Северная осень способна погрузить в тоскливую апатию любого, даже столь много испытавшего в жизни человека, как Удэйн. Бывший синтафский тив, бывший изгой, игрок и кутила, а ныне – посвященный Локки ролфи, один из ближайших помощников самого лорда-секретаря зловещей Собственной Канцелярии и, по негласному мнению соратников-Гончих, его вероятный преемник. Но – тс-с-с... О таких вещах под сводами здания Генерального Штаба, что на площади Дозорных Башен, дом 4, вслух не говорили. Смена хозяев кабинета, каковой ныне занимает лорд Рэналд Конри, происходит всегда тихо, буднично и спокойно. Просто однажды в тяжелую дверь мореного дуба стучат двое гвардейцев из Кармэлского Победоносного, полковником которого является сам Вилдайр Эмрис, и вручают теперь уже бывшему шефу Собственной Канцелярии некое послание от князя. И все. Почти по-диллайнски, если задуматься. Хотя, справедливости ради, стоит заметить, что если уж очередному лорду-секретарю случалось проштрафиться, то он не исчезал тихонько где-то в легендарных подземельях штаб-квартиры (а за почти двадцать лет службы в этом заведении Удэйн никаких подвалов и подземелий так и не нашел, хотя честно искал), а отправлялся в обычную военную тюрьму, где и ждал трибунала и приговора. Вилдайр Эмрис не считал необходимым сохранять в тайне эти кадровые перестановки и периодически устраивал открытые разбирательства с непременным публичным оглашением приговора. Впрочем, для смещенного шефа Канцелярии существовал еще и вариант «отставки без почестей», то бишь без пенсиона и привилегий, но это на тот случай, если он не совершил ничего предосудительного и несовместимого с офицерской и дворянской честью... Ну скажите на милость, жил ли под тремя лунами хоть один начальник спецслужбы, могущий похвастаться кристальной честностью, незапятнанной репутацией и чистыми руками, а?
Удэйн поймал себя на мыслях о том, какой судьбы он желал бы лорду Конри после его вынужденной отставки, и тихонько фыркнул в чашку с утренней кадфой, черной, как вода в осенней Лейт. В промозглом Эйнсли привычка из давних, еще имперских времен, спасала не только от сезонной меланхолии, но и от банальной простуды. Да и от несвоевременных мыслей – тоже. Прежде чем снимать с волка шкуру, надобно его добыть. А Конри – тот еще волчара, и так просто его не сместишь. Сам поднявшийся к вершине карьеры с самой первой ступеньки в ролфийской иерархии, лорд-секретарь интуитивно чует ловушки и с легкостью умеет уходить от облавы, образно выражаясь. А если продолжать волчьи аналогии, то и лапу себе сумеет отгрызть, если ненароком попадет в капкан. Бывший «агент Святоша» – Удэйн имел уже удовольствие наблюдать, чем кончаются попытки «свалить Конри». Тогда, два десятка лет назад (он так и не приучил себя считать годы пятилетиями, как урожденные ролфи), сестрица Грэйн попыталась – и что же? Имея на руках такие козыри – бесценную «тетрадь Аслэйг», внука Священного Князя и фактически доказательства измены лорда-секретаря, единственное, чего она смогла добиться, – это сыграть с ним вничью. Но оно и понятно. Грэйн, при всех ее талантах и достоинствах, все-таки женщина с целым списком слабостей и уязвимых мест. Она не смогла или не захотела пожертвовать собственным будущим и репутацией ради сомнительной славы бывшей любовницы бывшего шефа Канцелярии, покончившей с ним по-женски мелочно и коварно. В итоге она получила двадцать спокойных лет, а Конри – Конри снова вывернулся. Оставил в стальных челюстях этого почти идеального капкана кончик своего пышного хвоста, но сохранил шкуру. С другой стороны, Грэйн сложно в этом винить. Если бы у Вилдайра Эмриса был под рукой человек, способный заменить Конри и работать лучше него, Вилдайр Эмрис без сожалений это проделал бы и без участия эрны Кэдвен и прочих заинтересованных лиц. Но такого человека не нашлось. Коней не меняют на переправе, а шефов Собственной Канцелярии не снимают с должности во время войны по таким пустяковым поводам, как так и не совершенная измена.
А вот теперь... теперь все будет по-другому. Удэйн ир– Апэйн – это не Грэйн эрна Кэдвен. Он, в отличие от сестры по посвящению, с Конри не спал. А еще бывший эмиссар Эсмонд-Круга понимает во внутренней «кухне» таких организаций, как Собственная Канцелярия, немножко побольше, чем мелкая сошка вроде женщины-офицера по специальным поручениям. Он уже восемь лет курирует все синтафское направление разведки и конрразведки, а последние несколько месяцев – и конфедератское тоже. Удэйн способен заменить Конри и работать не только не хуже, но и лучше него. Потому что за Конри водились грешки и слабости вроде привычки предавать друзей и трахать подчиненных на столе в кабинете, а ир-Апэйн в таковом замечен не был. И не будет. Все его прошлые проступки, гораздо более тяжкие, все его слабости, его безумие и его грехи сгорели в пламени Локки. В огненные объятия богини шагнул даже не человек, а уже почти зверь, обуреваемый азартом, кутежом и извращенной похотью, а вышел... Удэйн предпочитал об этом не думать. Локка не оставляла его, а он не нуждался ни в ком, кроме богини. Лорду-секретарю не на чем поймать куратора синтафского сектора. У него нет женщин, потому что страсть его принадлежит только Локке; у него нет и не будет детей; его мало волнуют богатство и слава, ибо по сравнению с одной лишь улыбкой Огненной Луны все это – воистину пыль... Единственные человеческие чувства, оставшиеся Удэйну, – это братская нежность к названой сестре, женщине, которая привела его к богине и дала ему имя. И к ее детям. И вот на этом-то решил сыграть Конри! Все правильно: не можешь взять волка, берись за волчат. Лорду-секретарю, в открытую угрожавшему Грэйн на этом злополучном приеме, нужна вовсе не женщина и не ее дети. Он бы и думать о ней забыл, если бы семейство Кэдвен не показалось ему единственным уязвимым местом бывшего тива Удаза. Смешно сказать – та самая ролфийка, которую когда-то приказал повесить эмиссар Эсмонд-Круга, которую вожделел извращенец и кутила в грязных трущобах Индары... Нет никого ближе, чем она, чаша для огня Локки, сестра. Конри расставил капкан на своего заместителя и думает, верно, что Грэйн будет в нем покорной приманкой. Плохо же он ее знает!
Это ловушка, конечно. Но Удэйн ир-Апэйн не оставит свою сестру один на один с врагом, справиться с которым ей не по силам. А для чего еще нужны братья?
Эраш так и не научился высокому искусству заходить в дом, как все нормальные люди, через двери. Оправдывался тем, что стесняется своей замызганной куртки и перьев, вплетенных в косы. Можно подумать, оборванец с ружьем, лезущий в окно, производит гораздо более благоприятное впечатление на обитателей Лалджеты.
– Когда-нибудь я тебя пристрелю спросонок, так и знай, – проворчал Джэйфф вместо приветствия.
Парень не поверил. Элир спит вполглаза и вполуха, его врасплох не застанешь – это всем на Шанте ведомый факт. А еще бывший рилиндар не любит долгих вступительных речей. Особенно по утрам.
– Бэнджо взял след подонков, убивших Хэйзи и ранивших Тэлдрина, в общем. А меня послал за тобой. – Эраш задорно подмигнул командиру, мол, сейчас удивлю так удивлю. – Они идут прямиком на Соленый Берег.
– Вот те раз!
Джэйфф от избытка чувств аж по ляжкам себя хлопнул. Соленый Берег – место историческое со всех точек зрения. Именно на этот огромный пляж чаще всего шторм выбрасывает жертв крушений и обломки кораблей. Здесь ролфи и шуриа плечом к плечу сразились с последней крупной бандой чори и победили. А еще на Соленом Берегу четверть века назад бывший рилиндар встретил эрну Кэдвен и отбил у мародеров Джону. Какой же шуриа откажется от романтического путешествия по местам боевой славы, когда ему светит еще и свершение справедливой мести?
– Жди. Сейчас буду.
Сборы у Элира заняли ровно столько времени, сколько надо, чтобы натянуть штаны на поджарый зад, подхватить ружье и походный мешок, да забежать на кухню за свежеиспеченным хлебом.
Он совершенно справедливо счел, что лучше явиться пред очи Священного Князя с головами убийц. И Вилдайру будет приятно, и капитану шантийских егерей пригодится для карьеры, а уж Шанте и подавно только на пользу пойдет его рилиндарская кровожадность.
– Непредвиденные дела, Киша, – предупредил домоправительницу Джэйфф. – Скажешь леди Джойане, что я вернусь с гостинцем.
И выскользнул в окошко.
Торопился, почти бежал, обгоняя рассвет. И не до смеху было совсем главному шантийскому балаболу. Все слишком серьезно, чтобы зубоскалить. Мир на этом острове хрупче первого ледка, только-только зажили как люди, без чори, без набегов и каждодневного страха, а тут такая напасть... Джэйффа натурально в дрожь кидало при мысли о том, с какой легкостью можно загубить доверие меж двумя народами и снова ввергнуть детей Хелы и детей Шиларджи в кровавую усобицу. Второй Рилинды шуриа точно не переживут.
Прошагать от Шилы до Соленого Берега – это как листать читаную-перечитаную книгу с конца. Казалось бы, есть ли разница, с какой страницы начинать, если знаешь ее наизусть от корки до корки? Сто раз хожено по этой тропе, но воспоминания шуриа никогда не потускнеют, а пережитые чувства сохраняют остроту.
– У тебя глаз горит, – заметил на привале обеспокоенный Эраш. – Здоров ли?
– Здоровее тебя, – отмахнулся Джэйфф.
– Тогда почему горишь весь, точно сигнальный костер? Зовешь кого?
Смысла нет прятать настроение от сородича, точно такого же чуткого и зоркого.
– Вспоминаю кое-что, – признался бывший рилиндар.
И позвал дух Гормы, реки, чья синева вод сразила когда-то наповал эрну Кэдвен. Прозрачная струящаяся тень, от которой веяло снежным холодом, сонно зевнула и потянулась полузвериным телом.
«Скоро зима, Джэйфф. Скоро я усну. И буду видеть во сне тебя и твою волчицу. Хороший сон, сладкий сон, долгий сон».
И пусть днем солнышко еще припекало серые спины скал, но дни стали короче ночей, а поутру на траве появлялся иней. На Шанту шла зима. Духу ли природному о том не знать?
«Не грусти, не печалься, не забывай и не жалей ни о чем, Джэйфф из рода Элир».
«А я и не грущу. И тем паче не жалею ни о чем».
«Это правильно, на зиму глядя нельзя давать сердцу замерзнуть», – слабо улыбнулась говорливая Горма.
Снова потянулась, тряхнула пушистой невидимой шубкой, слизнула каплю росы с листа папоротника, словно не дух, а тварюшка речная.
«Возвращайся, человек-Джэйфф, возвращайся по весне вместе с Волчицей. Я буду ждать. Тебе ведь понравился тот туман?» – лукаво молвила на прощание речка и вернулась в родное русло спать-почивать, сонно всхрапывать на перекатах и ворочаться под толстым ледяным одеялом.
«Вернусь», – пообещал Элир и тоже заторопился на ночлег, чтобы еще больше не смущать и без того не знающего куда глаза прятать сородича.
В обнимку с винтовкой улегся. И не потому, что опасался нападения. Она же была шурианская, а значит – живая. Они ведь почти родичи с Джэйффом – оба живут внутренним огнем, питаясь чужой смертью.
«Спи, хозяин-Джэйфф, – прошептало оружие женским голосом с отчетливым ролфийским акцентом. – Послезавтра мы найдем врагов и убьем их всех. Я тебя не подведу».
Когда Вилдайр посетил ее на Шанте в первый раз, Джона растерялась, словно девчонка. Они оба растерялись, не зная, как продолжать дальше знакомство, получившее в Вэймсе столь серьезное развитие. Гуляли по морскому берегу, обсуждали книги, а рядом бегали Идгард с Шэрраром. Дети были счастливы от всего сразу. Их можно понять: сначала настоящее морское путешествие, потом встреча с мамой, а в перспективе – целое лето на Шанте, где воля-вольная.
А вот взрослым пришлось несладко. Есть вещи, о которых нельзя говорить вслух, они прячутся за немотой губ и таятся в выразительности взглядов. Они подобны паутинке – одно неловкое касание превращает ажурный узор в неопрятный липкий комочек. Нет в человеческих языках слов, способных передать взаимные чувства и намерения двух непростых мужчины и женщины, не загубив их на корню, не превратив нежность в насилие, а обязательства – в темницу.
И тогда Вилдайр позвал Джойану в свой сон, позволив коснуться души, доверив сокровенное.
На берегу моря Кэринси они устроили пикник для детей, а потом, когда мальчишки уснули в шатре, долго сидели возле костра. А потом... Вилдайр Эмрис просто положил голову на колени женщины и закрыл глаза. И она отправилась с ним сверкающими дорогами безвременья, вслед за северным сиянием, и бежала рядом по снегу, не чувствуя ни холода, ни страха, в белом безмолвии вечной зимы, охраняющей Чертоги Оддэйна. Джона смеялась, а снежно-белый Вилдайр-волк пел ей Большую Волчью Песню. А может, и не ей, Джойане из рода Ияри, а самой Глэнне-Шиларджи? Он говорил на языке северного ветра и январской стужи: «Душа моя скована печалью, как моя земля холодом и бесплодием. Но я пришел к тебе, моя Яблоня, и лег у твоих ног не только потому, что твоими глазами смотрит на меня Богиня-Змея, а потому что я люблю тебя, и желаю тебя, и верю тебе».
Они проснулись поутру в обнимку, обойдясь без глупых слов и тяжких объяснений. Посмотрели друг другу в глаза и... стали жить дальше. Жизнь вообще полна неожиданностей и странностей, а тут всего лишь женщина и двое мужчин. Подумаешь, великая новость!
Когда появился Аластар, Вилдайр уже уплыл, оставив Джоне мальчишек. Диллайн оказался немногословен, как, впрочем, и всегда.
– Священная Невеста? О! Это что-то новенькое.
– А почему бы и нет, дорогой? Почему бы и нет, раз для княгини Эск я слишком шуриа? – промурлыкала Джойана.
И посмотрела в упор, как бы спрашивая: «Скажешь, неправда?»
Отрицать столь очевидное Аластар не стал. И за эту честность перед нею и собой Джона его тоже любила.
– А давай, пока мы оба живы, не будем... – начала она.
– Придавать значение таким мелочам, – закончил Эск ритуальную фразу и поцеловал женщину крепко и сильно, ставя точку в тягостной сцене.
Времена изменились, и теперь все шуриа, благодаря Джоне, свободны от Проклятья Сигрейн. И маленький Шэррар тоже.
За возможность сидеть на камне и безнаказанно смотреть, как любимая женщина с детским азартом помогает мальчуганам собирать разноцветные камушки, можно закрыть глаза на многое. Да практически на все. Времена все-таки изменились, теперь диллайн прокляты и души их обречены на заклание Предвечному. А князь Эск еще и взялся за дело, чреватое гибелью. Мятежники долго не живут, а пример Вилдайра Эмриса не в счет. У Аластара Эска нет острова за морем, а у его племени нет родины.
Зато у князя Файриста есть трое прекрасных сыновей и их мать – удивительная женщина, из чьих глаз на целый народ смотрит Богиня.
И можно позвать:
– Иди ко мне, Шэрр. Будем строить лодочку.
И прижать к себе смуглого вертлявого Змеенка, верещащего от нетерпения. А потом и Совенка...
Стеклянные колокольчики звенели чуть слышно, выводя сложную мелодию утреннего сквозняка. Неведомый конрэнтский мастер наверняка ночевал на вересковых пустошах и слышал тихую песню, когда крошечные сиреневые цветочки начинают мелко подрагивать от ледяных поцелуев ветра. Надо лишь очень хорошо прислушаться.
Вилдайр в такой ранний час еще видел последний, предутренний сон. Он вытянулся через всю кровать, по диагонали, раскинув руки, предоставив Джоне возможность свернуться клубочком под его боком. Щуплой шуриа вполне хватало места. Мужчина вздыхал, хмурил брови и взрыкивал – торил, должно быть, тропу для своей стаи и охотился в заснеженных лесах на оленей, нагоняя и приканчивая честно выслеженную добычу.
Пусть еще поспит-поохотится, пусть насытится простым звериным счастьем, лишенным человечьих иллюзий, отравляющих двуногим жизнь. Волк не мечтает о недостижимом, волк не грезит о запредельном – в том и радость его заключена.
Пусть Священный Князь закончит свою призрачную охоту и споет серебряной Хеле о победе. Все по-честному.
А Джона бесцеремонно возложила тонкие ноги на бедро своего Священного Жениха, откинулась на подушки и принялась холить ноготки. Самое лучшее занятие, пока думаешь о разных важных вещах, по большей части тревожных. В принципе шуриа могла сказать Вилдайру без экивоков, мол, хочу в Амалер, там меня эрна Кэдвен ждет, и никто бы ее сажать на цепь не стал. Но Священный Князь не обрадуется и будет недоволен, а недовольство Вилдайра Эмриса... Во-первых, он станет несчастен, во-вторых – очень несчастен, а в-третьих, он – самый сильный рунный маг и может сделать так, что ни один корабль не переплывет море Кэринси. Поэтому нужно что-то придумать, чтобы Вилдайр Эмрис не только отпустил свою... Невесту в гнездо соперника, а еще и попросил у Хелы-Морайг хорошей погоды и попутного ветра. Во всяком случае, с Брандом такие шутки удавались. Но Бранду Никэйну и лет было гораздо меньше, чем Вилдайру Эмрису, а следовательно, и опыта в разгадывании женских хитростей. Или это его Мерсэйл с Вигдэйн научили? Священные Княгини как-то сразу приняли Джону в свой круг, признав равной, оценив по достоинству умение щуплой шуриа лавировать между мужчинами, храня их политический союз от ревнивого соперничества. За двадцать лет венценосные князья так ни разу и не встретились в доме Джоны. Тоже своего рода искусство! Тут тебе и тактика, и стратегия, и отвлекающие маневры.
Так что на Шанте в этот раз и без Проклятья Сигрейн донджеты – жажды жизни у бывшей синтафской графини было предостаточно. Почти весело. Почти.
Если бы не глухая, потаенная в глубине души тоска по Янамари, по его холмам и перелескам, по садам и озерам, по реке Наме, по духам земли, где родилась и выросла. Шанта – хороша и любима, но настоящий дом все еще там – в Янамари.
Джона отполировала ногти до блеска, но ничего дельного так и не придумала. Вилдайр, оставаясь верным духу и букве союзнического договора, не слишком-то рвался встречаться с Аластаром лично. На изысканно вежливое приглашение диллайнского князя почтить визитом стольный Амалер в честь очередной годовщины провозглашения независимости от Империи он собирался ответить решительным отказом. И уговаривать Священного Князя идти против своей воли Джоне не хотелось, и самой отказываться от задумки – тоже.
Шуриа нетерпеливо заерзала на постели и разбудила Вилдайра.
Он совершенно по-звериному громко клацнул зубами, потянулся и сцапал Джону, определенно намереваясь обновить ночные впечатления. Шуриа попыталась увернуться от требовательных ласковых рук, притворно взвизгивая, как от щекотки. Нет, Джона не была против его намерений, просто она хотела поговорить, но чтобы Вилдайр начал разговор первым.
Однако по утрам игривые ролфи-волки не склонны к беседам. Вот и пришлось хитрой шуриа легонько ткнуть пальцем под ребро князю и спросить:
– Что ты ответил Аластару на приглашение?
На раззадорившегося Вилдайра будто ведро воды вылили – речной, с ледком. Князь с досадой фыркнул, раздувая ноздри, и мгновенно насторожил уши.
– Так, – сказал он, выпуская женщину, – и поэтому ты меня разбудила.
О проекте
О подписке