Что-то починить, покосить траву, прополоть грядки, прибрать в доме или вот, как Анна Петровна, продать деревенскую снедь, нехитрую, но очень-очень вкусную.
К творогу, который Вероника пристрастилась есть на завтрак, полагался еще и мед, густой, ароматный, тягучий, переливающийся в банке так, что отражающееся в нем солнце слепило глаза. В Портофино отчего-то не было такого меда. Вероника спросила, почему, и мама что-то долго и непонятно объясняла про сорта клевера, белого и розового, которые росли в Сазонове, а больше, видимо, нигде.
При воспоминании о твороге с медом рот непроизвольно наполнился слюной. Вероника заторопилась, натянула тапочки, накинула легкий халатик и поспешила вниз, откуда раздавались голоса и звяканье посуды.
– Доброе утро, мамочка. Здравствуйте, Анна Петровна.
Она подбежала к большому круглому белому столу, на котором лежали льняные салфетки, стояли тарелки и чашки, а также готовый кофейник с уже сваренным кофе. Мама была стремительной и все делала очень быстро. На большом блюде исходили жаром оладьи, золотистые, пышные, именно такие, как любила Вероника. Она плюхнулась на стул, схватила одну оладью, щедро полила медом, налитым отчего-то в фарфоровый молочник, сунула в рот, откусила и зажмурилась. Вкусно!
– Здравствуйте. – Анна Петровна кивнула в ответ, проводив глазами разметавшиеся по плечам длинные Вероникины волосы, прямые, гладкие, черные, как вороново крыло, в отца. Украдкой вздохнула.
Ее дочка была Веронике ровесницей, но выглядела далеко не так роскошно. Да и немудрено, откуда у них такие деньги? И то хорошо, что девчонка в областном центре учится на бюджете да живет в общежитии. За лето мать на дачниках, глядишь, и заработает на новые джинсы и какие-нибудь модные ботинки. А так – где же взять лишнее, если работаешь в деревенском магазине? А дочка у нее так-то и не хуже. И фигурка у нее ладная, и прическа модная. А что гладкости и сытости такой в облике нет, так не жили в сытости и гладкости никогда.
– Иришка моя экзамены сдает, – сказала она Веронике. – На каникулы не приедет, сказала, на работу хочет устроиться, а жаль, была бы тебе подружка. Скучно, поди, одной.
– Мне с мамой никогда не скучно, – возразила девушка, но тут же, сообразив, что это звучит невежливо, поправилась: – Но новому другу я всегда рада. Какую профессию получает ваша дочь?
По-русски она говорила свободно, но немного «неправильно». Чуткое ухо легко выхватывало, что русский для нее не совсем родной и что говорит она на нем нечасто. Только с мамой.
– Так у нас выбор-то невелик, – усмехнулась пожилая женщина. Или не пожилая? Вероника впервые задумалась о том, сколько ей может быть лет. Дочка – студентка… По всему выходило, что примерно как маме, но Вероника даже рассмеялась тихонько от такого нелепого предположения. Ее мама выглядела лет на пятнадцать младше Анны Петровны.
– На учительшу она учится. Русский язык и литература. А кем работать доведется, так кто ж его знает? В школу идти не хочет, а уж куда возьмут, то только богу ведомо.
– Зачем же учиться по такой специальности, работать по которой не хочешь? – искренне удивилась Вероника, примериваясь ко второй оладушке. – Я, к примеру, изучаю историю искусств, специализируюсь на итальянском Средневековье и в будущем собираюсь работать в музее.
Теперь Анна Петровна смотрела на нее соболезнующе, как на убогую.
– Так в музеях совсем мало платят, – покачала головой она. – То ли дело консультант в магазине бытовой техники! Там процент с продаж. Если язык хорошо подвешен, то заработать можно. А учиться все равно надо, чтобы диплом был. Сейчас без высшего образования вообще не устроиться. Грамотные везде нужны. Даже за прилавком.
Говорила она по-русски, но Вероника из ее пламенной речи мало что поняла. Как-то диковинно в этой России все было устроено. Не так, как в Италии. Хотя во всем мире одинаково, что с деньгами хорошо, а без них плохо. Веронике повезло – у нее имелся состоятельный отец. Но она была полна решимости пробиваться в жизни самостоятельно и сделать карьеру, приносящую хороший доход. И с чего Анна Петровна думает, что искусствоведам мало платят?
Мама рассчиталась за принесенные продукты, проводила женщину до двери, вернулась, поставила перед Вероникой большую плошку с рассыпчатым свежим творогом. От него шел сытный сывороточный дух, и это было так вкусно, что Вероника потянула носом, втягивая в себя чуть терпковатый аромат. Обернулась к молочнику с медом, щедро полила творог, зачерпнула первую ложку, отправила в рот и снова зажмурилась. Ах, как вкусно было завтракать в Сазоново! Еще бы клубники…
– Анна сказала, что через пару дней поспеет, – ответила мама, потому что, оказывается, последние слова Вероника произнесла вслух, – она и принесет. Ты знаешь, здесь совсем другая клубника. Нигде больше я такой не ела.
– Где здесь, в Сазонове? – удивилась Вероника. – А когда ты ее тут ела?
– Да не в Сазонове, а в России, – засмеялась мама и погладила жующую дочь по голове. – Какая ты у меня смешная, доченька, медом перемазанная!
Доев, Вероника поднялась наверх, натянула шорты и топ и выбежала на зеленую, засаженную итальянской травой лужайку, плюхнулась в подвесное кресло с козырьком, надежно защищающим от солнца, блаженно закрыла глаза. Где-то жужжал шмель, едва слышно, немного сердито, на одной низкой, басовитой ноте. Словно выговаривал кому-то за провинность. Вероника пыталась представить, кто и как провинился перед шмелем, но не смогла. Не хватило фантазии. Она представила длинный-длинный, немного сонный, практически бесконечный предстоящий день и вдруг заскучала – впервые с приезда в Сазоново. Все-таки плохо, что у нее здесь нет ни одного друга. Скорее бы приехала эта самая дочка Анны Петровны, что ли. Хотя нет, та ведь сказала, что не приедет.
От ворот вдруг послышался заливистый лай, тут же сменившийся жалобным скулежом. Вероника вскочила, подбежала к забору, рванула надежные засовы калитки, глухо лязгнул металл. Увиденная снаружи картина заставила ее на минуту остолбенеть, но столбняк тут же прошел, так как ситуация явно требовала ее вмешательства. К забору жалась маленькая, похожая на лисичку кудлатая собачонка. Приседая на задние лапы, она скулила от ужаса, практически визжала, потому что напротив нее в стойке стоял готовый к броску соседский лабрадор Боня.
Вообще-то Боня был миролюбивый парень, и за две недели жизни в Сазонове Вероника успела с ним подружиться. Хозяин Бони по совместительству владел еще лесопромышленной ассоциацией, поэтому деньги имел немалые, вполне достаточные для того, чтобы отгрохать дом, по размерам превосходящий коттедж семьи Джентиле. Это обстоятельство неизменно вводило бизнесмена в благодушное настроение, поэтому на пляже, который по российскому законодательству нельзя было перегораживать глухим забором, он регулярно подходил к Веронике и ее маме пообщаться. А Боня прибегал и того чаще.
Пес он был хороший, ласковый. Вот только других собак страсть как не любил, особенно маленьких. Видимо, их несуразные размеры коробили чувствительного Боню, нарушали гармонию и оскорбляли чувство прекрасного. Вот и сейчас он твердо намеревался доказать маленькой рыжей собачке, что она ошибка природы. «Ошибка» была, похоже, согласна на все, кроме перспективы быть растерзанной. При виде Вероники она судорожно задергалась и завизжала еще громче.
– Да ладно тебе, не кричи. Он тебя не тронет. Боня, фу!
Она решительно выскочила на улицу, схватила собачку на руки, одним прыжком вернулась на свой участок и захлопнула калитку прямо перед носом не ожидавшего такого вероломства Бони. Тот сел на задние лапы и озадаченно гавкнул.
– Вот тебе и «гав»! – прокричала ему через забор Вероника и опустила собачку на траву. – Так, а с тобой нам теперь что делать?
Вопрос был не праздный. Мама страдала аллергией на собак, и именно по этой причине в семье Джентиле их никогда не держали. Отец собак обожал, но жену любил еще больше. Услышав суматоху, мама вышла на крыльцо, увидела собаку, всплеснула руками:
– Ниточка, ты что?!
Ниточка – это было домашнее, русское прозвище. Вероника, Ника, Ниточка. В этом имени начитанной Веронике чудилось что-то от Достоевского с его Неточкой Незвановой. Впрочем, Достоевский к их жизни никакого отношения не имел. Отец звал ее итальянской разновидностью имени – Берениче, а друзья – Вероник или просто Ник. Все варианты ее полностью устраивали. Как говорят в России? Называй хоть груздем, только в корзину не клади?
– Мам, я ее уведу, – поспешно заверила Вероника. – Я же все понимаю. Просто ее на улице Боня сожрет. Жалко. А я сейчас дождусь, пока он убежит, и ее выпущу.
– Она, наверное, из деревни прибежала. – В голосе матери звучало легкое беспокойство. Такая уж у нее была особенность – всех и всегда жалеть. – Выпустишь ее за калитку – вдруг заплутает. Или Боня опять прибежит. Ты бы лучше отвела ее сама до деревни, Ниточка.
Хитрый материнский план Вероника разгадала сразу. Маме смешон был детский страх дочери перед местными жителями, вот она и пыталась правдами и неправдами заставить ее вступить с ними в контакт. Если она отправится в деревню, то потребуется ходить по дворам, искать хозяев рыжего приблудыша. Ведь выхода-то все равно нет. Не бросать же собачонку на произвол судьбы. Вон глазенки какие испуганные.
– Мам, она, наверное, голодная, – заметила Вероника. – Можно я дам ей немного творога и молока, а потом уже отправлюсь на поиск хозяев? Ты не волнуйся, в дом я ее заводить не буду.
– Я и не волнуюсь. – Мама пожала своими безупречными плечами.
Несмотря на сорок семь лет, она все еще оставалась очень красивой и на свой возраст ни капельки не выглядела. Конечно, во многом это была заслуга синьоры Чезаре, маминого косметолога, мастерски владеющей искусством уколов красоты и гиалуроновых нитей, но и мама была молодец и просто прелесть – тоненькая, сохранившая высокую грудь и тонкую талию, со спины она походила на Вероникину ровесницу. Их часто принимали за сестер, а не за мать и дочь, и непонятно, кто этим гордился больше – сама мама или Вероника.
– Я не волнуюсь, – повторила мама, – и да, конечно, ты можешь покормить собаку. Только не творогом. Я сейчас заварю овсяной каши и порежу туда кусочки вчерашнего мяса.
Неожиданный сытный завтрак собака восприняла благосклонно и съела все до крошечки. Посмотрела умильно, снизу вверх, нету ли добавки, благодарно застучала хвостом.
– Больше не дам, тебе плохо станет, – сообщила собаке Вероника и, тяжело вздохнув, пошла за кедами. Хочешь не хочешь, а надо тащиться в деревню.
Собачка выходить за калитку категорически отказывалась. Видимо, ей отправляться в местное «общество» не хотелось так же сильно, как и Веронике.
– Я тебя на руках понесу, – пообещала ей девушка. – Не бойся, никто тебя не обидит. Найдем твоих хозяев.
О проекте
О подписке