Глава 6. Аня

Я только раздражённо посмотрела на женщин и, достав шлепки, обулась в них и встала. Страх сковал всё моё существо, концентрируясь внизу живота.

Резво переодевшись, уже не отвлекаясь даже на неторопливый разговор соседок, я вышла за дверь палаты. В коридоре было также светло, в разные стороны сновали врачи, пациенты и медсестры с капельницами и пилюлями. Повсюду раздавались просьбы больных и требование персонала.

Как и всегда чувствуя на себе взгляды окружающих, я на негнущихся ногах прошла по коридору и нашла нужную дверь.

В нескольких метрах, возле стойки администратора я увидела рослую женщину. И в обычное время я бы и внимание не обратила, но рука брюнетки лежала на предплечье Романа Алексеевича и это вызвало внутренний дискомфорт. Мысль о том, что женщина могла быть супругой моего хирурга, казалась невыносимо обидной.

Будучи балериной, я не отличалась умением красиво говорить, читать наизусть целые поэмы или выдавать остроумные шутки, зато я обладала гораздо более полезным талантом помимо красоты движения. Я понимала язык тела.

Танец – это способ передачи информации без слов. И в этой мизансцене, что я наблюдала, было ясно видно, что дама с модной стрижкой, возраста примерно моей матери, отчаянно желала Сладенького. Всё тело женщины тянулось к мужчине, глаза то и дело ощупывали привлекательное лицо и участок обнаженной шеи, а пальцы так и норовили вцепиться в ткань халата.

Внимание же врача было поглощено плинтусом с правой стороны от темной головы собеседницы.

Внутри живота возник неприятный отголосок тошноты, словно я увидела что-то запретное и неправильное.

Я слегка вздрогнула, когда светлая голова Романа Алексеевича повернулась, и он уставился прямо на меня.

Его тело напряглось, мышцы ясно обрисовались под белым халатом, а глаза чуть прищурились, напоминая ястреба, узревшего на дальнем расстоянии свою добычу.

Вот, это мужчина, который желает женщину. Очевидно, то, что Роман Алексеевич впервые видел меня в полный рост, сыграло свою роль.

И дама тоже оказалась неглупа и сразу заприметила резкую смену в собеседнике.

Она перевела взгляд на меня и с явственным высокомерием оценила и тонкий стан, и свежее молодое лицо, и копну всклоченных черных волос.

И если мне самой они и показались патлами, то взгляд, брошенный в матовое непрозрачное стекло в двери процедурной, подсказал, что выглядело это, как минимум, привлекательно. Если не сказать – сексуально.

Я вдруг вспомнила сказку, с которой я впервые танцевала на сцене. Это была «Мёртвая царевна» Пушкина. И вид этой порочно красивой женщины ясно давал понять, что как бы ни было налито и красно принесённое ею яблоко, принимать его нельзя.

Я быстро отвернулась, стыдясь, что меня поймали за подсматриванием. Отчего в душе набегали волны неприятной тяжести предчувствия.

Безотчётное волнение пробиралось под кожу, как игла медсестры – болезненно и осязаемо.

Слишком осязаемо.

Я невидящим взором смотрела на дверь, за которой мне предстояло остаться с хирургом один на один.

Возможно, Роман Алексеевич пригласит кого-то, но неуклонно приближающиеся беззвучные шаги и усиливающийся запах свежего одеколона словно шептал мне, что перевязка будет тет-а-тет.

Я медленно повернула голову, чтобы столкнуться с насмешливыми синими глазами, и вмиг ощутила дикое желание сбежать в свою палату к соседкам-хохотушкам. В любое другое место, где не будет этого настырного взгляда, который как магнит с разными плюсами – и притягивал, и отталкивал.

Пока он неуклонно подступал, я оценила неспешность его шага, в котором не было ленцы, а только затаённая сила. Роман Алексеевич напоминал спринтера, готового рвануть в любой момент. Наверняка, умение бегать для врачей крайне важно, ведь порой чья-то жизнь висит на волоске.

Он почти рядом и я, задыхаясь, окунулась в омут его темных глаз, загипнотизированная обещанием, полыхнувшим в них. Я одёргивала себя за столь несвоевременные мысли и желания, но разве внимание такого мужчины могло оставить безразличной меня? Хоть кого-то?

– Эта женщина ваша жена? – задала я вдруг вполне закономерный вопрос, чтобы хоть немного сбросить с плеч лямку власти и отвоевать себе личного пространства, потому что он подступил слишком близко, потому что он одно сплошное «слишком».

Роман Алексеевич резко побелел и посмотрел на меня, как на насекомое, словно я не достойна знать ответ на простой вопрос.

Больно надо!

Я еще раз кинула взор туда, где только что стояла дама и перевела его на мужчину. Он отвел свой острый взгляд и без слов открыл передо мной двери. Рукой он направил моё движение, чтобы проходила быстрее.

Подчинилась. Быстрее начнем, быстрее кончим.

Нет, об этом точно думать нельзя.

А он смотрел так, словно знал каждую мысль, что проскакивала в моей глупой голове, каждое желание, что обуревало молодое тело.

Откуда?

Он отвернулся, дав мне возможность вздохнуть спокойно, и стал выполнять простые, привычные для него действия: вымыл руки, вытер, натянул латексные перчатки, начал готовить раствор для обработки шва. Ничего особенного. Обычные действия обычного врача.

Вот только у меня прошла дрожь по телу от того скрытого эротизма, что сквозил в каждом его мерном движении рук. Он словно выполнял сложнейшие па из соблазнительного, но такого порочного балета «Кармен».

Я увидела, что голова его чуть повернулась, а взгляд зацепил трясущиеся руки, которые я заламывала, не зная, куда их деть. Он хмыкнул, негромко, но словно не сомневался в причине моего волнения.

– Синицына, если вы так и будете продолжать на меня смотреть, то я быстро переквалифицируюсь из вашего врача в…

Кого? Кого?!

Он не успел закончить фразу, а я заметила медсестру только, когда худосочное тело оказалось перед покрасневшим от стыда лицом.

– Роман Алексеевич, я отходила.

– Вы можете… – Он раздраженно дернул головой и замолчал. Медсестра стояла ни жива, ни мертва. Очевидно же, что он тоже был раздражен тем, что его перебили. Вздохнул, сдержав в себе едкий ответ, и посмотрел на свои руки, затянутые в латекс.

– Принесите со склада коробку перчаток. Это будет полезнее, чем ваш лепет, – произнёс он, возвращаясь к методичной подготовке раствора.