Глава 12

Марат

Жарко. По лицу струится пот, почти ослепляя. Но это ничего по сравнению с тяжестью во всем теле после долгого и утомительного боя. Настолько, что ноги на очередном подъеме подкашиваются. Но главное, впереди уже виден госпиталь. А значит, шанс, что не сдохну.

– Марат, брат, ты в порядке? – Наиль подлетает ко мне, пока встать пытаюсь. Сам бы спасался, но нет, ко мне лезет. Помогает встать, но я все равно отталкиваю. Не люблю я этого. Не время.

– Давай, шагай, малой, иначе сам без башки останешься, – киваю на населенный пункт, до которого не меньше километра. Туда несем раненых, туда же ведем мирных, что выжили в мясорубке.

Все-таки каждый раз возвращаясь в места, где боевые действия идут регулярно, вспоминаешь, какое дерьмо этот мир.

И что все, что остается порой – выживать.

Мне дали бригаду молодых бойцов, а они все только со скамьи школьной. Вот и Наиль тоже.

Я так хотел покончить с этим, так хотел нормальным стать.

Не просыпаться от каждого шороха, не реагировать агрессией, если ко мне со спины подходили, мать с сестрой уже хотел из деревни нашей вывезти.

Я просто жить хотел. Но черт дернул меня на просьбу Даниленко отозваться. Зачем? Я только потом понял, когда анализировал по пути сюда.

Посмотреть на дочь его хотел. Понять, справился ли с лютой ненавистью, которую она во мне пробуждала. Справился, самому тошно. И чем закончилось? Тем, что она меня сюда отправила.

Теперь вот здесь от пуль спасаюсь, парней молодых теряю.

Иногда хочется самому в могилу лечь, чтобы забыть все, что видел, но судьба словно снова и снова дает мне шанс. А я снова его проебываю.

Наверное, потому что привык убивать и выживать. Потому что для меня это легкие деньги.

Если выжил, зарабатывать легко. Тебе и звание героя дают. И деньги насыпают нормально. Даже квартиру и землю.

Парни молодые все здесь за этим. Думают, легкие деньги, только вот не знают, как легко при этом здесь сдохнуть. Одно неверное движение, и ты просто говно в цинковой обертке. Это если твой труп вывезут.

Мы наконец в населенном пункте, можно на время расслабиться, потому что здесь военный госпиталь. Два этажа. Лучшие военные хирурги. Приятные медсестры. Приятные, потому что в безопасности. Госпиталь в этой части страны по общему негласному соглашению никто не трогает.

Я терплю боль в ноге и помогаю донести раненого в живот паренька, которого пристрелили уже на выходе из зоны боевых действий.

Потом тащу другого, кому взрывом руки оторвало.

Жесть. Крики. Кровь.

Мое привычное местопребывание. Иногда даже во время тишины эти звуки меня преследуют.

Может это и есть моя жизнь? Может зря я хочу туда, где небо мирное. Зря хочу тишины. Зря хочу семью. Кому как не мне знать, как легко этого лишиться.

Одна пуля.

Один взрыв.

Одна взбалмошная девочка за рулем.

Я даже с психологом говорил. А еще с мудрецами из своей деревни. Нужно уметь прощать, но как же это тяжело дается, когда она вот такая. Когда она даже не чувствует своей вины.

– Рад вас живым видеть, Балаев. Что с ногой? – осматривает меня Мурад Фархатов. Главный врач он, конечно, но всегда на передовой. Дай ему волю, помчался бы спасать парней в самое пекло. Я держу ребёнка, возле которого беспрестанно рыдает его мать. Фархатов кивает на койку, и я опускаю пацана лет четырнадцати. На теле многочисленные гематомы. Сразу вспоминается, как мы с парнями с холмов скатывались в таком же возрасте. И тогда тоже были синяки. Только вот причины разные.

– Царапина. Мальчиком займитесь.

– Туда сядь. Сейчас кого-нибудь пришлю, посмотрят.

– Помогайте тем, кому это нужно, а мне лучше бы спирта.

Это проще. Проще нажраться, забыться, утолить жажду между гостеприимных бедер очередной медички. Вон та ничего, смотрю я на беготню молодой медички. Хотя худощава на мой взгляд. Падаю на свободную кушетку, наблюдая, как стройные ноги мечутся от одного больного к другому.

Как они быстро перебирают, а тонкие руки профессионально ставят капельницу.

Забавно, но не так, как другие, более грузные медсестры. У этой рука легче. Тоньше. И пальцы такие, что хочется их на члене своем представить.

Она и сама прям пушинка. Молодая. Русская. Что она вообще здесь забыла. У меня сестра не старше. И меньше всего я желаю ей здесь оказаться. Голова покрыта не платком, а шапкой белой, из которой выбивается растрепанная светлая коса. Наверное, одна из тех на голову повернутых волонтеров, которые едут сюда, чтобы потом рассказывать, какие они героини.

– Вика! – зовет Фархатов, а меня как током бьет. Это имя я уже три года ненавижу. Просто до зубного скрежета. – Заканчивай с этим жеребцом, у него царапины. Дойди до третьей и спирта бутылку возьми.

– Для обработки? – слышится звонкий голос без единой нотки акцента.

– Перорально.

Я словно в замедленной съемке перевожу усталый взгляд выше, с крутых бёдер на профиль лица.

Понимаю, что это не просто какая-то рандомная Вика.

Это, блять, Даниленко, с которой пытается флиртовать Наиль. И еще никогда я не хотел так сильно оторвать руки мужику, которыми он за ручку ее пытается схватить.

Но гнев на него проходит быстро, когда я вижу профиль Даниленко.

Я думал, я злость испытывал, когда из автомата отстреливался.

Но как же я ошибался.

Она что здесь, твою мать, делает?

В городе, который уже завтра могут с землей сравнять?

И я даже не знаю, что меня бесит больше – ее появление в этом аду или то, что у меня на нее стояк хронический. Несмотря на всю ненависть, несмотря на презрение. Сука? Снова поиграть захотелось? Добить врага?

– Сладкая, я ведь женюсь на тебе, – предупреждает Наиль ей вслед, а потом мой взгляд ловит и подносит пальцы к губам, мол «ах, какой персик». Правда заметив, что энтузиазма я не разделяю, весь сник.

Очередная жертва ее красоты. Очередная жертва этой разрушающей мужское нутро девки.

Я опускаю взгляд в пол, считаю до десяти.

Это всегда помогало успокоиться.

Но не сейчас, когда запах лимона, который даже сквозь кровь, антисептики и порох пробивается. Щупальца свои к моему горлу подносит, стягивает до нехватки воздуха. На боли в ноге что ли сосредоточиться… Но нет, все, о чем могу думать, что у нее под халатом, со сколькими спала за это время, как быстро можно сломать тонкую шею.

Руки сами собой в кулаки сжимаются.

Особенно, когда шаги рядом затихают. Я вижу плетённые лодочки, тормознувшие недалеко от меня. Они стоят больше, чем одежда всех вместе взятых. Эти мысли утихомирили член, и ненависть на первый план вышла. Огнем в груди разгорелась. Во рту пересохло.

Узнала? Не удивлена… Знала, что увидит меня здесь?

Я трясу головой, потому что там картинка, как я ее пизжу, все ярче.

И надеюсь, она все сделает молча, потому что иначе безумная фантазия разобьёт ей тупую, пусть и красивую башку.

Она вздыхает так шумно, что я чувствую ее сладкое дыхание. Губы жжет, словно кто-то по ним крапивой прошёлся. А на деле я просто помню ее поцелуй. Бешеный. Дикий. Совсем, блять, не девственный.

Она буквально растолкала в стороны мои губы, чтобы коснуться языка.

А я, идиот, оттолкнуть не смог. И забыть не смог, хотя прошло уже полтора месяца.

Она быстро подходит вплотную, наклоняется и молча ногу мою берет. Только вот тяжело ей, а задачу я не облегчаю. Спустя пару минут безуспешной борьбы, на колени опускается, взгляд не поднимает. Ногу обрабатывает быстро, профессионально. А я вместо того, чтобы спасибо сказать, глушу в себе желание стояк свой железный достать и между губ, которые она то и дело облизывает, толкнуть.

Такой покорной выглядит, очуметь. Легко забыть, кто она на самом деле. Потому что ее внешность с ее блядской натурой никак не вяжется.

Вика убирает свои пальцы от моей перевязанной ноги, ставит литровую бутылку спирта и стакан на пол рядом со мной. Все, уходи, уходи…

Лишь на миг взгляд голубых глаз поднимает. И как обухом по голове. Похоть трансформируется во что-то больное, животное. Она отшатнуться не успевает, а я ее за косу хватаю. Дергаю так сильно, что она вскрикивает.

– Не подходи ко мне, сука. Никогда ко мне не подходи, если сдохнуть не хочешь?