– Ну, пока, заходите в гости, – сказала я. Девушки попрощались и убежали, держась за руки и что-то бурно обсуждая на ходу, наверное, какое платье лучше надеть. Я проводила их взглядом, вздохнула – мое счастье еще так неопределенно, доела мороженое и вдруг поняла, что уже настал вечер, бабушка ждет меня с продуктами к ужину, да и тает мороженое, которое я купила на завтра-послезавтра, у нас в семье его очень любят. Я вскочила с лавочки и быстрым шагом направилась к дому. За моей спиной занимался золотисто-оранжевый закат. Впереди лежало темное безмолвное кладбище. Я сжала зубы и вошла в распахнутые ворота. «Деда еще их не закрыл», – машинально отметила я, перекладывая сумку из одной руки в другую. Смеркалось. Под развесистыми березами стало почти темно. Ветерок шелестел их листьями, иногда шевелил траву по обе стороны тропинки. Создавалось впечатление, что эхо отзывается на мои торопливые шаги. Но этого не может быть, я же иду не в горах или в руинах какого-нибудь старинного замка или аббатства. В голову настойчиво лезли эпизоды из прочитанных страшилок старой недоброй Англии – собака Баскервиллей преследует сэра Генри в ночном тумане, зомби преследуют сестер Беннет. Меня туман пока не окружил, но страшно стало так, что я не могла заставить себя оглянуться – а вдруг увижу нечто, преследующее меня. Что за иррациональные страхи в двадцать первом веке? Но ощущение чужого холодного взгляда, сверлящего мою спину, было так сильно, что я едва сдерживала желание пуститься бегом. Шаги за спиной приблизились, раздался тихий скулящий стон, перешедший в чмоканье. Я подпрыгнула и побежала. Пересохшее горло не могло издать даже хрип, ноги подгибались, но я уже видела нашу калитку. Я скорее добегу домой, чем позову на помощь – пришла утешительная мысль. И до полночи еще далеко. С крыльца нашего дома спустилась женщина, повязанная белым платком, в длинной юбке, широкой кофте, и пошла в мою сторону. Она вошла на кладбище, и я, запыхавшаяся, растрепанная, вежливо отступила с тропинки и остановилась, пропуская её. Мне стало стыдно моего волнения. Я позорю своих родных. Что подумает обо мне наша односельчанка? В темноте я не могла разглядеть её лицо. «Надо будет у бабушки спросить, кто к нам приходил», – подумала я и пожелала ей доброго вечера. Немолодая женщина молча, тихо проскользнула мимо, оставив за собой слабый запах церковного воска и ладана. Я бодро шагнула на тропинку и пошла домой. Я не оглядывалась и нисколечко не боялась, ощущение чужого взгляда исчезло, чужие шаги я больше не слышала. Мурзик встретил меня посреди двора и начал тереться о мои ноги, щекоча хвостом. Большой, теплый, мохнатый, родной. Я погладила его, позвала с собой и со смехом взбежала на крыльцо – его жесткая шерсть щекотала мои ноги. Только что пережитые на кладбище страхи показались нелепыми, спрятались в дальние уголки сознания.

– Бабушка, я дома, – радостно сказала я, распахивая дверь в комнату.

– Где же ты была, гулёна? – притворно сердито спросила бабушка.

– В магазине. С подружками поговорила, через кладбище шла, – ответила я, перекладывая продукты в холодильник. Мороженое почти не пострадало. Мурзик умильно заглядывал в морозилку, ожидая своей порции, он любит мороженое так же, как и я. Конечно, я сейчас же дала ему орхидейного пломбира – простого, ванильного. Шоколадного котам нельзя.

– Садись уже за стол, – позвала бабушка. Я вымыла руки и опустилась на своё место. Дед произнес молитву, и мы начали ужинать. Принимая у бабушки тарелку с овощным рагу, я спросила:

– Ба, а кто к тебе сейчас заходил?

– Как ты ушла, забежала Саввишна, посидела и ушла еще засветло, – ответила бабушка.

– Нет, ба, вот сейчас!

– Сейчас у нас никого не было, – сказала бабушка. Дед и прадед молчаливыми кивками подтвердили её слова.

– Но как же так, – растерянно сказала я и положила вилку. – Я шла домой через кладбище и своими глазами видела, как с нашего крыльца спустилась немолодая женщина в белом платочке и пошла мне навстречу.

– Никого у нас не было! – сказал дед.

– Она прошла рядом с тобой? – спросил прадед. – Ты не узнала её?

– Я её не узнала, – произнесла я. Дед нахмурился, прадед хмыкнул.

– Ешь давай, – прикрикнула бабушка. – А то отцу скоро на дежурство.

Я машинально доела рагу, не чувствуя вкуса. Бабушка разлила чай из электрического самовара, а к чаю подала сушки, сухарики, шоколадные конфеты, принесенные мной. Прадед, не торопясь, осушил большую кружку чая, запивая любимые ржаные сухарики, встал из-за стола и сказал:

– Не ходила бы ты, доча, пока через кладбище.

– Почему?

Он молча погладил меня по голове, взял клюку, подхватил холщовую сумку с газетами, ржаными сухариками и вышел. Хлопнула входная дверь, чуть позже звякнула калитка. Дед вышел запереть её на ночь.

– Бабушка, почему мне нельзя сейчас ходить через кладбище? – недоуменно спросила я.

– Слушайся прадеда, он плохого не посоветует, – отвечала она, собирая посуду со стола.

Прошло несколько дней, я провела их дома. Помогала бабушке, читала книги. Артем снился мне только ночью, днем я его не видела. Но вот я дочитала эпопею Пруста «В поисках утраченного времени». Послонявшись полдня по дому и затискав кота, я решилась.

– Ба, я схожу сейчас в библиотеку?

– Ну, сходи, купи подсолнечного масла и гречи.

– Ба, я ж еще и книги потащу.

– Ладно, но вот это купи и не задерживайся в своей библиотеке.

– Конечно, ба!

Я переоделась в летнее белое платье в черный горошек, помахала деду и прадеду, сидящим в беседке, и пошла в библиотеку, огибая кладбище. Июль в том году был жаркий, солнце припекало даже сквозь соломенную шляпу. А в библиотеке уютно, прохладно. Я поговорила с заведующей и пошла выбирать книги. Горестно охнув, я навела порядок на стеллажах – читатели презирают алфавит, ставят книги не на то место, где они стояли – вот вся прелесть свободного доступа к книжным сокровищам. Когда я работала здесь на практике, у меня на стеллажах был полный порядок. Наконец, я дорвалась до своих сокровищ, время остановилось. Я перебирала книги, любовалась их строгими переплетами или яркими картинками на обложках, читала аннотации или по нескольку страниц текстов.

– Ксан, ты скоро? – вывел меня из читательского транса голос заведующей. – Я закрываю, давай заполним твой формуляр.

Взяв стопку книг, с сожалением оглядываясь на оставленные, я пошла к столу заведующей. Перед глазами у меня проносились образы из оставленных книг, я намечала, что возьму в следующий раз.

Мы с заведующей закрыли библиотеку и распрощались. Я побежала в магазин, купила то, что просила бабушка, и поспешила домой. Вечер настал тихий и теплый, моё белое платье ярким пятном выделялось в сгущающихся сумерках. Я шла, любуясь первыми звездочками над нашим домом и кладбищем. С некоторой робостью я вошла в ворота кладбища – деда закроет их, когда выйдет на дежурство. Я быстро шла по тропинке к нашему дому, думая об Артеме. Наверное, он уже позабыл меня и мой мобильник – так размышляла я. Опять накатило дикое желание убежать, как несколько дней назад. С запоздалым раскаянием я вспомнила слова прадеда не ходить некоторое время через кладбище. В кустах раздался знакомый шорох – то по одну сторону тропинки, то по другую. Руки мои похолодели, я ускорила шаг, по спине пронеслись ледяные мурашки. Казалось, тропинка ведет в другую сторону. Книги и продукты оттягивали руки. Вдруг передо мной на тропинке возник черный приземистый силуэт. Я резко остановилась, чувствуя, что теряю сознание от ужаса, закрыла глаза, раскрыла рот и завизжала, прижимая к себе сумки, но от боли в правой ноге подскочила и посмотрела вниз. Мурзик разжал пасть и посмотрел на меня снизу вверх. Он не выносит моих слёз, а теперь, значит, и визга.

– Мурзик… – простонала я. Кот недвусмысленно подтолкнул меня к дому лобастой головой.

– Да, Мурзик, иду, – послушно сказала я и пошла дальше. Он шел сзади, тыкаясь холодным носом в мои ноги – так он успешно меня подгонял. В темноте я почти не различала тропинку, споткнулась и упала на живот. Из сумок вывалились книги и продукты. Я ударилась о землю, платье, конечно, испачкалось, шляпа слетела. Всхлипывая от обиды, я приподнялась на руках, и в этот момент чья-то ледяная ладонь погладила моё колено. Я в один миг оказалась на ногах, а кот с утробным воем прыгнул в кусты. Я уже не думала о книгах и продуктах, а неслась к дому. За моей спиной раздавались треск кустов, фырканье, завывания, не похожие на кошачьи. На моем пути возник черный силуэт, но в этот раз он был большим, квадратным, кряжистым…

– Деда! – завопила я, бросаясь к родному человеку. Конечно, я еще раз споткнулась, но он успел меня подхватить и прижал к себе, гладя по голове корявой ладонью.

– Доча, говорил тебе, не ходи ты по кладбищу!

– Ой, деда, а я шляпу потеряла, сумки, а там книги и продукты.

– Ну, пойдем, посмотрим.

– А как ты тут оказался?

– Да на дежурство шел, – ответил он. Тут только я заметила клюку и холщовый пакет, который он обычно берет на работу. Мы прошли назад по тропинке и увидели Мурзика. Он, чернее темноты, сидел среди моих разбросанных книг, шляпы и бутылки масла. Мы с прадедом быстро всё собрали и засунули в сумки.

– Молодец, Мурзик, – сказал прадед. Кот гордо выпрямился, замурлыкал, подошел к нему и потерся об его сапоги. Деда потрепал его по спине широкой ладонью и строго сказал:

– Оксана, иди домой, ничего не бойся, Мурзик тебя проводит.

– А ты, деда?

– Здесь постою, посмотрю, как ты дойдешь.

Я привыкла слушаться старших.

– Ладно, деда, я пошла.

Взяв сумки, я двинулась к дому. Кот шел за мной так близко, что я чувствовала прикосновение его усов и влажного носа к моим голым ногам. Один раз я обернулась. Прадед стоял, перегораживая тропинку, опираясь на клюку.

– Спокойной ночи, – крикнула ему я.

– Спокойной ночи, – отозвался он и добавил: – Бабушке скажи, что упала, и все.

Я вернулась домой спокойно, без приключений, а бабушка еще отругала меня за неуклюжесть. Хорошо, бутылка масла уцелела.

Вот уже третью ночь мне снится один и тот же сон: ночь, моя комната в деревенском доме, я вижу себя спящей на кровати. Прекрасная бледная девушка с распущенными волосами в белой полупрозрачной одежде стоит рядом с моей кроватью и жалобно говорит:

– Верни, что взяла.

В первую ночь она стояла в изножье кровати, во вторую – у средины, в третью – у самого изголовья. А я вижу эту сцену как бы сверху, почти из-под потолка. Я не понимаю, о чем она просит, и каждое утро просыпаюсь задыхающаяся, мокрая от пота. Сердце бешено стучит, горло пересохло. Наверное, я кричу во сне, потому что утром горло болит, но проходит после горячего чая.