– Подождите, я прочту ваши советы вслух. – Она достала телефон и потыкала тонким пальцем в экран. Руки, несмотря на возраст, у нее были красивые и изящные. Совсем не старческие руки с аккуратным маникюром. – Вот что вы пишете. «Делай, что хочется. Не делай, что не хочется. Говори, что тебе не нравится. Молчи, когда тебя не спрашивают. Отвечай только на поставленный тебе вопрос. И когда выясняешь отношения, говори только о себе». Это же вы написали?

– Я. И что тут, с вашей точки зрения, неправильного?

– Да все тут неправильно! Неправильно проводить консультации, впаривая вашим клиентам (или их нужно называть пациентами) вот эту туфту за огромные деньги. Делай, что хочется, – передразнила она. – Люди живут не в безвоздушном пространстве, а в социуме. И делать, что хочется, извините, не всегда возможно. К примеру, пукнуть вот здесь и сейчас, когда мы с вами, взрослые, состоявшиеся в жизни люди заперты в замкнутом пространстве. Или, к примеру, кто-то сейчас захочет заняться сексом на глазах у всех остальных, он должен это сделать? Или все-таки дождаться, пока они с объектом страсти останутся вдвоем? Ваши идиотские советы противоречат друг другу. Делай, что хочется, но при этом говори только тогда, когда тебя спрашивают? Вот меня сейчас не спрашивают, но я делаю то, что мне хочется. Я выполняю один из ваших советов и тут же нарушаю другой.

Она остановилась, переводя дух.

– А ведь и правда. – Бизнесмен Аркадий, бородатый, чуть усталый, в уже ставшей мятой, но от этого ничуть не менее элегантной льняной рубахе вдруг рассмеялся, нарушая неловкое молчание, повисшее в кают-компании. – Не делай, что не хочется. И найдутся же люди, которые воспримут это буквально! И уволятся с ненавистной работы, к примеру, или перестанут проведывать родителей, потому что есть более интересные и важные дела. Это не совет. Это воспитание нездорового эгоизма.

– Вот. – Галина Анатольевна явно взбодрилась от оказанной ей поддержки. – А люди платят деньги за эту чушь, а потом ломают себе жизнь. А всего-то и надо – честно задать самому себе вопросы, почему с тобой происходят одни события и не происходят другие. И дать на них честные ответы. Это сложно, но возможно.

– Вы просто вздорная старуха, которая не понимает, что говорит, – сорвалась на крик Рита. – Наша вселенная так устроена, что, когда в ней меняется что-то одно, это тут же запускает великую цепь изменений, и изменяется совершенно все. Я учу менять вселенную, изменяя себя.

– Оставьте вселенную в покое, сделайте одолжение, милая моя! И кроме того, зачем же за это платить-то? – с жалостью в голосе вопросила Галина Анатольевна. – Я и бесплатно понимаю, что все изменения нужно начинать с себя. Сказать себе правду и сэкономить на психотерапевте. Всю жизнь так живу. И ничего, справляюсь.

– Оно и видно. – Рита окинула пожилую женщину едким оценивающим взглядом. – Дешевое трикотажное платьице, серебряные побрякушки и непередаваемый гонор. Вот все, что вы заработали в этой жизни. Вы по специальности кто? Учитель? Музыкальный работник?

– Искусствовед.

– О! Из той же оперы. Гнилая вонючая интеллигенция, считающая деньги всемирным злом. А люди пользуются моими услугами и становятся успешнее и богаче. Понятно вам? В общем, мое предложение в силе. Кто сочтет необходимым им воспользоваться, милости прошу в девятую каюту. А если кому-то по вкусу действительно дурацкие советы моего именитого коллеги, – она сделала шутовской поклон в сторону Быковского, – то ради бога.

– Нет-нет, я на отдыхе. – Михаил Дмитриевич поднял руки, показывая, что сдается. – В отпуске я не практикую. Чего и вам советую.

– А я сама решу, без ваших советов.

Михаил Дмитриевич втянул носом воздух. В кают-компании стоял стойкий, неприятный запах, который он узнавал из тысячи. Именно так пахла ненависть. Глубинная, не имеющая точки возврата ненависть, от которой можно было избавиться лишь двумя способами. Либо обратившись к врачу (психиатру, права пожилая дама, ой права), либо убив.

– Дамы и господа, – в разговор вмешался капитан корабля, которому явно переставало нравиться происходящее. – Я предлагаю закончить этот разговор, тем более что он уже выходит за рамки приличия. Я благодарю всех за ужин. Прошу не сходить с яхты, потому что мы отплываем через час. Желаю вам приятного путешествия и спокойной первой ночи на борту «Посейдона».

– Напитки в баре, – сообщил стюард Дима, отвлек внимание от красной, пышущей гневом Риты, ловко зажонглировал бутылками. – У нас есть карта коктейлей, среди которых наверняка найдется тот, что окажется вам по вкусу.

Первым к барной стойке подошел Михаил Дмитриевич. Весь запал его куда-то вышел, и он выглядел сейчас постаревшим и уставшим. Подойдя к стойке, он развернул карту бара, но смотрел не в нее, а прямо в лицо Диме. И взгляд у него отчего-то был потерянный, совсем непохожий на взгляд победителя по жизни.

* * *

Олега Веденеева никогда особо не интересовали пассажиры. Иногда раздражали, но, как говорится, в рамках. Возить пассажиров было его работой, за которую ему платили, причем хорошо. Но любопытства в их адрес он никогда не проявлял. Во-первых, потому что считал это неэтичным, а во-вторых, потому что от природы был не любопытен.

Впрочем, некоторые вещи он подмечал, поскольку человеком был внимательным и глаз имел цепкий, шкиперский. К примеру, он не мог не заметить, как явно клеится одна из пассажирок, холеная рыжеволосая пава с великолепной фигурой, к бизнесмену, с которым оказалась за одним столиком.

Паву звали редким именем Ида, и по ее внешнему виду было абсолютно понятно, что путешествует она именно в надежде подцепить богатенького кавалера. Веденеева немного смешило, что свои пылкие взгляды она бросала на успешного, но все-таки средней руки бизнесмена Алексея Китова, в то время как за одним столом с ними сидел гораздо более богатый и к тому же холостой Аркадий Беседин.

Олег знал Беседина, потому что тот был партнером «его» олигарха, и одна из деловых встреч даже проходила как раз на «Посейдоне». Владелец яхты отзывался о Беседине с уважением, что с ним бывало нечасто. Что делал тот в этом странном круизе, да еще отправившись в него в одиночку? Ответа на этот вопрос Олег не знал, но был уверен, что причина существует, и достаточно веская. Такие люди, как Беседин, никогда ничего не делали просто так.

Может, он яхту хочет купить? А может, вообще приценивается именно к «Посейдону»? Данная мысль не привела к учащению пульса. Веденеев давно философски относился ко всем переменам в своей жизни, уверенный, что происходит всегда только то, что должно произойти.

Сменится хозяин судна? Значит, он, Олег, будет работать с новым хозяином. Не сойдутся характерами? Ну, значит, придется искать новую работу. Когда у тебя за спиной нет никого, о ком нужно заботиться, работа и потенциальная зарплата имеют не большое значение.

И все-таки интересно, почему Ида выбрала Китова, а не Беседина. Знает что-то, что позволяет ей делать правильную ставку? Впрочем, на первый взгляд ставка вовсе не казалась такой уж беспроигрышной. Китов не то чтобы совсем не смотрел на яркую соседку по столу, но с гораздо большим интересом следил за действиями Беседина. С готовностью передавал хлебную корзинку, подливал водку в рюмку, опережая Димку, который носился между столами, следил за тем, чтобы беседа не угасала, а была как можно более непринужденной. Да, пожалуй, все его внимание было полностью поглощено Бесединым. Может, он голубой?

На этой мысли Веденееву стало неинтересно. Сексуальные предпочтения пассажиров были совсем уж табу, а потому он отвернулся к другому столику. Сидящая за ним женщина была бледна до неестественности. Высокая, лет под сорок, с каким-то усталым и изможденным лицом, она казалась болезненной, хотя и была довольно полной. Она не переоделась к ужину, оставшись в яркой тунике с крупными ромашками, выглядевшей в полумраке кают-компании довольно неуместно. Даму звали Ириной, и ее каюта номер девятнадцать была самой дальней на главной палубе.

Она почти не ела, лишь катала пальцами шарики из хлебного мякиша, а затем складывала их на край тарелки. Ее взгляд, горящий, как у фанатички, блуждал по залу, не задерживаясь ни на одном лице, но все время возвращался к столику, за которым сидели Беседин, Китов и рыжая Ида. Интересно, а ее-то интерес в чем? Точнее, в ком? За кем из двух бизнесменов она с таким исступлением наблюдает?

Впрочем, Олег, если бы он был азартным человеком, готов был биться об заклад, что предметом наблюдения были вовсе не мирно беседующие мужчины, а именно Ида. В глазах Ирины плескалось какое-то непонятное Олегу чувство. То ли боль, то ли ненависть, то ли зависть. А может, ревность? Неопределенное это чувство было таким ярким, что почти слепило глаза, вырываясь из полуопущенных ресниц Ирины. Ну надо же, какие страсти! Да еще в детективном круизе. Как бы правда не поубивали друг друга.

Мысль мелькнула и ушла, вытесненная служебной необходимостью. Пора было отдавать швартовы и отчаливать. Капитан Олег Веденеев, только что мастерски потушивший начавший было разгораться скандал между двумя психологами и их потенциальной паствой, вышел из кают-компании, чтобы отправиться в рубку. У него была работа, которая в отличие от причуд пассажиров имела первостепенное значение.

Первую ночь в море он всегда стоял у штурвала сам, позже позволяя Валентину сменять себя. Ему нравилось чувствовать шум волн, вздымающих яхту на свой гребень и нежно покачивающих ее, как доверившегося усмиренному им чудищу ребенка. Только в море привычная боль, гнездящаяся в груди, отпускала, улетала куда-то ненадолго, позволяла забыть о неизбывном одиночестве. Стоя у штурвала, он никогда не чувствовал себя одиноким, потому что в этот момент их было двое – он и море. До отплытия, а значит, до первой вахты оставалось десять минут.

Он прошел по палубе, на мгновение остановился перед входом в рубку. В прошлой жизни Олег Веденеев в такие моменты всегда выкуривал последнюю перед вахтой сигарету, но курить он бросил полтора года назад, сразу после развода, как будто наложив на себя добровольную епитимью. И теперь просто останавливался на пару минут, вдыхая чуть горьковатый воздух порта, впитывая в себя его звуки и запахи.

На палубе под ним послышались шаги и тихий голос. Такой тихий, что был почти неразличим в портовом многоголосье.

– Он здесь, – сказал голос, видимо, в телефонную трубку. – Твоя информация оказалась верной, так что я тебе должен. Сделай еще то, о чем я тебя просил. Скинь досье, на чем именно я могу его зацепить. Сам понимаешь, времени немного. При самом благоприятном раскладе у меня две недели, а то и меньше. Сойдет в каком-нибудь порту, и ищи его свищи. Нет, мне надо по-быстренькому все обтяпать. Ты уж не подведи.

Послышались еще чьи-то шаги, судя по звуку, женские, и человек быстро свернул разговор и попрощался. Олег выбросил за борт воображаемую сигарету и шагнул внутрь рубки. Личные дела пассажиров его совершенно не касались.

Валентин, его старпом и верный друг, был уже здесь. Его загорелое, немного грубое, словно вытесанное топориком лицо с крупными чертами и черными, как спелая маслина, глазами было сейчас мрачным, почти черным. Точнее, мрачным Озеров казался всегда, поскольку был скуп на эмоции, лишние движения и те самые напрасные слова. Сейчас же его чело и вовсе напоминало предгрозовую тучу, обещающую восьмибалльный как минимум шторм.

– Случилось чего? – поинтересовался Олег, впрочем, аккуратно. Валька был не из тех людей, которые запросто пускали к себе в душу, особенно без приглашения.

Озеров в ответ лишь витиевато выругался.

– Ну, захочешь, расскажешь. Давай врубай музыку. Отчаливаем.

«Посейдон» уходил из портов не под приевшееся «Прощание славянки», а под «Марш нахимовцев». Это была личная традиция Олега Веденеева, которого с нахимовцами, впрочем, ничего не связывало. Просто марш был красивый, не такой растиражированный, как другие, да и морской в придачу.

Над яхтой раздались первые бравурные аккорды, и Олег встал к штурвалу, выбросив из головы все лишние мысли, в том числе и об особой угрюмости Валентина. Может, зазнобу свою не хочет оставлять, кто его знает. О том, что в жизни Озерова появилась новая девушка, и на этот раз «все серьезно», тот сказал Олегу сам, но без подробностей. Олег и не настаивал. Знал, что, когда придет время, друг все расскажет и с красавицей своей познакомит. Видать, и впрямь серьезно, если у Валентина такая тоска в глазах. Или не тоска, шут разберешь.

В тему человеческих взаимоотношений Веденеев в последнее время предпочитал не углубляться. Где-то внутри все еще болело, кололо, чесалось, и он, пользуясь метким выражением писателя Ремарка, творчество которого очень любил, предпочитал не ковырять «марлевую повязку новых впечатлений, ощущений и жизненного опыта», чтобы не выпустить свою боль на свободу. Он бы и рад был простить, но не знал, как. Не умел. И злился на себя за это, поскольку был уверен, что болит именно потому, что он не простил.

Море шумело где-то далеко внизу. Порт остался уже позади, «Посейдон» уверенно и смело рассекал морскую гладь, послушный, как дрессированный пес. Где-то за спиной у Олега расходились по каютам привлеченные церемонией отплытия пассажиры, готовились к своей первой ночи на комфортабельной и гостеприимной яхте. Все было, как обычно. Вот только холодок, поселившийся где-то в районе косых мышц живота, никак не проходил. Что-то важное, замеченное, но не оцененное со всей серьезностью не давало Олегу покоя, нарушало безмятежность предстоящего двухнедельного плавания, в общем-то, рядового.

«Ладно, разберемся», – сказал сам себе капитан Олег Веденеев и направил яхту в открытое море. Огни Барселоны отдалялись, сливаясь в колышущееся позади яркое марево.