– Джаз, ну можно я переночую у тебя? Мне сегодня ни в коем случае нельзя домой, – бессовестно давила я на жалость.
Стояла, привалившись к своему моту, и наблюдала за откровенной халтурой. Парень писал на стене министерства краской из распылителя фразу: «Свободу людям!» – но буквы выходили настолько корявыми, что у меня пальцы зудели от желания выхватить баллончик и сделать все самостоятельно.
– Не думаю, что мать обрадуется. – Парень будто специально на меня не смотрел, и это вызывало вопросы.
– Она же на смене? – припомнила я.
– Но утром-то придет.
– Джаз, в чем дело? – спросила я с нажимом.
Тяжело вздохнув, парень обернулся и наконец-то взглянул мне в глаза.
– Прости, Вери, но ты не нравишься моей маме. Она против того, чтобы мы общались.
– Ты серьезно? – опешила я.
– Она считает, что ты плохо на меня влияешь.
Ответить на этот абсурд мне было нечего. Забрав у друга баллончик, чтобы чем-то занять руки, я начала переделывать его надпись, придавая ей объема, аккуратности и цвета. Злилась. Не на парня, нет. Он всегда был ведомым, а потому злиться на него не имело смысла. Я злилась на саму ситуацию, ведь домой мне действительно возвращаться было никак нельзя.
И дело было не только в том, что я в очередной раз сбежала через окно. Я в принципе хотела сбежать. Навсегда.
– А у тебя хорошо получается, – похвалили меня, видимо, чтобы смягчить отказ.
Закатив глаза, я продолжила свое грязное дело.
– Джаз, вы скоро? – окликнул друга тощий парень в зеленой толстовке. – Мы уже закончили.
– Да, мы тоже, – громко ответил Джаз.
Именно в этот момент недалеко от нас раздался знакомый вой сирены. Представители правоохранительных органов появились в конце улицы на летных машинах, заполняя собой обе полосы. Не нужно быть гением, чтобы понять, по чью душу они прилетели. Даже до Джаза сразу дошло.
Спешно закинув остальные баллончики в сумку, он бросился наутек. Я тоже не отставала. Надев шлем, завела мот и выехала на дорогу. Здесь каждый был сам за себя.
– Давай же! Давай же! – подгоняла я свою тарахтелку.
Мот набирал скорость, но слишком медленно. Одно из летных авто фактически село мне на хвост.
– Черный мот, немедленно остановитесь! – услышала я сквозь шлем грубый мужской голос, раздавшийся из передатчика.
– Да сейчас, ага, – ответила я, хоть и знала, что меня не услышат. – Только шнурки на ботинках завяжу.
– Черный мот, если вы сейчас же не остановитесь, я буду вынужден стрелять, – предупредили меня, а я снова ускорилась, до боли сжимая зубы.
Едва мы выехали на более-менее свободную трассу, соединяющую второй и третий уровни, я поняла, что меня преследуют сразу два экипажа. Заняв собой обе крайние полосы, они сокращали тот разрыв, что мне удалось за это время обеспечить. Понимала: еще немного – и деваться мне будет некуда, а потому резко ударила по тормозам.
Авто улетели далеко вперед, пока я рывком разворачивалась. Теперь расстояние между нами стало гораздо больше, однако отставать представители правопорядка и не думали. Развернувшись, они вновь летели за мной и…
Выстрел я сначала услышала, а уже потом почувствовала, что они попали по заднему колесу. Впившийся в шину датчик сбивал магниты, что соприкасались с магнитным полем. Он менял их полярность, а потому я почти сразу же потеряла управление.
Потеряла, но не сдалась.
Рухнув на дорогу, мой мот едва не завалился, но мне удалось его выровнять. Скорость падала, я выворачивала на узкий проспект. Еще немного, и я скроюсь в проулке, куда летным авто пути нет. Еще немного…
Летное авто появилось у меня на пути как гром среди ясного неба. Перегородив собой дорогу, оно и не думало двигаться, а мне тормозить было уже слишком поздно.
– Да чтоб вас! – попыталась я развернуться, но тщетно.
Врезавшись боком в дверцу, я уже точно знала, что все пропало. И даже знала, что за этим последует дальше.
– Руки держать так, чтобы я их видел, – грубо произнес полиционер, за шкирку стаскивая меня с мота.
Еще две летные машины остановились недалеко от нас. В одну из них меня и запихнули, зачитывая мои права. Я их знала наизусть, потому что эта встреча с полиционерами была в моей жизни далеко не единственной.
Сканировав штрих-код с моего запястья, эти ребята обрадовались мне как родной.
– Ну что? Полетели домой или в участок, госпожа Мерль?
– В участок! – мигом отозвалась я, стаскивая с себя шлем. – И я не госпожа Мерль.
На меня посмотрели, как на полоумную. Демонстрация планшета повергла меня в ужас, потому что на экране действительно было указано, что я Веролика Мерль. Все уже куда хуже, чем я предполагала. Гораздо хуже, потому что отец официально признал меня своей дочерью. Спустя двадцать лет признал.
– Может, все-таки в участок? – взглянула я на полиционера с мольбой.
Мне не ответили, но по глазам было видно, что участок – это последнее, куда меня повезут. С составления протокола столько не заработаешь, сколько мой отец готов платить за молчание. А он всегда платит, потому что шумиха ему не нужна. Тем более теперь.
К особняку Мерль мы подъехали через десяток минут. Выходить из летного авто не хотелось совершенно. Если бы не решетка, разделяющая машину на две части, я бы, быть может, попыталась ее угнать, но мне не дали и шанса. Вытащив меня с заднего сиденья, полиционер отправился к крыльцу. Я уже заранее готовилась к худшему.
Маленький шанс на то, что к дверям никто не подойдет, быстро рассыпался в прах.
– Добрый день, эта девушка здесь живет? – поинтересовался полиционер, с должным почтением дернув спрятавшуюся меня к себе.
Представать перед отцом в наручниках мне было не впервой, так что в его серебряные глаза я взглянула без страха. А он был в бешенстве. Нет, это никак не проявлялось внешне – имситы вообще были скупы на какие-либо эмоции, но в миг, когда их охватывала злость, их глаза начинали светиться ярче. Сейчас они прямо-таки полыхали.
– Это одна из моих служанок, – соврал имсит привычно, видимо еще не подозревая, что моя фамилия в общей системе уже изменена. – Что опять она натворила?
– Написала несмываемой краской “Свободу людям” на здании военного министерства. Это уже второй случай за неделю, а за месяц… – начал было мужчина перечислять мои заслуги, попутно снимая с меня наручники.
Одним уверенным шагом отец вышел из дома. Прихватив полиционера за плечо, имсит отвел его в сторону. Хрустящие купюры шелестели, собираясь в весомую стопку.
Сложив руки на груди, я привалилась к стене в ожидании бури. Могла бы запросто сбежать вот прямо сейчас, но правда в том, что отец меня быстро догонит. Люди уступали имситам и в силе, и в ловкости, и в скорости, и по ряду других параметров. Мы с ними и рядом не стояли, но все-таки нам приходилось уживаться в мире, где всем заправляли они.
Правда, другим повезло гораздо больше. Они не жили с имситом под одной крышей и не были вынуждены ему беспрекословно подчиняться.
– И мот мой верните! – выкрикнула я собирающемуся уйти полиционеру.
– Войди в дом, – процедил вернувшийся отец.
В особняк я входила с неохотой. Прекрасно знала, что, как только дверь закроется, не будет этой показной вежливости.
– Между прочим, никто не поверил в то, что я ваша служанка, господин Мерль. – не удержалась я от замечания. – Не подскажете, почему в общей системе вдруг изменилась моя фамилия?
– Замолчи, – приказали мне, не собираясь отвечать на мой вопрос. – Немедленно отправляйся в свою комнату. Ты наказана.
– На сколько дней? – спросила привычно.
– До конца своей жизни! – вдруг повысил имсит свой голос, что было удивительно. – Ифон на стол.
Вытащив старенький ифон из кармана, я спокойно положила его на стол. Он достался мне по наследству от мачехи и уже давно беспрестанно глючил.
– И второй тоже! – добавил отец, которого своим отцом я, по сути, и не считала.
Потому что он меня своей дочерью никогда не считал, а мое существование не то что игнорировал, а гораздо хуже.
– Но это мой ифон! Я купила его себе сама!
– За мои деньги, – упрекнули меня, проигнорировав и мое негодование тоже.
Достав из заднего кармана штанов второй компактный ифон, я с неконтролируемой злостью бросила его на пол. А потом еще и потопталась, измельчая до крошки.
– Довольны, господин Мерль?
– Не доволен, – отчеканил мужчина, усаживаясь на светлый кожаный диван в гостиной. – Убери это и иди в свою комнату.
Теперь игнорировать училась я. Пройдя мимо остатков ифона, я взобралась по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Моя комната была самой маленькой и самой ближайшей. Толкнув дверь, которая не имела замка внутри, но была оснащена им снаружи, я так и застыла.
По ступенькам я слетела гораздо быстрее, чем поднялась.
– С каких пор на моих окнах решетки?!
– Ты наказана, – повторил имсит, словно заведенный. – Только попробуй выйти из дома еще хоть раз.
Психанув, я вернулась к лестнице. Была раздражена, раздосадована и обижена. Да лучше бы я действительно угнала чужую летную машину и скрылась в одном из соседних городов, чем не имела ни шанса вырваться отсюда.
– Завтра ты отправишься на Малли, – вдруг донеслось мне в спину, вынуждая молниеносно обернуться.
– Вы не посмеете упрятать меня в тот колледж! – закричала я, распрощавшись с разумом.
Никто не позволяет себе так разговаривать с имситами, но мне действительно уже было все равно. Я понимала, что означает этот колледж. Что для меня означает изменение фамилии.
– Еще как посмею, – прошипел отец. – Когда тебе введут третий ген…
– Я не хочу быть модифицированной! Я хочу поступить в космическую военную академию! – мой голос звенел от гнева.
– Мне плевать, чего ты хочешь. Ты – моя собственность. Ты полетишь в этот колледж, ты получишь третий ген и выйдешь замуж за того, за кого скажу я, – поднялся мужчина на ноги. – И приоденься к ужину. Сегодня ты ужинаешь с нами.
– Ненавижу вас! – Слезы стояли в глазах стеклом, но я не дала им волю.
– Мне плевать.
Бессильная ярость, всепоглощающая ненависть – они бились в моей груди вместе с сердцем. Я ненавидела этого имсита, ненавидела его семью и этот проклятый дом. В нем я с самого детства чувствовала себя заложницей, пятой ногой у собаки, той, за чье появление на свет всем вокруг было стыдно.
С силой, на какую только была способна, я захлопнула дверь своей комнаты. Как была – обутая, одетая, – так и рухнула на кровать, что в тот же миг неприятно скрипнула. Эта кровать, как и ифон, досталась мне по наследству, но уже не от мачехи, а от младшего брата, которого и братом-то никогда назвать не могла.
Никого из них я никогда не могла назвать своей семьей. Няня строго запрещала мне называть отца отцом, а братьев братьями. Именно няня стала моим единственным близким человеком в этом доме, потому что мама умерла при родах, а другим я попросту была не нужна.
Совсем не нужна.
Каждый раз, когда в этом доме появлялись гости, меня представляли дочкой служанки. Я никогда не присутствовала на общих завтраках, обедах или ужинах. Меня никогда не приглашали на праздники. Мне даже из дома выходить было запрещено до определенного возраста, но раньше я тоже сбегала через окно. Сначала во двор – немного посидеть в саду, пока никто не видит, – а потом и в город к друзьям, которыми несмотря ни на что сумела обзавестись.
Однако в связи со сменой власти в Верграйзе военных в столице стало значительно больше. Все последние акции протеста полиционеры успешно разгоняли, а мы с друзьями так или иначе попадали под их всевидящее око. Но продолжали свое дело, поддерживая тех людей, которые не хотели, чтобы Землей правили веркомандиры.
Я тоже не хотела, потому что все пять веркомандиров являлись имситами. Фактически мы поменяли шило на мыло. Вместо одного верглавнокомандующего правителей стало пять, и к ним прибавился совет из людей, который не смог продавить ни единой поправки, ни единого закона.
Стащив с тумбочки сумку, чтобы взять мамин кулон, я обратила внимание на упавшую на пол брошюру. Эти брошюры попадались мне на глаза все чаще. Если бы не мачеха, отец даже никогда не узнал бы о том, что на Малли существует колледж для трудной молодежи. Это мачеха рассказала ему, притащив в особняк целую стопку листовок.
В брошюре обещали поистине райское место и полное перевоспитание для того, кто попадет в колледж. Изображение красивого дома, цветущего сада и лопаты абсолютно не вдохновляло. Я понимала, что это та же самая тюрьма – для меня ничего не изменится, но, кроме того, меня еще и попытаются сломать.
О проекте
О подписке