Обретение очага

1914 год семья Климовых наконец-то встречала в собственной квартире. Строительство доходного дома было завершено, заканчивалась и внутренняя отделка помещений. Фасадная шестиэтажная часть здания в два подъезда выходила на Таганскую горку, а вглубь Тетеринского переулка шло крыло с понижением этажности.

Дом несомненно удался. Внешне отделанный серым бугристым покрытием, он удачно вписался в ряд основательных построек новой Таганки. Выросшие за последние годы многоэтажные здания к тому времени полностью закрыли низкорослые деревянные домики некогда провинциального района. Все квартиры климовского дома сразу по завершении отделочных работ разбирались жильцами, и почему-то наибольшим успехом они пользовались у иностранцев. Итальянцы, французы, немцы и англичане быстро заполнили новые квартиры, оформляя их в долгосрочную аренду. Цены у Климова были умеренные, а дом находился в десяти минутах езды от центра.

Яков Алексеевич для своих домочадцев отвел высокий бельэтаж в том подъезде, что ближе к Таганской площади. Все окна в этих квартирах были забраны выгнутыми узорчатыми прутьями, отчего пространство зрительно увеличивалось. Широкая мраморная лестница в обрамлении колонн вела на площадки, откуда в разные стороны расходились квартиры. Слева, в четырех комнатах, разместилась мужская половина семьи, а справа – хозяйка с подрастающими дочерями и кухарка – молодая деревенская девушка все из того же Еросова. Яков Климов – хозяин и кормилец – занял просторную комнату, ближайшую к лестничному маршу. Там же в рабочее время сидел конторщик, ведущий все учетные бухгалтерские книги.

Ни в квартире, ни в конторе Яков Алексеевич никогда не назначал встреч со своими партнерами или заказчиками. Для деловых переговоров, заключения контрактов, следуя московским традициям, он оплачивал свой постоянный столик в уютном ресторане, размещавшемся в подвальчике ГУМа на Красной площади. Достаточно было занять этот столик и представиться: «Я к Климову», и половой беспрекословно принимал все заказы, записывая расходы в счет бывшего владимирского крестьянина. В конце месяца Яков Климов оплачивал по своему счету, как правило, не проверяя составляющие представленной суммы. И Яков Алексеевич, и хозяин ресторана, и половые всегда оставались довольны друг другом. Не жаловались на кухню и гостеприимство частые гости Климова, среди которых нередко мелькала молодежь в студенческих форменных костюмах.

Дело в том, что Володя Климов нет-нет, да и пригласит кого-нибудь из однокурсников на обед за отцов столик. Молодежь в ИМТУ училась разная, многие приезжали издалека и жили в Москве на стипендию да нечастые денежные переводы от родных, а кое-кто и вовсе не мог ожидать помощи из семьи. Как ни странно, но именно среди кружковцев Жуковского и учеников Брилинга таких студентов было большинство.

Конечно, половые очень быстро распознали эту хитрость, как и сам Яков Алексеевич. Но заказы от «клиентов Климова», как представлялись студенты, принимались безоговорочно. Отец Володи был мудрым человеком и понимал, что даже такой невольный контроль – лучше, чем абсолютно бесконтрольная жизнь сына. Он неизменно оплачивал студенческие счета, с удовлетворением подмечая умеренность заказов.

Среди друзей Володи ни тогда, ни впредь не было людей невоспитанных или неумеренных в любых своих проявлениях. Он всегда ценил в людях интеллигентность и тактичность. Крестьянское воспитание и его самого приучило к скромности и сдержанности.

Если же во время обеда студенты видели входящего в ресторан Якова Алексеевича, они тут же исчезали через вторую дверь. От игры в почтенных клиентов в один миг не оставалось и следа. И долгие годы «столик Климова» поддерживал молодую авиационную поросль, вскоре ставшую у руля великих дерзаний.

…Этим летом, впервые за все годы, Яков Климов вывез семью не в деревню к владимирской родне, а снял для них в пригороде просторную дачу. Сам по-прежнему занимался домом, контролировал завершение отделки, а на выходные приезжал к своим. На соседних дачах разместились две большие семьи: Климовых и Бусуриных – родственников жены Прасковьи. Детворы всех возрастов здесь оказалось много, погода стояла великолепная, и с раннего утра, сразу же после завтрака, все устремлялись на улицу.

Студенческая молодежь, дружившая с малолетства, решила ставить оперу. И после долгих обсуждений остановились на «Евгении Онегине». Нашлись и музыканты, хорошо игравшие Чайковского, и артисты – исполнители главных ролей, остальные же праздные дачники с удовольствием участвовали в массовке. У Володи оказался приятный голос и хороший слух. Он легко разучил партию Ленского и принялся за костюмы и декорации. Их создавали здесь же, всем миром, из подручных материалов. Приехавший в субботу отец застал своего старшего отпрыска, всегда сдержанного и молчаливого, в необычайно приподнятом настроении.

Уже вечерело, а смех и пение раздавались со всех сторон. Яков Алексеевич отдыхал с дороги в тенистом саду и с долей удивления наблюдал за своими детьми. Дачное раздолье сделало их раскованными и совсем иными. В Москве за постоянными делами и заботами он как-то и не заметил, как быстро повзрослел его «клуб отпетых». Старшие – Стеша, Фруза и Володя с Николаем – уже совсем взрослые, скоро получат профессии в своих институтах да гимназиях, все помощь будет. А там средним – Вере, Александру и Софье – поступать куда-то надо, пора бы уже определяться. Что-то их всех ждет? В газетах все про войну галдят, так и правда недолго беду накликать. Вон австрияка наследного на днях убили, шумиха-то поднялась!..

Его раздумья прервали последыши – по тропинке к отцу бежали пятилетняя Леля и Ледя, как звали в семье Леонида, хоть и младше на два года, а по шустрости да ловкости не уступал сестре. Подбежали к отцу, уткнулись в колени и в ожидании подняли свои смуглые мордашки. Яков достал обоим по фигурному леденцу – то-то радости было! Гладит их по головкам разомлевший под солнышком, подобревший с годами отец, и будто не был он никогда грозным да строгим, не усмирял любой детский гвалт одним лишь взглядом.

Любил он младшеньких больше всех. Да и то сказать, они да старшие братья – Володя с Сашей – все в его породу пошли, климовская стать: стройные, черноволосые, кареглазые. И характер дедов своих унаследовали: устремленность да решительность Богом данную. Какой-то внутренний стержень в них с детства чувствовался, а Володя – тот совсем уж особенный, будто знает что, от многих сокрытое. Остальные же дети – те в Прасковью: круглолицые, светловолосые и голубоглазые, мягкость и покорность в них устиновская продолжилась.