Но тот лишь вздрогнул всем телом. Пришлось тянуть его в дом, чтоб на месте поискать каких-нибудь чистых тряпок для перевязок, а лучше всего мазь или чего-то подобного. Несколько старых рваных простыней, которыми побрезговали разбойники, пришлись очень даже кстати, а вот с лекарствами не повезло. Кроме полупустой бочки с вином Пард ничего не сыскал, хотя перерыл все, что уцелело при грабеже. Полная фляжка доброго красного вина – вот и все лекарство.

– Открывай рот, – приказал дезертир, склоняясь над эльфом, который подозрительно покосился на флягу. – Это просто вино.

Но нелюдь не только не пожелал подчиниться, но и всеми силами постарался отодвинуться подальше, заслоняясь искалеченными руками.

– Зачем я вернулся? Затем, чтоб тебе помочь, скотина! – не на шутку разозлился Пард. – Надо было мозги тебе сразу вышибить и не возиться с такой неблагодарной тварью, как ты. Хочешь знать, почему я здесь? Я, вишь, на лекаря учился… на скотьего доктора… всякую тварь живую лечил: лошадь, корову, козу. Хоть у них тоже души нету, а боль-то звери чуют… Понимаешь?.. Да и не лекарь пока… уже… а вовсе дезертир и… мародер. Я оньгъе, ты видишь, я оньгъе и таких, как ты, должен перво-наперво резать безо всякой пощады. А я вон тебе помогаю, пытаюсь помочь, а ты что делаешь?

Неблагодарный больной напряг последние силы и разлепил разбитые ссохшиеся губы, сначала издав сдавленный хрип, перешедший в настоящее змеиное шипение, пока не сумел выдавить нечто членораздельное:

– Вино нельзя. Воды. Пить воду.

– Ишь ты! – ядовито ухмыльнулся Пард. – Может, тебе религия пить вина не дозволяет? Благочестивый или как?

– Воды, – прошелестел эльф.

– Ладно, это даже проще.

Пард принес воду. Никогда он не видел, чтобы ее пили с таким наслаждением и такими муками, а уж смотреть на этот процесс было в высшей степени омерзительно. Кроме как втягивать в себя воду с помощью свернутого в трубочку языка у эльфа не получалось.

«Может быть, они так и пьют, словно змеи, эти эльфы поганые?»

Напившись, тот впал в беспамятство. Пард решил времени не терять. Поймал-таки одинокого петуха с подпаленным хвостом, одуревшего от нежданной свободы и одиночества, и пустил упитанную птицу на целебный суп, твердо пообещав себе на капризы эльфа внимания не обращать. А вино выпил сам.

Бульон получился на славу, ароматный, наваристый, с золотистыми кружочками жира, то что нужно для восстановления сил. Оньгъе растормошил эльфа и с нескрываемой угрозой спросил, мрачно глядя прямо в его мутные глаза:

– Куриный навар пить будешь?

Эльф согласно кивнул, но одной доброй воли оказалось недостаточно. Номер с языком тут не прошел, эльф захлебывался и обжигался, а ничего путного не получалось. И пришлось гордому Аннупарду Шого кормить своего пациента из ложечки, морщиться от отвращения, но прикасаться к нелюдю, придерживая того за костлявое плечо.

– Спасибо, – прошипел эльф, опустошив миску.

– Вот ещё, – фыркнул в ответ оньгъе. Даже принимать благодарность было несказанно противно.

– Сними, – внезапно попросил эльф, указывая на тонкий блестящий ошейник, охватывающий его шею. По металлу шли какие-то значки и насечки на незнакомом языке, и Пард, с некоторым ужасом в глубине души, догадался, что это вещь не простая, а волшебная.

– Ты колдун?

В животе сладко зудели от страха кишки. Попы внушали, что магия пошла целиком от демонов и прикоснувшийся к ней обречен на проклятие, а магия нелюдей тем более. В Оньгъене уже двести лет за колдовство сжигали на медленном огне.

– Сними. Не бойся.

Пард гордо вскинул подбородок с курчавой бородкой, задетый за живое.

– Так ты колдун или нет?

Он не собирался сдаваться. Пусть нелюдь скажет, тогда и посмотрим, что делать. Но эльф только прикрыл устало глаза, мол, не хочешь – не надо. Больно гордый был. Ну что же, мы тоже гордые. И Пард оставил узника одного, чтобы подумал как следует над своим поведением. Он облазил все поместье, нашел даже подземный ход, правда, полузасыпанный от старости. Вернувшись, обнаружил, что эльф не пошевелился. Но оньгъе не расстроился. Так даже удобнее изучать объект своего любопытства. Бывает так иногда, что встретишь какого-нибудь жуткого урода, страшного, мерзкого, и не в силах глаз оторвать от его уродства. Когда Пард был маленьким мальчиком, в соседней деревне за рекой жил старый солдат. Где и когда враги вырвали ему глаза, он никому не говорил. Жуткие глазницы его были черны и вечно сочились гноем, и Пард страшно боялся случайной встречи со слепцом, но, если таковая приключалась, не мог глаз оторвать от ран, хотя у него мурашки бежали по спине и сердце заходилось от ужаса.

У этого эльфа от прежнего, наверняка красивого облика остались только длинные темные ресницы и чудом не сломанный прямой тонкий нос с точеными крыльями ноздрей. И глаза, конечно. Единственное, что жило на изуродованном лице. Говорят, что эльфы могут зачаровывать взглядом, и, по-видимому, это так и есть. Иначе и не объяснишь заботу оньгъе о своем самом ненавистном враге. Не глаза, а глазищи. Такие бы бесподобно смотрелись на женском лице – светлые, яркие и совершенно ничем не напоминающие рыбьи, даже не водянистые. Скорее они походили на какие-то чудные светло-светло-серые кристаллы.

– Сними. Прошу тебя, – снова попросил эльф и добавил чуть погодя: – Больно. Очень.

Пард колебался, то поднося пальцы к злополучному ошейнику, то отводя руки, пока наконец не решился. Ничего ровным счетом не почувствовав, он нащупал хитрый замочек, понимая, что переломанными пальцами, да еще и без ногтей, эльф бы ни за что его не одолел. Вздох искреннего облегчения, когда ошейник полетел в другой конец комнаты, дал дезертиру понять, что он сделал не просто доброе дело, а нечто большее.

– Спасибо.

Пард не поверил, увидев в глазах эльфа слезы. А еще говорят, что нелюди не могут плакать. Эльф не плакал, сил не было, но одна слезинка все же скатилась по щеке. От вида чужого унижения оньгъе стало как-то не по себе. Что может быть глупее мужских слез? Пард отвернулся.

– Ириен, – шепотом сказал эльф.

– Что? – не понял оньгъе.

– Имя… Мое.

– Ириен? – переспросил тот.

Эльф кивнул.

– Значит, тебя зовут Ириен. А меня зовут Пард. Вот и познакомились.

Больше они не разговаривали. Спасенный совершенно выбился из сил, затих, а затем и заснул, укрытый куском одеяла, а Пард, наблюдая за наступлением ночи, крепко призадумался. Из поместья нужно убираться. Не ровен час, объявится кто из родни погибшего хозяина. А как отнесутся местные к оньгъе-дезертиру и покалеченному эльфу – это очень тревожный вопрос. И где гарантии, что Пард не разделит предыдущей участи эльфа? Уходить отсюда надо, и все дела, решил за себя и своего пациента Аннупард, прежде чем завалиться спать.

Избавленный от колдовского ошейника, Ириен уже на следующее утро смог самостоятельно слезть с кровати, несказанно удивив Парда. Передвигался эльф не слишком уверенно, но зато целенаправленно. Парду, словно привязанному, пришлось ходить следом, потому как эльф не торопился пояснять ему цель своих тщательных поисков. В итоге ею оказались два чудных меча с узкими лезвиями, необычайно красивые и необычным образом заточенные. Мастерская работа, хоть и явно эльфийская. Недаром покойный хозяин замка польстился на них. Ириен толком рассказать ничего не мог, из его поврежденного горла вырывалось только змеиное шипение, но привел оньгъе в прелюбопытную комнатенку. Владетель Эвраста любил потешить себя не только грабежами и разбоем на большой дороге, но и пытками случайных бродяг, а кроме того, благородный господин баловался чернокнижием. Чего он добивался от эльфа, Парду осталось не вполне понятно, но, разглядывая коллекцию, состоящую из сушеных девичьих голов, бутылей с какими-то отвратительными кусками, кошачьих шкурок и прочей мерзости, он решил, что медленную и мучительную смерть хозяина на колу можно смело называть заслуженной казнью. Прежде чем уйти из поместья, дезертир с удовольствием бросил в колодец чародейский ошейник, впервые в жизни искренне прочитав очистительную молитву.

Они вышли на тракт уже ближе к вечеру. Эльф в одежде с плеча своего мучителя выглядел пугалом, но держался с таким достоинством, что не каждый король осмелился бы обратиться к нему без дела. Он вроде и не стремился к обществу своего добровольного спасителя, специально делая вид, что идет рядом только из-за общего направления. Спрашивать Парда о ночлеге он тоже не собирался. Просто свернул в приглянувшуюся рощицу, нюхом угадав ручеек, скрытый в высокой траве. Оньгъе возмутился, но поплелся следом. Ему же пришлось собирать хворост, разжигать огонь и варить еду, потому что «его эльфячье величество» все время пролежал под кустом, свернувшись калачиком. Пищу принял чуть ли не силком, то и дело бросая на полыхающего злобой оньгъе пронзительные взгляды.

– Ты меня не выводи из себя, тварь, – предупредил Пард. – Последний раз о тебя руки мараю. Мне что, делать больше нечего, как нянчиться с разной нелюдью? Небось ты бы об меня ноги вытер и дальше пошел? Так ведь? Все! Завтра ухожу.

– Уходи, – тихо каркнул эльф и закрыл глаза.

Аннупард всегда считал себя человеком слова – как обещал, так и сделал. Еще до рассвета проснулся, быстренько собрал манатки и направил стопы прямиком на юг. Дорога сама ложилась под ноги, только успевай коленями двигать, осеннее солнышко не пекло, а ласково грело. И вообще, бродяжья жизнь была по всем признакам хороша и удобна, а одиночество совершенно не тяготило. Шел он, шел, но затем присел на обочине, чтоб попить водички и съесть сухарь, да так и просидел на месте, пока не увидел вдалеке высокую фигуру такого же одинокого путника.

Мечи, привязанные веревкой к спине, успешно служили упрямому эльфу противовесом, а не то его точно согнуло б пополам. Голову он обвязал платком, справедливо решив, что вид обкромсанной шевелюры может вызвать ненужные подозрения у встречных прохожих. Обычай срезать волосы рабам был в ходу почти во всех землях. Когда он поравнялся с сидящим Пардом, то лишь покосился на оньгъе с необъяснимым выражением лица и медленно попылил дальше.

Тогда бывший солдат, а ныне дезертир плюнул себе под ноги, грубо выругался и увязался следом и более попыток бросить малахольного эльфа не предпринимал. И очень скоро открыл для себя простую старую истину – какое бы доброе и благое дело ни сделал человек, рано или поздно он хотя бы раз непременно пожалеет об этом. Пард жалел о том, что связался с эльфом, по двадцать раз на дню, а иногда и гораздо чаще. И было от чего. То ли эльф ему попался какой-то особо сволочной, то ли вся их порода отличалась скверным характером, но каждая попытка наладить контакт с Ириеном оборачивалась для несчастного оньгъе припадком раздражения и плохо сдерживаемого гнева. Эльф не желал быть послушным, демонстративно игнорируя все указания добровольного спутника и лекаря в одном лице. С отвращением пил отвары, что готовил ему Пард из знакомых целебных растений, не позволял ставить примочки и тем не менее выздоравливал не по дням, а прямо-таки по часам. Парду становилось чуть ли не до слез обидно. Пациент сам себя лучше всякого лекаря может вылечить. Ну почему люди так не могут? Что за вселенская несправедливость? За что этому остроухому отродью такой дар, в то время как люди от маленькой ранки могут помереть в три счета?

Они уходили все дальше и дальше на юг, убегая от подступающей осени, постепенно притираясь друг к другу, можно сказать даже привыкая, хотя наибольшие усилия потребовались именно от Парда.

Голос у эльфа восстановился довольно быстро, о чем сам оньгъе узнал совершенно случайно, когда услыхал, как тот тихонько мурлыкал себе под нос песенку, когда мылся в ручье. С мытьем вышла отдельная история. Пард себя никогда не считал засранцем, но патологическая тяга эльфа к купаниям была ему непонятна. Зачем, скажите на милость, полоскаться в воде, если накануне они до нитки вымокли под проливным дождем, зарядившим на целый день?

Снова зубами пришлось скрипеть, когда эльф вернулся от ручья не только чистый, но и с тремя рыбинами, нанизанными на примитивную острогу.

– Это ты рыбам песенки пел? – мрачно поинтересовался оньгъе, сердито потроша добычу.

– Нет, себе, – без зазрения совести признался Ириен.

– Дурному не скучно и самому, – фыркнул Пард.

– Сегодня мне почти не больно говорить.

Он осторожно разминал до сих пор неловкие пальцы, которые, в отличие от всего остального, заживали медленно. Медленно, разумеется, относительно той удивительной скорости, с какой исчезали с его тела иные раны. Даже шрамов почти не оставалось.

– Может, все же на следующем привале я сварю отвар из корешков зубата и ванночки из него поделаем? Верное же средство, – давясь раздражением, предложил Пард.

В ответ, как обычно, он получил тяжелое отстраненное молчание. Парду оставалось только созерцать лохматую макушку. Остроухий предпочитал сидеть в странной позе, упершись лбом в согнутые колени. Пард смотрел и злился. На него и на себя.

– Если ты считаешь, что мои лекарства не подходят, то так сразу и скажи, – пробурчал он, возвращаясь к рыбе.

– Некоторые помогают.

Право слово, слышать это было приятно, хотя Пард никому не признался бы в том даже под пыткой. Рыбку он обмазал глиной и запек в угольях. Не еда, а сплошное блаженство, если бы только не требовалось чистить кусочки для эльфа. Мелкие движения были тому недоступны. Странное дело, но челюсть свою Ириен вправил и залечил чуть ли не в первую очередь. Парду, еще в бытность учеником скотьего лекаря, пользовавшего по бедности не только животных, но и людей, довелось сталкиваться с такими неприятными переломами. И он видел, как люди мучаются, пьют через трубочку, едят жиденькую кашку, а иногда и калеками остаются на всю жизнь. А тут всего ничего, какая-то пара суток с небольшим – и полный порядок. Парда трясло от злости и зависти.

– Ты ведь колдун, что ж тебе твоя волшба не помогает с руками-то?

Пард вложил в вопрос все накопившееся злорадство.

– Я не целитель, – спокойно пояснил эльф, не реагируя на явную насмешку. – Я знаю только несколько самых простых заклинаний. Кровь могу остановить, простой перелом срастить, ожог или рану затянуть, шрам убрать – вот и весь арсенал.

– А тот, через щеку, на память оставил?

Ириен невольно потрогал белую толстую нитку рубца, идущую от правого уголка рта к виску.

– От волшебного оружия шрамы не исчезают. Только тот, кто нанес рану, может ее излечить.

– А он, я так понял, не хочет, – усмехнулся недобро Пард.

– И не хочет, и не может. А что касается пальцев, то переломы слишком сложные. Да и больно сильно.

– Так сильно, что мочи терпеть нет? – с наслаждением нахамил оньгъе.

Но Ириен ответил серьезно:

– Я несколько раз пытался, но сознание терял. Не получается.

– А почему тогда от помощи отказываешься? Может, корешки-то помогут?

– Лошадям твои корешки помогают, а у… нелюдей от зубата хрящи окостеневают, – нехотя пояснил эльф. – Мне так разок локоть «полечили». Еще чуть-чуть – и сустав бы уже никто не смог разогнуть.

– Я не знал, – честно признался Пард.

– Ну так теперь знать будешь и никого калекой не сделаешь, лекарь, – сказал эльф как отрезал, продемонстрировав кусочек своего подлинного норова.

Оставалось Парду только челюстью хлопать от неожиданности. Он, конечно, обозлился поначалу, но к сведению случай принял и даже повадился советоваться с Ириеном о лечебных свойствах иных трав. Многого он от эльфа не добился, но попутно выяснилось, что тот изведал в своей жизни немало неприятных приключений, заканчивавшихся серьезными ранениями, и очень часто оказывалось так, что помочь было совершенно некому и приходилось обходиться своими силами.

– А ты кто такой? – поинтересовался как-то раз оньгъе.

– Как это кто? – не понял Ириен.

– Наемник, бродяга, пилигрим, шпион?

Тут эльф внезапно задумался, сделав для раздумий остановку прямо посреди дороги.

– Наверное, наемник.

– Наверное?

– Я ношу оружие, я воин, я иногда нанимаюсь в армию, значит, я – наемник. По крайней мере так можно охарактеризовать род моих занятий.

– Но на самом деле ты считаешь себя кем-то иным? – догадался внезапно Пард.

– Почему ты так решил? – холодно спросил Ириен.

– Очень просто. Я, например, сбежал со службы, значит, я дезертир и к тому же предатель, но я таковым себя не считаю, потому что никто не спрашивал, хочется ли мне быть солдатом. Правильно? Я всегда хотел за лошадьми ходить, быть для всяких тварей лекарем, им я себя в глубине души и считаю. Да, недоучкой и невеждой, но именно лекарем, а не дезертиром.

Внезапно эльф улыбнулся. Еле заметно, самым уголком губ, и то была первая улыбка, которую Парду довелось видеть на его лице. Кривая и неловкая, но это первый признак выздоровления, как говорится в «Канонах».

– Да ты философ, Пард. Этак каждый станет считать себя на самом деле кем-то иным. Шлюха – жертвой мужской похоти, наемный убийца – непризнанным поэтом, а пьяница – праведником. Хотя, возможно, ты и прав. Из тебя на самом деле лекарь лучший, чем солдат.

Пард надулся, углядев в его словах скрытую насмешку. Можно подумать, эльфу виднее, какой он воин, если он и лекарь не самый лучший. Но буквально на следующий день оньгъе выпал случай убедиться в том наглядно.

– Сюда идут люди, – внезапно сказал эльф.

– Что?

– Я говорю, что в нашем направлении со стороны дороги идут люди. Числом… э… одиннадцать.

Глядя, как Ириен аккуратно положил у ног мечи, Пард тоже придвинул свою секиру поближе. Люди эти могли быть кем угодно: лесорубами, охотниками или такими же бродягами, но им следовало увидеть, что два путника возле костерка совсем не безоружны. Прошло еще несколько мгновений, и Пард тоже услышал шуршание в кустах, топанье десятка ног и пыхтение. Эльф даже ухом не повел, продолжая поворачивать прутик с кусочками жирного кролика – вечерней своей добычи.

В людях, которые стали появляться со всех сторон из-за деревьев, Пард сразу и безошибочно опознал отъявленных головорезов. И он никак не мог ошибиться. Оньгъе сам мог стать точнехонько таким. Если бы захотел насиловать, убивать и грабить безнаказанно – до тех пор, пока из брюха не выпустят кишки или шею не обовьет жесткая веревка. Только двое из банды оказались метисами, а остальные представляли собой столь любимую оньгъенскими попами расу «настоящих» людей. Но такое явное преимущество никак не отражалось на их бандитских рожах.

– Что я вижу?! – радостно воскликнул самый толстый и розовощекий из компании. – Оньгъе в компании с эльфом? Ниски, я не сплю? Или, может быть, сегодня какой-то особенный день?

Квартерон с грязной каштановой шевелюрой игриво хохотнул в ответ, но тяжелый топор в его руках выглядел совсем не игрушечным.

– Оньгъенская собака моя. Родня как-никак.

– Трахни рыжего, как дед бабку твою трахал. Авось понравится, – предложил смуглокожий красавец со сломанным носом.

Головорезы довольно заржали. Предстоящая забава их весьма привлекала. И они, и даже Пард прекрасно понимали, что двое против одиннадцати просто не могут выстоять. Типичная оньгъенская внешность Парду приносила одни только неприятности, начиная от проклятий, брошенных негромко вслед крестьянкой, и заканчивая тяжелыми побоями. Даже сбрив бороду, он оставался бритым оньгъе, безошибочно узнаваемым в глухую безлунную полночь.

– А что будем с чучелом делать? – вопрошал тем временем толстяк – главарь.

– Прирезать его…

– В Морокене за остроухих дают десять монет серебром…

– Да на кой нам эльф?

Предложений было много, и разнообразием они не отличались. Пард невольно покосился на Ириена. Тот нимало не смутился и на высказывания разбойников обращал внимания не больше, чем на ветер в кронах местных кривых сосен. Но едва главарь сделал шаг в его сторону, эльф неуловимым движением подхватил мечи и принял недвусмысленную стойку. Определенно, он собрался драться.

– А ты совсем тупой, – усмехнулся толстяк. – Считать не умеешь?

– Умею, – сказал эльф и без всякого предупреждения пошел в атаку.

Мечи в его руках ожили, и за их бешеным блеском Аннупард не сумел разглядеть тех быстрых, текучих движений, которые превратили эльфа в неуловимую тень. Брызги крови расцвели под росчерками его мечей.

– Девять, – сказал Ириен.