Майрра Бино, вдова

К полудню следующего дня после столь эффектного провозглашения республики повстанческий угар начал стихать. Еще ночью на улицах Дэйнла появились вооруженные патрули с черно-желтыми повязками на рукавах (чтоб не путали с наймитами кровавого режима). «Наша свобода должна надежно охраняться, – сказал гражданин председатель. – Мародеры и погромщики – отрыжка гнусного режима Эска. Им не место в сияющем будущем нашего народа! На фонари!» Мера нелишняя в момент общественных потрясений, что и говорить. Никто из господ… то есть, конечно же, граждан революционеров не собирался позволять всякой голытьбе бить стекла, лакать дармовое вино и громить лавки. Нет уж, право собственности – суть священное и неотъемлемое достояние человека и гражданина. Хочешь жрать – бери винтовку и шагом марш в гражданскую гвардию. А ежели баба – то с мотыгой на рытье укреплений. Кормежка два раза в день.

Майрра, с головой, гудящей, что твой котел, и распухшей от речей, которых женщина наслушалась в Комитете, понимала со всей крестьянской прозорливостью только одно – будут вешать. Эск придет – и начнется. А коли князь замешкается, так Благословенный Святой Тив Херевард уже тут как тут, за Намой…

«Девку прятать, куда ж спрятать девку?! – лихорадочно соображала Майрра. – Да и мамашу не помилуют, не поглядят, что слепая… Что ж делать-то? Куда ж их деть-то?»

Комитет намеревался вступить с тивом Херевардом в переговоры и требовать признания янамарской независимости и от Эска, и от Синтафа. Переговоры – дело хорошее, поговорить господа завсегда любят. Только кроме как говорильней, от Хереварда с Эском Дэйнлу отбиваться нечем. Разве что повязанного графа Никэйна выставить перед баррикадами на манер живого щита. Так ведь еще змеиным хвостом по воде чиркнуто, поможет ли! Князь Эск этих графьев за последние два десятка лет и сам перевешал порядочно, чуть ли не по графу в год. Была б родная кровиночка, тогда еще куда ни шло! И что той шурии было сразу перед Эском юбку не задрать? Небось, при княжьем-то пащенке и жилось бы в Янамари полегче!

Тиву Хереварду голова графа Раммана тоже без надобности. Своим аристократам Благословенный Святой тоже лихо головенки поотчикал – говорят, по Санниве кровь ручьями текла, под ногами хлюпало… Нет, в переговорах что с Эском, что с Херевардом от графа Раммана толку не будет. Вот если б саму шурию изловить, Эскову полюбовницу!

Так рассуждала не только Майрра, но и прочие члены комитета. Только они, в отличие от женщины, высказались вслух. На поиски бывшей графини, подстилки ролфячьей, выслали целых два отряда гражданской гвардии. Оба вернулись ни с чем. Улизнула змеища из Янамари-Тай, только ее и видели!

Пока республиканское собрание скребло в затылках и пыхтело, вдове Бино нашлось дело как раз ей по силам и по чину. По правде-то сказать, Майрра не сразу в толк взяла, зачем она вообще в том комитете понадобилась. Хорошо, фабричный парень разъяснил. Дескать, будешь ты теперь, тетка Бино, символом свободолюбивого духа угнетенной янамарской женщины. «Точно повесят», – похвалила сама себя за сообразительность вдова. С символами обычно церемонятся еще меньше, чем со слепыми бабами и малолетними девчонками. Однако же покуда не повесили…

Быть при власти – значит, иметь возможность удовлетворять потребности. А потребность у Майрры Бино осталась только одна – вывезти мамашу и внучку в безопасное место. Лучше – за границу. В Идбер. Благо, до него рукой подать, дня два на перекладных. Пока война не грянула, почтовые станции еще работают. Можно успеть. Нужно! Были бы деньги и бумаги. Значит, нужно оказать господам… то есть гражданам комитетчикам услуги. Женщина уж готова была и полы мыть, и, чего уж там, ублажить, ежели припрет, но все оказалось проще – и опасней. Ей поручили обиходить пленного. Чуяли новые хозяева Дэйнла запашок пеньки и перекладины, не хотели лишний раз перед графом Никэйном рожами светить. Их можно понять. Республика и независимость – дело хорошее, а ну как обратно все повернется? А Майрре терять было уже нечего. Не о козах же жалеть теперь?

Вдова Бино умела быть настырной. Гражданин председатель лично выписал ей целых две бумаги: одну для республиканского патруля у ворот Дэйнла, другую, с графской печатью – для проклятых наймитов Кровавого Сыча. И даже деньжат отсыпал, правда, сплошь ассигнатами, зажал казенное серебришко. Оставалось лишь позаботиться о провожатом. И таковой сыскался! Бойкий парнишка, тоже из фабричных, хлопотал за однорукого деда-отставника, также вывезти его хотел. Трезво рассудив, что хоть с увечным мужиком, но всяко лучше, чем без мужика вовсе, Майрра подсуетилась и свела калеку со своим бабьим семейством. Отправила в тот же день, помахала вслед и вернулась в ратушу – отрабатывать.

Рамман Никэйн граф Янамарский

Любовь народная, если таковая имеет место быть, обычно выражается в том, что владетеля не вешают на фонарном столбе, а, почти не избив, препровождают в узилище едва ли не под руки. Дабы многоуважаемый господин граф не споткнулся и лоб не расшиб. Имея в матерях шуриа-Проклятую, Рамман никогда не обольщался добросердечием янамарцев. А под рукой Аластара Эска его власть была таким же неустойчивым явлением, как облачко в полуденном небе. Сегодня ты – владетель, а завтра – предатель и заговорщик. К своим привилегиям Рамман относился с изрядной долей иронии. А может быть, до конца не верил в то, что дэйнлцы решатся на открытое неповиновение, фактически на бунт.

Его закрыли в темной кладовке, где поломойки хранили швабры и ведра. И судя по звукам с той стороны двери, графа караулил целый взвод добровольцев. Пахло мокрыми половыми тряпками и мылом, и чтобы не добавить себе новых синяков, Рамман присел на перевернутое кверху дном ведро. Заплывший глаз да пара царапин на подбородке – тот малый вклад, который он внес в дело торжества свободы над тиранией. Пустяки, в общем-то.

Делать в кладовке было ровным счетом нечего. И если бы сыскалось здесь достаточно места, чтобы прилечь, то Рамман предался бы главному развлечению всех узников – завалился бы спать.

А еще неплохо бы помолиться. Так, кажется, принято делать, когда наступает критический миг всей жизни и когда потеряна последняя надежда что-то исправить.

Только вот кому молиться? Не Предвечному, разумеется. И не богиням-лунам, которые, возможно, слышат, но молчат. И уж тем более не духам, им вообще не молятся. Впрочем… У Янамари тоже ведь есть свой дух. По весне, едва стаивал снег, или уже совсем поздней осенью они с Джоной ходили вдвоем в холмы. Он тогда совсем маленький был, но помнил, как мать нашептывала что-то ласковое, мурлычущее, журчащее. И чудилось, будто отвечают ей и голая лоза, и ветки деревьев, и даже стылый ветер касается щеки нежнее обычного. И сны потом снились удивительные. Джона только грустно улыбалась, когда Рамман рассказывал о своих приключениях в стране снов. Он – слеп и глух, как все полукровки. Но оказалось, что еще и бесхозен в божественном смысле.

И все-таки дух Янамари, дух этой земли, он – вездесущ, а значит, услышит.

– Прости меня, дух, – робко прошептал узник и, не сдержавшись, хихикнул, представив, как он выглядит сейчас со стороны. В темной кладовой сидит мужчина на ведре и говорит с духами, которых не видит и не слышит. Его тюремщики, коль вздумают подслушать, решат, что граф со страху рехнулся.

– Когда сюда придет армия Аластара подавлять бунт – вот это будет ужас. А если еще и Херевард вторгнется, то все эти люди жестоко пожалеют о содеянном. Тебе-то, Янамари, нет никакой разницы, чья кровь впитается в почву, но мне – не все равно. Я люблю эту землю.

Признался, и как-то сразу полегчало на душе. А еще Рамману показалось, в кладовке стало совсем темно и прохладно. Тени сгустились, в лицо неведомо откуда дыхнуло грибной сыростью, мокрой землей и листьями.

– Ты меня слышишь… Спасибо… – Янамарский владетель почувствовал себя польщенным. – Ума не приложу, чем ты можешь мне помочь, да я и не прошу ничего. Просто знай – я старался не допустить кровопролития, умиротворял Аластара как мог, я не хотел, чтобы наш край… ты… Янамари обезлюдел… людело. До процветания нам, конечно, далеко, но не все так уж плохо… было.

Чужая душа, как известно, непроглядная тьма, но не для духов же? Так пусть заглянут в самую суть Раммана Никэйна графа Янамари. Ему нечего скрывать, и дел своих он не стыдится.

И ничего тут нет смешного! Земля предков, земля пращуров, политая их кровью и потом, – это не смешно. Даже Джона, которая обрела новый дом на Шанте, все равно тосковала по Янамари. И примчалась при первой же возможности, чтобы снова ощутить могущественную силу плодородной земли. Свадьба свадьбой, но не только ради первенца явилась шурианка, и не столько для знакомства с его нареченной. И взревновала, когда почуяла змеиным сердцем своим, что любовь Янамари принадлежит теперь не ей одной. Так даже к невестке не ревнуют. Джона по-настоящему разозлилась, и это поняли все, у кого имеются глаза.

– Я останусь с тобой до конца. И после смерти тоже, – выдохнул Рамман в темноту.

Ему пахло теперь яблоками, и словно тонкие сентябрьские паутинки коснулись лица.

– Элишва?

Тишина. Только легонькие мышиные шажочки под полом. Воистину, слепому бесполезно вглядываться, а глухому вслушиваться. Рамман в изнеможении закрыл глаза.

Взрослый мужчина может прожить без огромного количества удобств. Он спокойно обойдется без табака, чистых салфеток, столовых приборов и даже, пес раздери, без свежих рубашек. И только отсутствие одной вещи может свести с ума – отсутствие новостей. Не знать, на каком свете находишься, не ведать, что происходит за стенами кладовки – вряд ли господа республиканцы могли выдумать пытку страшнее для такого человека, как Рамман Никэйн. Лучше бы его не кормили, честное слово. Женщина, которая приносила еду, не в счет. Простая крестьянка, что она может знать?

О матери и невесте, к слову, он не беспокоился нисколечко. Джона наверняка взяла Илуфэр под защиту и покровительство, а с графиней Янамари девушка не пропадет.

Однако же не зря в народе говорят, что даже кошку можно заставить есть репу, если дать ей как следует поголодать. Через несколько дней на голодном пайке Рамман озверел.

Ходить за пленным владетелем оказалось не в пример легче, чем, скажем, за козами. Всего и заботы, что трижды в день покормить его, воды налить в умывальник да вынести поганое ведро. Графа Майрра втихомолку жалела, готовила собственноручно, чтобы комитетчики ненароком не уморили пленника, и узилище его по мере сил постаралась сделать более… домашним, что ли. Тюфячок приволокла, одеяло и даже бельишко. Молоденький ведь, не старше Деррина-средненького – ведает ли кто, где его косточки? А уж про душу и думать страшно! Расточилась, истлела, как у всех у них, у неприкаянных, ненужных… Было дитятко – и нету. Словно и не выносила вдова Бино под сердцем троих сынов. Сгинул род, оборвалась ниточка. А этим тварям ненасытным, Эску и Хереварду, все мало! Если б какой-нибудь бог покарал бы их обоих, диллайнского князя и колдуна-эсмонда, какие жаркие молитвы вознесла бы ему Майрра! Обоих, обоих кровожадных стервецов! Будь они прокляты – оба!

Два дня новорожденной Янамарской республике исполнилось, а на третий явился в Дэйнл от тива Хереварда переговорщик – гладкий и наглый, чтоб переговоры, значит, вести. А предмет тех переговоров был понятен даже козе. От Эска Янамари отложилось, пожалуйте теперь под руку Благословенного Святого. И графа своего, эскова выкормыша, изменника и бунтовщика, извольте из кладовки извлечь да и выдать на справедливый и скорый синтафский суд. Но тут нашла коса на камень, и революционный комитет, как та коза, уперся рогом.

Появление господ из Комитета стало для Раммана долгожданным событием, почти радостью, сулящей хоть какую-то определенность. Четверо преисполненных чувством важности миссии мужчин в сюртуках, украшенных черно-желтыми бантами, и уже знакомая графу женщина-прислужница.

Самый невзрачный из визитеров вышел вперед и, небрежно кивнув узнику, заявил:

– Добрый день, гражданин Никэйн. Мое имя Камилен, гражданин председатель Камилен. У вас имеются какие-нибудь жалобы или пожелания?

Владелец крошечной типографской мастерской, перебивавшейся редкими заказами рекламных листков, сделал большой карьерный скачок, как на взгляд графа. Ни барона Шэби, ни хозяина мануфактур средь нового руководства не наблюдалось, что показательно. Либо эти ушлые «граждане» скомпрометировали себя слишком высоким происхождением, либо решили остаться в тени, на случай резкой смены политической обстановки. Что тоже разумно.

Прислуживавшая Рамману женщина, к его удивлению, также состояла в рядах Комитета.

«Революционные нравы? Или подачка простолюдинам?» – вопрошал себя Рамман, разглядывая разношерстную компанию.

– Нет, кроме того, что меня беззаконно лишили свободы, никаких претензий у меня нет, господин Камилен, – признался узник честно.

– Гражданин Камилен, с вашего позволения, – поправил его владелец типографии, многозначительно сверкнув очами. – Это принципиально. Видите ли, в Янамарской республике прежние сословия, согласно воле народа, отменены. Касательно же вашей свободы… Полагаю, надо перейти прямо к делу. В Дэйнл прибыл эмиссар Хереварда Оро. В том числе и по вашу душу, гражданин. И его настоятельные пожелания вашей передачи в руки Синтафа, признаюсь честно, ставят Комитет Общественного Благоденствия перед дилеммой… – и видно было, что он наслаждается всеми этими звучными названиями.

«Гражданин» выходило рычащим, так же как сладкие для слуха любого революционера слова «принципиально» и «эмиссар». Охваченного высоким гражданским порывом Камилена распирало от гордости за себя, такого умного и достойного патриота Янамари. И Рамман не видел причин, отчего бы ему не спустить выскочку из заоблачных высот на землю.

– Видите ли, гражданин Камилен, решение разного рода дилемм как раз и входят в обязанности… хм… руководителя, – улыбнулся граф вежливо.

– Бесспорно. И ваша ирония, безусловно, оправданна. Однако давайте начистоту, гражданин граф. Республика сейчас оказалась между двух огней и вести войну на два фронта неспособна.

«Вот уж точно – бесспорно, – согласился Рамман. – Хорошо хоть ты это понимаешь».

– Цена же договора с Синтафом – ваша голова. Однако… Вы были хорошим графом, народ вас любит. И выдавать вас на расправу эсмондам – не только преступно, но и неразумно. Впрочем, Комитет пойдет на это, если вы, гражданин, не подчинитесь воле народа и не присягнете Республике. Я не требую немедленного ответа. В вашем распоряжении, по меньшей мере, сутки на размышление. Завтра после полудня посланник Хереварда прибудет вновь. К тому времени Комитет должен будет что-то ему предъявить: или пленного заговорщика и мятежника, или… лидера, облеченного доверием народа и Республики.