Глава 3

Прокурор Иван Николаевич Кочетов поссорился с местным градоначальником Вадимом Сергеевичем Вороткиным. Подобная история уже была описана у Николая Васильевича Гоголя, но если в классике причина ссоры понятна и очевидна: один назвал другого «гусаком», то между Кочетовым и Вороткиным пробежала «черная кошка по кличке Коррупция».

Краевая прокуратура настаивала на раскрытии коррупционных дел на подведомственной территории. А раз руководство громогласно объявляет войну с коррупцией, то должны быть и громкие дела, а они никак не склеивались. Настырный Кочетов закидал администрацию письмами, представлениями, запросами, проверками. Вадим Сергеевич, поняв, что прокурорские не отстанут, пытался усовестить Ивана Николаевича и в сердцах ему пригрозил.

– Это вы мне угрожаете? – спросил Кочетов.

– Я всего лишь предупреждаю. Вы парализовали нашу работу, Иван Николаевич!

– Работайте в рамках законодательства – и вопросов к вам не будет. А пока письменно ответьте, почему приобрели мазут для городской котельной по завышенной цене?

– Мы уже написали вам ответ.

– Надеюсь, что ознакомлюсь. А потом другие вопросы задам.

– Например?

– Как вам удалось, работая в должности главы города, всего за два года купить квартиру в столице в центре Садового кольца? У вас в мэрии станок денежный имеется?

Прокурор немного блефовал. Он, проживший всю жизнь на одну зарплату, понимал без объяснений, что даже десяти мэровских окладов не хватит на те материальные блага, которыми так откровенно пользовался Вороткин, но все обвинения голословны, без доказательств, и он занимается непозволительной для прокурора провокацией. Вадим Сергеевич, в свою очередь, имел эти бонусы на рабочем месте давно, расслабился и поверил, что так может быть всегда. Каких-то «прокурорских», позволяющих грубо разговаривать с ним, он терпеть не собирался.

– А вы уверены в своей информации? А то ведь по судам за ложь затаскаю.

Конфликт разрастался, как по цепной реакции, в него втягивалось все больше и больше людей. Прокурор начал глубоко изучать вопросы, связанные с самой персоной мэра, а через неделю случайно обнаружил в своем кабинете прослушку. Один «жучок» нашелся в телефонном аппарате, а второй был прикреплен к проводу телевизора и включался, когда вилку втыкали в розетку. Прокурор до недавнего времени был уверен, что уж его-то кабинет вне контроля. Ивана Николаевича накрыл приступ бешенства, он нервно мерил шагами кабинет и кричал:

– Скажите, как такое возможно, что у прокурора… у городского прокурора стоит прослушка?! Почему не производите следственные действия? – Это он кричал в адрес следователей. – Я найду, кто это сделал, и сотру в порошок, а пока… – Он аж задохнулся, и его и без того красная толстая шея налилась кровью и стала багровой. – Я обо всем расскажу журналистам, чтобы у этого чиновничка назад дороги не было, и он не вздумал со мной играть в кошки-мышки.

То, что прослушка была делом рук Вороткина, Иван Николаевич не сомневался.

– Может, зря, журналистов позвали? – тихо спросила секретарша.

– Не зря! Я знаю, что делаю. Журналисты должны увидеть все своими глазами и понять, что у меня не приступ сумасшествия.

Кочетов не привык отступать от своих намерений, потому что считал себя настоящим мужиком, особенно когда речь шла о справедливости. Он не сдавался и не прогибался под давлением начальства, которое в конце концов предпочитало с ним не связываться. Но когда человек упертый, он не всегда просчитывает последствия своих действий, и иногда его борьба со злом приносит столько зла окружающим и проблем ему самому, что лучше бы он ни за что и не боролся.

На пресс-конференции Юля Сорнева только и успевала делать пометки, она сильно волновалась – шутка ли, прослушка у прокурора, но потом решила развеять свои сомнения.

– Иван Николаевич, вы утверждаете, что прослушка поставлена главой администрации Вадимом Сергеевичем Вороткиным. У вас есть доказательства?

– Я основываюсь на профессиональном опыте, – ушел он от ответа.

– Вы убедились, что в вашем кабинете обнаружены отпечатки Вороткина или кого-то из городской администрации?

– Идут следственные действия, и я ничего не могу представить в доказательства. Но сегодня я делаю официальное заявление: в моем кабинете обнаружено прослушивающее устройство, и это дело рук Вороткина.

Юля вылетела с пресс-конференции как ошпаренная. Материал словно жег, нуждался в срочном написании, но Юле, конечно, требовался совет главреда.

– Да уж, подкинул черт нам этот матерьяльчик. – Заурский не знал, радоваться или огорчаться.

– Вы ведь сенсацию хотели, вот и сенсация на первую полосу. Я не помню, чтобы у нас в газете раньше такое было.

– Ладно ты, молодая, не помнишь, но и я, старый черт, такого не помню, а я работаю здесь столько, сколько не живут.

– Скажете тоже, Егор Петрович! – от души рассмеялась Юлька. – Что делать-то будем? У меня сенсация практически готова.

– Мне это напоминает «Черного лебедя». Теорию ливанского ученого Нассима Талеба, экономиста и философа. «Черными лебедями» он назвал редкие неожиданные события, которые могут повлечь за собой неожиданные последствия.

– Не знала. А может, заголовок дать: «Черный лебедь прокурора Кочетова».

Юля уже начала писать текст, и слова сами складывались из букв и соединялись в предложения.

– Вот такие бы темы всегда были, что не оторваться.

Вскоре Егор Петрович Заурский был вызван в кабинет мэра. Глава администрации Вадим Сергеевич Вороткин нервно ходил по кабинету из одного угла в другой.

– Вы, конечно, понимаете, что материал о пресс-конференции прокурора давать нельзя?

– Нет, не понимаю. – Главред понял все и сразу, но решил не сдаваться.

– Вы идиот или только прикидываетесь?! – Вороткину было не до церемоний.

– Прикидываюсь!

– Я так и понял. Слушайте меня внимательно. С прокурором у меня действительно недопонимание, не конфликт, я подчеркиваю, а недопонимание. Он, для того чтобы отличиться перед Генпрокуратурой, просто не дает нам работать.

Градоначальник действительно свято уверовал в то, что прокуратура мешается у него под ногами. Когда-то начальник отдела кадров строительной компании Вадим Вороткин был далек от политики, но судьба позабавилась над ним, начальство решило, что он должен представлять предприятие в администрации. Выполнение поручения затянулось, Вадим дослужился до мэра и быстро понял, какую материальную выгоду, по сравнению с хилыми возможностями отдела кадров, можно извлечь из власти. Это дураки типа Кочетова бьются за непонятную справедливость, которой по определению быть не может. Но шум в прессе ему не нужен совсем.

– Про пресс-конференцию рассказывать нельзя!

– Вы серьезно так думаете?

Мэру казалось, что журналист смеется над ним. Вороткин уже жалел, что затеял переговоры, с такими нельзя договориться, их надо уничтожать.

– Егор Петрович, сейчас не то время, чтобы раскачивать лодку.

– Времена всегда не те. Знаете, Вадим Сергеевич, вы разбирайтесь с прокурором сами. Какие у вас отношения, меня это не касается. У меня есть официальное заявление официального лица, оснований не давать его у меня нет.

– Вы уверены в своем решении?

– Я человек законопослушный, а по закону, если информацию распространяет официальное лицо, заметьте, я каждый раз акцентирую, что прокурор официальное лицо, он и несет всю ответственность. Так что, Вадим Сергеевич, если вы будете судиться, то не с газетой, а с прокурором. Я могу быть свободен?

– Вы очень пожалеете, если публикация выйдет.

– Конечно, конечно.

Егор Петрович вышел из кабинета Вороткина в прекраснейшем настроении. Конфликт с мэром – это то, что газете сегодня нужно. Подумать только, утром он не предполагал, что день сложится так удачно.

Глава 4

Егор Заурский решил, что для этого выпуска тираж нужно поднять до максимума: слухи о пресс-конференции прокурора уже гуляли по городу, и число потенциальных читателей, несомненно, увеличится. На первой полосе газеты, – а не секрет, что газета начинается и продается именно с первой полосы, – верстак придумал суперколлаж: человек, похожий на Вороткина, под столом устанавливает микрофон, а на столе крупными буквами написано: «Прокуратура». Главреду первая полоса понравилась, она «цепляла», привлекала внимание, возникало желание узнать, что дальше. В Юльке он тоже не ошибся, статья получилась яркая, убедительная, эмоциональная и немного смахивающая на газетную «утку». В этом и состоял особый драйв, все написанное было правдой. Выходу макета газеты предшествовала бессонная ночь главреда, который то и дело задавал вопрос: «А тебе это надо?» И получал свой же ответ: «Да! Иначе гнать тебя, Егорка, из журналистики поганой метлой. Вороткины приходят и уходят, а ты работаешь в газете и работаешь, вон сколько мэров пережил. А что до угроз, так это не первый и не последний раз и к ним не привыкнешь. Это как дождь, вот он моросит, значит, и реакция должна быть соответствующая – раскрой над собой зонтик – и тебя не замочит».

Он выпил коньячка, и тяжесть на душе уменьшилась до копеечной монетки. Жена что-то бормотала во сне, и Егор заботливо укрыл ее одеялом.

– Не спишь. Опять про свою работу переживаешь? Ложился бы уже. Не вздумай коньяк пить!

За много лет совместной жизни они научились понимать друг друга без слов, и когда вдруг ночью ему хотелось сесть за компьютер, потому что текст складывался в голове и требовался немедленный выход, она тоже просыпалась, чувствовала, что его в постели нет.

Собственно, сегодня у него никаких других вариантов решения не было, материал он даст, несмотря на возможные противодействия власти. Ну, скупят чиновнички весь тираж, но тема-то долгоиграющая, ее тянуть можно долго. Мэр сначала расскажет, что прокурор врет, потом прокурор выступит и будет обличать мэра. А газета – она трибуна для этих выступлений. Общественность повозмущается, одни депутаты будут мэра защищать, другие – прокурора. Кстати, по своим каналам Заурскому удалось выяснить, что «жучки» очень дорогие, сделаны по последним технологиям, являются дефицитом на черном рынке и были установлены профессионально. Вороткина, скорее всего, интересовали диалоги в служебном кабинете, но вряд ли Иван Николаевич многословил по телефону, а на своем рабочем месте обсуждал что-то сверхважное. Заурский вдруг вспомнил классику жанра, так сказать хрестоматийный пример, о котором рассказывали на лекции: в 1945 году послу США в СССР Авереллу Гарриману пионеры подарили американский герб. Растроганный посол повесил подарок советских детишек у себя в кабинете. Почти через десять лет американцы узнали, что в гербе было установлено подслушивающее устройство.

Интересно, кто-то чинил прокурорский телефон? Когда рассказывают о прослушке телефонных линий в Совете Европы, то вроде и удивления нет. Капиталисты понимают, каким товаром является информация, а у нас в стране только что и командуют – «пущать или не пущать». Заурский вспомнил перекошенное недовольное лицо мэра и решил, что хлеб он свой ест не зря.

Егор Петрович стал журналистом случайно. Еще в школе с приятелем шутки ради он выпускал классную газету. Газета выходила каждый день, благо на задней парте, где они сидели с другом Венькой, ребята могли спокойно заниматься своими делами. Они старательно записывали новости с уроков, подсчитывали средний балл оценок за день, и у них выходило, что если взять три пятерки отличницы Леночки и двойки отпетого хулигана Генки, то средняя оценка по классу всегда хорошая. Венька хотел стать журналистом, более того, его сестра Рая вышла замуж за известного сибирского журналиста Юрия Новикова, и пример был у него перед глазами. Новиков вел радиоальманах «Молодость Сибири», его голос знал весь край, его узнавали в магазинах и на улице. Люди предлагали темы для передач, брали автограф, фотографировались и приглашали в гости.

– Я тоже буду известным, – заявлял Веня.

– Ты, может, чего не догоняешь? Это ведь надо людям помогать. К тому же ты в трех словах шесть ошибок делаешь, меня рядом не будет, кто ошибки исправлять станет? – возражал Егор.

Журналист Юра Новиков Егору тоже нравился, он совсем не задавался перед мальчишками, пел песни под гитару, рассказывал о походах в тайгу, о том, как готовит программу про ветеранов Великой Отечественной, и выходило у него все так складно и интересно, что было понятно, занимается человек любимым делом.

– Такая идея с ветеранами возникла, чтобы каждый из них рассказал, где встречал победу, и программа получила название «Моя Победа». Старики плакали и вспоминали этот день. – Юра помолчал. – Я тоже плакал вместе с ними.