Глава 2. Макар Черкашин

Перед его глазами мелькают звезды. Кажется, что именно сейчас, когда эти губы плотным кольцом обтягивают член, а его руки вплетены в шелк волос, он просто уносится в небо.

Летает там, буквально парит.

Пока терпение не лопается, и он не начинает жестко трахать узкое горло этой шикарной девчонки.

Стоило ей зайти внутрь конференц-зала, как Макар обычно называл круглую комнату для переговоров и наказаний, дыхание перехватило.

Весь смешной камуфляж тут же мысленно слетел с идеальной формы груди, тонкой талии и сладкой дырки, что таит наслаждение. Очки, пучок. Кого ты пытаешься обмануть, малыш? Макар уже просканировал все, уже нагнул и вставил, и даже мысленно залил эти безобразные очки спермой.

А она ведь чувствовала его. Знала, что попала в логово хищника и понимала, кто главный. Больше ей не выбраться. Она, может, и пыталась отсрочить свое наказание шутками. И Макара они даже позабавили. Нет ничего лучше бабы, с которой можно не только потрахаться, но и поржать.

А уж когда она выпила залпом водку, шансов Макару она не оставила. Теперь он четко для себя решил, что сегодня возьмет ее в рот. Для профилактики. Научит ее членом, что бросаться на защиту всяких мокрощелок не стоит. О себе нужно думать.

А завтра он решил отвезти ее на крышу высотки и трахнуть возле парапета, чтобы ее лишение девственности запомнилось надолго.

То, что она невинная, было ясно, как то, что граната не дает осечек, а человек при угрозе жизни готов продать и своего ребенка.

Такой камуфляж способ отогнать от себя всяких недомерков, и Макар обязательно похвалит ее языком за то, что хранила свое тело для него.

Сначала вылежит рот, потом соски, и, конечно, не забудет о губах между ног, что она сейчас так тесно сжимает.

А ее глаза невероятного оттенка только добавляют кайфа, что жидкой лавой течет по его венам, пока он толкается членом в рот, а вскоре со стоном изливает лаву в маленький пухлый ротик, который так удачно получил, всего лишь списав один из БМВ.

Машина была непоследней модели. Толик в пьяном угаре не заметил, как шлюшка завела двигатель и рванула по дороге.

Можно, конечно, долго ржать, думая о том, как он бежал с расстегнутой ширинкой, так и не успев поссать.

Но эта была машина Черкашина, и кто-то должен был ответить.

Так удачно сложилось, что ответила Василиса. Имя-то какое чудное.

Он задержал ее голову на себе ровно столько, чтобы она успела проглотить каждую каплю драгоценного семени, и только потом отпустил.

Отпустил настолько, чтобы заглянуть в глаза и приблизиться к губам. Он хочет их поцеловать. Он не видит в этом ничего криминального, ведь сейчас в ее рту вкус его самого. Он уже близко. Сладкие губы, поблескивающие влагой, так и манят.

Он спустил семя секунду назад, но уже чувствовал, что есть порох в пороховницах только при одной мысли о влажных губах и между ног.

И только он хочет коснуться желанного рта, она закрывается ладошкой, а вторая упирается ему в грудную клетку.

– В чем дело? – с рыком спрашивает он и пытается убрать, мешавшую продолжить игру, ладонь. Но эта малявка взбрыкнула и отпрянула. Да так быстро, что он не успел схватить кофту.

– Помнится, поцелуи в договор не входили.

– Что мешает нам немного изменить договор, – резко встает Макар и наступает. Нависает. Давит ростом и своей мужской силой.

Он был удовлетворен, но это только разожгло аппетит. Может быть, и не ждать завтра. Он же джентльмен. А даме требуется ответить взаимностью, довести до такого же состояния, чтобы она кричала не на него, а от его рук и губ.

– Не приближайтесь! Вы дали слово!

– Дай мне право взять его назад, малыш, и ты получишь много удовольствия, – усмехается он и, сделав еще шаг, все-таки хватает со спины эту сладкую конфетку. Хотел вгрызться в эту прозрачную кожу, посмотреть такая ли она нежная под одеждой.

Руками он уже забрался под нее и даже снова нащупал грудь, чувствуя отчаянное сопротивление.

– Не даю. Я не даю такого права!

– Ты еще скажи, что тебе не понравилось у меня сосать.

– Конечно, нет! – возмущенно вскрикнула она, когда его пальцы обнаружили стоящие сосочки.

– Врешь, малыш, – рыкнул он и протиснулся через тесный ремень брюк и тут же замер, прикрыв глаза от наслаждения. Мягкие, влажные завитки волос были просто восхитительны. Макару дико понравилось, что там не выбрито, как у большинства шлюх. Еще одно доказательство, что она невинная. Невинная для него.

Он щипнул пару волосков и стал пробираться через эти кущи к самому сладкому, что таится у женщины, и тут же завопил, ощутив острую боль в пальцах ноги.

– Совсем дура! – заорал он, согнувшись пополам, когда Василиса вбила тяжелый каблук берц в его мягкие мокасины.

Это, конечно, позволило ей отпрыгнуть от Макара и направиться к выходу.

– Сука, ты же течешь…

– Ну и что?! У нас есть договор. Вы обязаны соблюдать его от и до. Минет на свободу. Так что я ухожу.

– Да стой, ночь на дворе. Данила! – выпрямляется он во весь рост и все равно морщится от боли. Вот же сука. Еще и лыбится довольная. – Отвези эту безумную троицу, куда скажут.

Малышка нагнулась, подняла свою резинку и сделала себе высокий пучок, привлекая внимание к своей высокой груди. То ли по не знанию, как действует на мужчин, то ли наоборот, решая показать, чего Макар только что лишился.

Во рту скапливается слюна, которой он бы мог щедро смочить острые соски, и он сглатывает ее. Интересно, какого они цвета. Такие же бледные как кожа, или может быть темнее – розовые. От желания это узнать буквально сводит скулы, и он неосознанно делает шаг вперед.

Василиса тут же встрепенулась и убежала в проем двери, не забыв величаво вскинуть подбородок.

Редкая женщина после унижения может вести себя так гордо. Редкая женщина может настолько завести Черкашина, который пользовался ими только для удовлетворения одного инстинкта.

Он возникал довольно часто, мешая порой работать. Но Макар быстро утолял голод, порой пугая шлюх своей грубостью, и просто продолжал жить дальше.

Но сегодня особый случай. Этот глубокий минет только раззадорил аппетит. Желание вкусить основное блюдо было почти невыносимым.

– Подождем до завтра, – решил он вслух и тут услышал трель телефона.

И все бы ничего, только это был особый телефон.

Он напрягает все мышцы, настолько сильно ему хочется остаться на месте, и идет к трубке, что спрятана в потайном кармане его пиджака.

– Да, мистер Коури, – говорит он на чистом английском.

Закончив разговор, который принес только новую головную боль, он распорядился дать парням, так и не разделившим должницу по-братски, шлюх, а сам ушел в свою квартиру.

Большая, современная, выдержанная в серых и коричневых тонах, она находится как раз над его клубом. Куртизанку в городе знает каждый богатый извращенец. И именно низменные желания людей позволяли шантажировать их снова и снова. Потому что репутация ценнее всего, а деньги еще дороже. И не многие готовы прощаться ни с первым, ни со вторым.

Но принимая душ после тяжелого дня и намыливая прокаченное в спортзале тело, Макар думал не об извращенцах.

Одна маленькая эльфийка заняла все его мысли, сделала вечер ярче, а член твердым, как никогда.

Одна мысль о ее теле, которое скоро окажется в его жестких руках, заставила его застонать и, приложившись к кафельной стене лбом, снова и снова надрачивать свой ствол, полировать его перед завтрашней встречей.

– Она не сможет устоять. Мне еще никто не отказывал.

Глава 3. Василиса

Долго верчусь на кровати, понимая, что уже утро и надо бы на пары пилить, но сил никаких.

Тело ватное, в голове будто поселился дятел.

И мне очень хочется свернуть ему шею. Что вообще за состояние, откуда у меня, у фитнес-тренера и студентки меда, симптомы ночного переедания или может быть…. Похмелья. Да, это ближе.

Осталось понять, откуда оно может возникнуть. Пить мне категорически нельзя. Узнала я это на выпускном, после которого проснулась в чистом поле среди конопли. Спасибо, что одетая и не изнасилованная.

Потом было очень забавно наблюдать на видео, как вместо вальса, я притащила откуда-то степ платформу и исполнила программу интервала. И хоть бы одна скотина меня остановила. Нет, даже учителя забавлялись.

Стану врачом и никому из них помощи ни окажу, когда придут лечиться.

Очередное везение произошло полгода назад, когда я пошла вытаскивать Нику, эту богатую птичку из клуба. Она вырвалась от влиятельных родителей, можно сказать их церковной клетки, и вошла в раж. Ей очень понравилась свобода, и она стала ею злоупотреблять.

В тот раз, прежде чем выйти из клуба, Ника заставила меня выпить мартини. Выпила. Проснулась с ней в постели. Спасибо, что и там вроде ничего не было особенного.

И вот сегодня. Судя по ощущениям, меня никто не насиловал, никто даже не лапал. Вот только горло болит, и привкус какой-то приторно сладкий. Может, молока на ночь выпила.

Так, так. Надо вставать, тем более, судя по громкому шушуканью друзей рядом, я все-таки что-то натворила.

– Вы можете разговаривать не так громко, – простонала я и, повернув голову, все-таки открыла глаз. Один. Этого хватило, чтобы увидеть Нику, без макияжа, в маечке и шортах. Ничему ее жизнь не учит.

Второй глаз помог различить Пашу, лицо которого тоже было виноватым. Это уже плохо.

– Рассказывайте, – сразу потребовала я и по тому, как они переглянулись, я поняла. П*здец.

Мысленно я вернулась во вчерашний день. Даша, кричавшая мне что-то про Нику. Смех участкового, который мне не верил, потом свет, музыка клуба, в который нас с Пашей с трудом пропустили. А потом…

Я прикрыла глаза. Твою же мать…

А потом Макар. Черкашин Макар, местный коллектор, мать его. Он потребовал минет, взамен чести ребят и моей, по сути. Или минет, или быть пущенной по кругу его прихлебалами.

Даже глупо думать, что я могла отказать, даже расписку потребовала, а потом выпила, чтобы все забыть.

– Я звоню твоим родителям. – тихо проговорила я и сглотнула ком, понимая… Делала. В этот раз чуда не произошло. Я делала чертов минет незнакомому мужику, чтобы спасти одну никчемную вертихвостку, которая дрочит профессорам за пятерки. – Я звоню твоим родителям! Пусть забирают тебя и делают человеком!

– Нет. Вася, постой! – сразу вскочила Ника. Она боялась этого больше всего. – Я все, что хочешь, для тебя сделаю!

– Уже сделала! Спасибо! – закричала я, откинув одеяло, и хотела вскочить с кровати. Но ноги предатели подкосились, и я с визгом свалилась на пол.

Тут же меня окружили «заботливые» друзья и стали помогать встать, но я оттолкнула помощь. Чувства стыда и унижения, которые я вчера залила градусом, мгновенно мною овладели, и я, поджав трясущие губы, всхлипнула. Потом снова и снова, пока просто не согнулась пополам, взвыв от ужаса.

Боже! Боже! Как шлюха. Отсосала у всех на виду, как шлюха!

Теперь все знают, какая я, значит мне только умереть. Точно умру и пусть мой труп разберут на органы, всяко полезнее, чем жить, зная, что наделала.

Лучше бы не пила, может быть бы запомнила чувство отвращения, которое наверняка возникло, когда я брала это в рот. Интересно, какое оно?

Нет, нет, мне неинтересно. Я забуду все это так же, как этот подонок наверняка забудет меня. Уже забыл. У него же сотни таких как я.

Сволочь. Еще бы забыть, какая он красивая сволочь, как его глаза-магниты так и манили в них взглянуть и утонуть в их черноте.

– Вася, – осторожно потрогала Ника мое плечо, а Даша даже подняла мое лицо за подбородок к себе.

Она была пухленькая, пугливая и очень добрая, а ее желание всем помогать, вне зависимости от их желания, добавляло ей индивидуальности.

– Ты сделала все правильно. Никто из нас тебя не осуждает. И никто кроме нас никогда не узнает, на что тебе пришлось пойти ради этой сучки…

– Эй!

– И там никого не было, кроме вас двоих, – сообщил Паша.

– Точно, точно, – покивала Ника и осторожно улыбнулась, а потом прижалась лбом к моей груди. – Я заигралась, ты права. Я буду лучше, обещаю. С этого дня ты видишь перед собой новую Веронику Томилову.

– Главное в монастырь не уйди, – усмехаюсь я.

– Наши профессора не переживут этого, ты же фактически спасаешь их от спермотоксикоза! – торжественно произнесла Даша, и мы все засмеялись. Кроме Ники, которая показала Даше язык и снова посмотрела на меня.

– Простишь меня? Когда-нибудь…

– Если только когда-нибудь, – улыбаюсь уголком рта и поворачиваюсь к Паше, мельком осматриваю нашу убогую комнатушку, с аляпистыми обоями и фотографиями на единственном столе у окна.

Не хочу спрашивать. Очень не хочу, но слова сами собой вырываются из не девственного рта.

– Он всех выгнал?

– Ага, после того как ты начала петь хвалебные оды его члену.

– Что?! – ахнула я и тут же спросила. Язык бы мне отрезать. – Было, чему петь?

– О, да. Совершенный мочеиспускательный аппарат, – произнес он пафосно, и я понимаю, что он передразнил меня. Закрываю лицо ладонями и качаю головой.

– Стыдоба.

– Да не. Было забавно, а потом…

– Расскажешь мне потом, когда почищу зубы и смою с себя… – его взгляд. – Всю эту гадость.

– Вот и правильно, а я пока поглажу твои вещи. Хочешь? – услужливо произносит Ника и берет мою любимую милитари кофту.

– Ан, нет, – выхватываю. – Ты сначала пойми с какой стороны брать утюг. Лучше свари мне кофе. Надо чем-то перебить этот мерзкий вкус.

С этим я беру свою косметичку, полотенце и иду к двери.

Иногда я все-таки жалею, что не стала жить у Давида, или на квартире, что он предлагал мне снять. Сейчас бы принимала душ, как человек, а не шла в студенческую душевую.

Открываю двери, слушая какую-то шутку Паши, и усмехаясь, ставлю ногу за порог.

Вскрикиваю, потому что оказывается врезаюсь в стену. Или не стену.

Больно у нее специфический аромат. Больно знакомый. Знакомый до боли.

Не может быть.

Поднимаю голову и тону.

Во взгляде, в усмешке, в человеке, которого здесь быть не должно. Точно так же как меня не должно было быть вчера в его клубе. Он смотрится здесь настолько несуразно, как аристократ в свинарнике, в своей синей шелковой рубашке и фирменных брюках.

В глазах неожиданно щиплет. Поджимаю губу, закрывая за собой двери комнаты, в которой наступила гробовая тишина.

Я ведь даже улыбаться только что начала, я ведь жить хотела начать, а он приперся. Издеваться собрался? Сказать, что его расписка ничего не значит, или может быть сказать, что я недостаточно глубоко сосала?

– Я не знаю, что вы здесь забыли, но общежитие не место для таких, как вы! – твердо говорю я и, не глядя на резко вытянувшееся лицо, обхожу его по кругу, как опасного зверя.

Почему, собственно, как?

Резкое движение руки, как бросок змеи, и вот я уже прижата к его твердой груди.