Глава

II

Русско-черногорское единство в эпических песнях Негоша

Россия в народном эпосе и в ранних произведениях Негоша

Косовская битва 1389 года навсегда осталась в памяти сербского народа, предопределив национальное сознание, что нашло отражение в народных эпических песнях: «Сложная социально-политическая обстановка оказала непосредственное влияние на проблематику эпических произведений, центральной темой которых стала борьба с турецкими завоевателями. Сербские героические песни стали откликом народа на реальные исторические события, вобрали в себя нормы поведения, народные идеалы и представления о том, каким должен быть настоящий воин» [84, с.182].

Особо следует подчеркнуть популярность героических песен в Черногории, где они исполнялись и сочинялись на протяжении веков после Косовской битвы, а имена героев песен стали нарицательными. Не случайно Иво Андрич обратил внимание на «живую силу косовской традиции, которая в тех горах и спустя столетия была действительностью, такой же близкой и реальной, как хлеб и вода» [2, с.5].

В ходе освободительной борьбы черногорцев конца XVII века, когда они добились фактической самостоятельности от Турции, а во главе их теократического государства стали митрополиты из династии Петровичей-Негошей, слагаются новые эпические песни, повествующие о важных сражениях за независимость, на основании которых в дальнейшем сформировался цикл эпических песен об освобождении Черногории. Данному циклу присущ ряд отличительных особенностей: «Песни его во многом реальные. Краткие и простые, в основном без поэтических описаний, без длинных проповедей, почти совсем нет мотива о вилах и воронах, в них реально описаны бои черногорские с турками, прославляются только реальные личности… В них нет фантазий, как нет и юмора; в них только трезвый реализм в описании. Их повествование простое и стройное; язык в них простой и крепкий, вовсе не риторический» [3, с.62].

В Черногории народные сказители выработали определенный канон эпического стихосложения, так как рассматривали песни не только в качестве хранилища народной памяти, но и как средство информирования: «Эпические песни черногорские, повествующие о событиях новой нашей истории, отличаются от остальной эпической поэзии, среди прочего, ритмом и соблюдением исторической правдивости событий, о которых в них поется. Соблюдение точности событий новой истории было обусловлено также положением и ролью эпической песни в Черногории. Песня была средством общественной коммуникации, она давала оценки людям и событиям, определяла ценности. Она должна была соответствовать требованию правдивости, так как это и являлось условием ее существования. Только будучи правдивой, песня могла быть принятой и передаваемой» [153, с.9-10].

Для ранних произведений Петра II Петровича Негоша был характерен канон эпических песен цикла освобождения Черногории. «Негош относился к черногорской эпической поэзии не просто как поэт или как человек, с детства впитавший ее, но и как мудрый политик, осознававший громадное ее значение для судеб народа и страны» [111, с.246]. По мнению Й.Деретича, его дебютные произведения являлись скорее подражаниями эпосу, так как их отличали «содержание… и идейность, которые свойственны художественной литературе» [35, с.33-34]. Подобные произведения (песме «на народну») получили распространение в Черногории во многом благодаря усилиям владыки Петра I Петровича Негоша, старавшегося «укрепить официальную черногорскую традицию, чтобы сделать ее опорой своей политики» [35, с. 33]. В качестве тем для своих первых произведений Негош выбирает заинтересовавшие его исторические события, о которых он узнавал из книг, хранившихся в библиотеке Цетиньского монастыря.

Примечательно, что уже в первых своих сочинениях Негош поднимает тему России и общности славянских православных народов. Именно таково содержание «Песни о царице Екатерине II и турецком султане» (Одломци из песме о царици Катарини II и турском султану), которая, к сожалению, дошла до нас лишь фрагментарно. Отрывки из нее сохранились в записи Вука Врчевича, автора знаменитой книги «Жизнь Петра Петровича Негоша». По утверждению Врчевича, в 1829 году молодому поэту «попалась какая-то русская книжица о войне русской царицы Екатерины II и турецкого царя Сулеймана. Поскольку Раде достаточно хорошо знал славянский язык, то легко мог понять и русский. Книжица ему понравилась. Российская победа и турецкое поражение настолько его вдохновили, что он сложил об этой войне песню в духе народной, и так искусно это у него получилось, что потом по всей Черногории песня пелась, как самая любимая, а, может быть, и теперь поется» [21, с.13]. Врчевич приводит отрывки песни по памяти. Фрагменты, которые он вспомнил, касаются реакции султана на письмо российской императрицы, в котором она призывает Турцию прекратить надругательства над христианами, в противном же случае Османской империи грозит война с Россией:

Не будали, влашка удовице!

Ђе ће овца с вуком ратовати

И грмуша орлу наудити?…

ако дигнух моје јањичаре,

сву ћу твоју земљу поробити,

поробити, ватром попржити,

а тебе ћу живу уфатити,

да ме двориш као робињица [100, V, с.252].

Интересно, что в своей эпической песне Негош обращается к женскому персонажу, редко встречающемуся в черногорских эпических песнях – императрице Екатерине II. И хотя на политической арене она выступала как глава мощного государства и армии, в песне Негоша подчеркивается ее гендерная принадлежность (посредством упоминания угрозы султана сделать ее одной из своих наложниц). Собственно, мотив сватовства, женитьбы, усмирения непокорной невесты характерен как для сербского фольклора, так и для русского: «несмотря на его (южнославянского эпоса – Л.Ц.) героический и национальный характер, сюжеты сватовства занимали выдающееся место, начиная со старейшего периода (то есть одновременно с песнями о Косовом поле) … в песнях «среднего периода», времен гайдуков и ускоков, число таких песен не уменьшается, а увеличивается; в томе III собрания Вука Караджича их насчитывается около пятнадцати. … Однако и в русских былинах наряду с архаическими темами … наличествуют былины типа «Соловья Будимировича», в которых сюжет сватовства разработан не в манере древней богатырской сказки, а в том новом стиле, специфическом для феодальной эпохи (сватовство заморских гостей и т. п.)» [45, с.109-110].

Следует отметить, что образ императрицы Екатерины II встречается и в некоторых черногорских эпических песнях, о чем можно судить по сборнику Симы Милутиновича «Песни черногорские и герцеговинские», который содержит такие песни, как «О Сербском Патриархе» (О Сербском Патриарху) и «Поражение татар» (Слом Татарахъ) с образом «Мошковске Кральице» [88, с.100]. В последней из них говорится об угрозе султана в адрес российской императрицы, как и в песне Негоша:

Ако ли ми те подати нећеш,

Кунем ти се а веру ти даем,

Е ћу силну покупити воjску,

Похарати свуколик’ Руссию,

И наjпосле тебе уфатити,

Узет’ћу те за верену любу [88, с.105]

Обращает на себя внимание также то, что в произведении черногорского поэта используются зооморфные метафоры (волк, овца, сокол, орел), весьма распространённые в народной поэзии. Данные средства художественной выразительности Негош впоследствии будет использовать в других своих произведениях. Так, например, подавление слабого сильным выражается через метафоры волка и овцы и в монологе владыки Даниила в «Горном венце»:

Вук на овцу своје право има

ка тирјанин на слаба човјека [100, III, с.36-37].

А метафора змaj, подразумевающая врагов Черногории и России, прочно закрепится в творчестве Негоша и будет встречаться во многих его произведениях:

Здружише се два велика змаја,

отправише Турке и Латине –

сто и тридест хиљадах пушаках –

да ухвате цара русинскога [100, IV, с.131];

***

ко ишћера орла Павловича?

Соко итри на њег' не удари,

а за змаја одавна не мари [100, I, с.82].

Образы змеи и орла, символизирующие Турцию и Россию соответственно, также встречаются еще в Негошевой «Новой песне черногорской о войне русских и турок, начатой в 1828 году» (Нова пјесна црногорска о војни Русах и Тураках почетој у 1828. году), где автор продолжает тему русско-турецких войн:

И то било, тако потраjало

докле год jе орла и аждера [100, I, с.36].

Поскольку данное произведение дошло до нас целиком, то можно с уверенностью сказать, что его центральной темой является не столько военный конфликт между Россией и Турцией, сколько освобождение православного населения Балкан от османского гнета, которое достигло своего апогея в ходе кампании 1828-1829 гг., когда российская армия вплотную подступила к Балканскому полуострову, считавшемуся до того неприступным, и заняла ряд болгарских городов.

По мнению исследователей, данное произведение было написано в 1829 году. Примечательно, что Негош подробно описывает начало войны 1828 года, но не уделяет особого внимания результатам. Лишь упоминание о вводе войск фельдмаршала Дибича на Балканы (июль 1829 г.) дает право утверждать, что это произведение писалось после окончания боевых действий. Не исключено, что оно было создано в 1828 году, а потом лишь дописано. «Песнь Негоша – это отзыв на современные события, в котором выражены пророссийские настроения. Поэт прославляет русские военные победы и ликует над поражением и слабостью Турции. Таким образом, песнь была в свое время очень актуальна. Исторические события в ней в основном отражены точно, за исключением некоторых отступлений в хронологии и гиперболизации, что, в общем, свойственно гуслярской песне» [68, с. 275-276].

Заметим, что в ней имеется композиционное сходство с «Песнью о царице Екатерине II и турецком султане». Правда здесь уже фигурирует император Николай I, который посылает султану Махмуду II призыв прекратить издевательства над христианами на Балканах, в противном же случае не миновать войны:

То све плаче мени непрестано

На проклете Турке зулумћаре

Да се од њих живјети не може…

Ја већ ово трпјети не могу,

Но ако си ка те зову људи

И ако те Туркиња родила,

Купи војску што највише можеш,

Хајде с војском у поље широко

Да на мегдан круне дијелимо [100, I, с.13-17].

После некоторых колебаний, султан решается на войну, которая впоследствии была им проиграна, так как российские войска во главе с командующими И.И.Дибичем и И.Ф.Паскевичем провели успешное наступление. Вывод по отношению к Турции формулируется Негошем лаконично и четко:

И нек зна се доклен је свијета

како чини бољи од горега,

и нек знаде грдни Османлија

да каурка може родит цара,

тер уз цара и Божијег дара.

Па како му још једанпут крескне

да без чуда из Европе скокне,

нек одлази откуда је доша;

вријеме је, срок је његов проша

ол’ га тамо не бит ни овамо [100, I, 35-36].

Автор радуется триумфу русской армии, так как она не только облегчила турецкое ярмо, но и явилась олицетворением победы православной веры, объединяющей славянские народы.

Весьма значим в данном произведении образ Карагеоргия Петровича – предводителя Первого сербского восстания (1804-1813гг.). Вообще, эта историческая личность занимает одно из центральных мест в творчестве П.П.Негоша. В «Новой песне черногорской о войне русских и турок, начатой в 1828 году» автор подчеркивает влияние Карагеоргия не только на ход сербской истории, но и на мировую политику. Так, турки считали организованное ими убийство Карагеоргия одним из своих важнейших достижений, направленных на сохранение целостности Османской империи:

Ако л’ су се сви краљи сложили,

и ту слогу разврћи је ласно

кад смо главу змаја најжешћега

откинули, теби донијели –

из Тополе Црнога Ђорђије [100, I, с.19].

А российский император скорбит о смерти предводителя восстания, называя его своей «правой рукой» в вопросе защиты православной веры:

Кад разумјех Србе витезове,

љуто ми се срце увријеђе,

и жалост ме повиша пристиже

кад чух за смрт Црнога Ђорђија,

моје десне из рамена руке [100, I, с.17].

И хотя это несколько преувеличено, фактом остается преданность Карагеоргия союзу с Россией, что иногда подается как причина поражения Первого сербского восстания – мол, это произошло из-за объявленного перемирия России с Турцией: «Некоторые писатели расположены обвинять Россию за это несчастие сербов, но что сам верховный вождь Сербии думал иначе, видно из того, что когда после бегства он очутился в Австрии, и пограничный генерал спросил его: где он, со спутниками своего изгнания, желает жить, в Австрии или России? – то он три раза отвечал одно, к великой злости Шваба: «в России». Во время же своего заключения австрийцами в Грацкой крепости, на вопрос губернатора Гогенцоллерна: какому царю верен? он, указав на русский орден, отвечал: «чей знак на себе ношу, тому и верю, и останусь твердым в том до конца моего; а если бы не был верен ему, то и другому верным быть не могу». В этом случае он должен был руководиться не только опасением за свою жизнь в руках коварной Австрии, сто лет пред тем заморившей в своей тюрьме последнего сербского деспота Георгия Бранковича, но и естественным чувством доверия и расположенности к России, которое он разделял с сербским простым народом» [17, с.106-107].

Таким образом, уже в ранних своих произведениях Негош поднимал русскую тему, рассматривая ее в ключе славянского духовного единства, и уже на данном этапе в его творчестве появляется образ Карагеоргия – непримиримого борца за свободу, верного идее объединения славян.

В последующем интерес Негоша к народной эпике не гаснет, а лишь увеличивается. Подтверждением тому служат как его оригинальные произведения, так и антология эпических песен, им составленная и отредактированная.