Линь Ша выскочила из прозекторской; ее начало рвать. Чжэн Чэнь поспешила следом за ней. Она хлопала девочку по спине, сама борясь с приступами тошноты, но радуясь предлогу покинуть прозекторскую и оказаться на улице, на солнце.

Мать Линь Ша вышла из прозекторской и подошла к своей согнувшейся пополам дочери.

– Прекрати, Ша-ша. Вскрытие тела – это неоценимый урок для студента-медика. Со временем ты к этому привыкнешь. Думай о трупе как об остановившейся машине, которую можно разобрать на детали. Так тебе будет гораздо легче.

– Ты тоже бездушная машина, мама! Я тебя ненавижу! – воскликнула девочка, собираясь бежать прочь. Однако Чжэн Чэнь ее остановила.

– Послушай меня, Линь Ша. Любое ремесло, не только работа врача, требует мужества. И где-то, возможно, его требуется еще больше. Ты должна повзрослеть.

Не сразу, но через какое-то время им удалось уговорить Линь Ша вернуться в прозекторскую. Чжэн Чэнь стояла рядом со своей ученицей и смотрела, как острый скальпель с тихим скрежетом разрезает мягкие ткани, как раздвигаются белые кости, открывая багрово-красные внутренние органы… Позже она гадала, что поддерживало ее на протяжении всего этого, не говоря уж о том, что поддерживало девочку, которая еще совсем недавно боялась жуков.

* * *

Весь следующий день Чжэн Чэнь провела вместе с Ли Чжипином, мальчиком, чей отец работал почтальоном. Снова и снова отец и сын проходили маршрут, по которому старший Ли ходил больше десяти лет, и к вечеру мальчик впервые прошел его самостоятельно. Ли Чжипин попробовал закрепить здоровенную сумку с почтой на своем любимом горном велосипеде, но у него ничего не получилось, и ему пришлось довольствоваться верным стареньким отцовским «Летящим голубем». Опустив седло до конца, он отправился колесить по улицам и переулкам города. Хотя мальчик выучил наизусть маршрут и пункты доставки почты, отец переживал, и они с Чжэн Чэнь поехали следом, держась от него на некотором расстоянии. Когда Ли Чжипин добрался до последней точки, почтового ящика у дверей административного здания, отец подъехал к нему и похлопал его по спине.

– Отличная работа, сынок! Тут нет ничего сложного. Я занимался этим больше десяти лет и собирался заниматься до конца жизни. Теперь всё в твоих руках. Папа хочет сказать тебе только одно: за все эти годы я доставил точно по адресу всю корреспонденцию. Возможно, кто-то не найдет в этом ничего выдающегося, но лично я, скажу по секрету, этим горжусь. Помни, сынок, какой бы простой ни казалась работа, для того чтобы выполнять ее хорошо, нужно вкладывать в нее свою душу.

* * *

На третий день Чжэн Чэнь навестила трех своих учеников: Чан Хуэйдуна, Чжан Сяоля и Ван Жаня. Как и Ли Чжипин, первые двое были из обыкновенных семей, но у Ван Жаня отец был известным игроком в го.

У родителей Чан Хуэйдуна была собственная парикмахерская. Когда пришла Чжэн Чэнь, мальчик стриг уже третьего за день клиента. Получилось у него еще хуже, чем в первые два раза, однако клиент лишь рассмеялся, увидев себя в зеркало, и сказал, что все хорошо. Отец Чан Хуэйдуна, извинившись, отказался брать деньги, но клиент настоял. Четвертый клиент также потребовал, чтобы его стриг ребенок, и когда Чан Хуэйдун набросил ему на плечи простыню, сказал:

– Тренируйся на мне, малыш, сколько душе угодно. Мне в жизни осталось постричься всего несколько раз, но вам, молодому поколению, будут нужны парикмахеры. Нельзя допустить, чтобы вы превратились в обросших дикарей.

Чжэн Чэнь предложила своему ученику подстричь и ее, в результате чего у нее на голове остались спутанные космы. Матери Чан Хуэйдуна пришлось исправлять работу сына, и в итоге получилась короткая стрижка, очень даже неплохая. Выходя из парикмахерской, Чжэн Чэнь чувствовала себя помолодевшей. Такое чувство она не испытывала со времени вспышки сверхновой. По мере приближения неведомого нового мира люди впадали в две крайности: одни молодели, другие старели, и, к счастью, Чжэн Чэнь оказалась в числе первых.

* * *

Отец Чжан Сяоля работал поваром в рабочей столовой. Когда Чжэн Чэнь увидела своего ученика, тот с товарищами уже закончил, под присмотром взрослых, варить рис в большом котле. Несколько минут дети, трясясь от страха, смотрели в окошко раздаточной, как плоды их кулинарного творчества разносят по переполненному залу. Затем отец Чжан Сяоля постучал половником по столику, привлекая внимание, и громко объявил:

– Слушайте все! Сегодня обед приготовили наши дети!

После нескольких мгновений тишины зал взорвался рукоплесканиями.

* * *

Однако самое большое впечатление произвели на Чжэн Чэнь Ван Жань и его отец. Когда молодая учительница пришла к ним домой, мальчик уходил на занятия на курсах вождения, и отец отправился его провожать.

– От меня нет никакого толка! – вздохнув, пожаловался он Чжэн Чэнь. – Дожил до седин, а не могу передать сыну свои навыки!

Ван Жань заверил своего отца, что научится водить и станет хорошим шофером.

Отец протянул ему маленький пакет.

– Возьми вот это. Читай и тренируйся, как только у тебя появится свободное время. Только не выкидывай – как знать, быть может, когда-нибудь это тебе пригодится.

Отец развернулся и направился домой. Какое-то время Ван Жань и Чжэн Чэнь шли молча. Наконец мальчик открыл пакет. В нем лежали комплект для го и несколько учебников. Обернувшись, Ван Жань увидел, что его отец, мастер го девятого дана, стоит и смотрит ему вслед.

Жизнь Ван Жаня, как и многих других детей, выписала крутой поворот. Когда Чжэн Чэнь месяц спустя снова навестила мальчика, выяснилось, что его намерения стать водителем каким-то образом привели его в кабину бульдозера, где он показал себя способным учеником. Молодая учительница нашла его на строительной площадке на окраине города, где Ван Жань самостоятельно управлял большой машиной. Мальчик обрадовался, увидев свою учительницу, и пригласил ее в кабину, посмотреть, как он работает. Пока Ван Жань гонял бульдозер туда и обратно, разравнивая землю, Чжэн Чэнь обратила внимание на двух мужчин, внимательно наблюдающих за ним. К своему удивлению она поняла, что это военные. На площадке работали три бульдозера, всеми тремя управляли дети, однако военные особое внимание уделяли Ван Жаню, время от времени показывая на него. Наконец они замахали руками, призывая его остановиться.

– А ты неплохо управляешь бульдозером, малыш, – сказал подполковник, поднявшись к нему в кабину. – Не хочешь поехать с нами? Мы научим тебя обращаться кое с чем покруче.

– Вы имеете в виду большой бульдозер? – спросил Ван Жань, высовываясь из кабины.

– Нет. Танк.

Помедлив мгновение, мальчик восторженно распахнул дверь и спрыгнул на землю.

– Вот в чем дело, – объяснил подполковник Чжэн Чэнь. – Наше ведомство, по разным причинам, только сейчас задумалось о том, чтобы готовить детей на смену. Время поджимает, поэтому мы ищем тех, кто обладает основами навыка вождения, чтобы ускорить процесс обучения.

– Разве управлять танком – это то же самое, что управлять бульдозером?

– В какой-то степени. Оба они являются гусеничными средствами передвижения.

– Но управлять танком гораздо сложнее, разве не так?

– Необязательно. Во-первых, у танка нет такого большого ножа спереди, поэтому при движении можно не беспокоиться о встречном сопротивлении воздуха.

Вот как Ван Жань, сын мастера го 9-го дана, стал механиком-водителем танка танковой дивизии.

* * *

На четвертый день Чжэн Чэнь навестила двух своих учениц, Фэн Цзин и Яо Пинпин, направленных на работу в ясли. В грядущем мире детей семье как ячейке общества предстояло исчезнуть, поэтому вопрос ухода за детьми на какое-то время должен был выйти на первое место. Многие девочки провели последние годы своего детства, ухаживая за совсем крошечными младенцами.

Когда Чжэн Чэнь разыскала своих учениц, те учились у своих матерей основам ухода за детьми, но, подобно остальным девочкам в яслях, чувствовали себя абсолютно беспомощными рядом с плачущими младенцами.

– Я больше не могу! – воскликнула Яо Пинпин, глядя на кричащего без остановки младенца в кроватке.

– Нужно набраться терпения, – сказала ей мать. – Маленькие дети не умеют говорить словами. Для них плач – единственный способ выразить свои чувства, поэтому тебе нужно научиться понимать, что они хотят.

– Ну и что он сейчас «говорит»? Я дала ему молочную смесь, но он не ест!

– Он хочет спать.

– Так пусть спит! С какой стати он плачет? Меня это просто бесит!

– Все младенцы такие. Ты должна взять его на руки и покачать, и он перестанет плакать.

И действительно, этого оказалось достаточно.

– А я тоже была такой, когда была маленькой? – спросила Яо Пинпин, когда младенец уснул.

– Тебя едва ли можно было назвать такой покладистой, – рассмеялась ее мать. – Ты обычно кричала по целому часу, прежде чем заснуть.

– Какое же это было мучение – растить меня.

– Тебе самой придется еще тяжелее, – печально заметила ее мать. – У детей в яслях есть родители, но в будущем вам предстоит самим полностью ухаживать за ними.

Чжэн Чэнь молчала, и это так бросалось в глаза, что в конце концов Яо Пинпин и Фэн Цзин спросили у нее, как она себя чувствует. Молодая учительница думала о своем неродившемся ребенке.

Своими последними законодательными актами Обыкновенной эпохи все страны мира запретили дальнейшее воспроизведение потомства. Однако все законы и постановления оказались неэффективными: больше половины беременных женщин, и Чжэн Чэнь в том числе, решили выносить своих детей до положенного срока.

* * *

На пятый день Чжэн Чэнь вернулась в школу, где ученики младших классов продолжали учиться у учеников старших классов, готовящихся стать учителями. Войдя в свой класс, она застала там Су Линь и ее мать, также учительницу этой школы, обучающую дочь основам педагогики.

– Эти дети сплошные идиоты! – воскликнула Су Линь, сердито отодвигая от себя стопку тетрадей. – Сколько раз я им повторяла, но они так и не научились складывать и вычитать двузначные числа!

– Каждый ученик понимает новый материал в своем собственном темпе, – сказала ее мать. Она полистала тетради. – Посмотри, вот этот не умеет переносить. А вот этот не имеет представления о концепции позиции десятичного знака. Ты должна подходить к каждому ребенку индивидуально. Вот, взгляни на это… – Она протянула дочери тетрадь.

– Идиоты! Просто кретины! Не понимают элементарной арифметики!

Бросив один взгляд на тетрадь, Су Линь негодующе отшвырнула ее. Те же самые кособокие цифры, выстроившиеся в примеры на сложение и вычитание двузначных чисел, те же самые глупые ошибки, которые ей так надоели за эти два дня.

– Это твоя собственная тетрадь пятилетней давности. Я специально ее сохранила.

Су Линь удивленно взяла тетрадь, но не смогла узнать в неуклюжих каракулях свой собственный почерк.

– Работа учителя сложная, – сказала ей мать. – Он должен обладать бесконечным терпением. – Она вздохнула. – Но твоим ученикам повезло. А вот как насчет тебя? Кто тебя-то будет учить?

– Я буду учиться сама. Мама, разве не ты говорила мне, что первый преподаватель университета сам в университете никогда не учился?

– Но ты ведь не училась даже в средней школе! – снова вздохнула ее мать.

* * *

На шестой день Чжэн Чэнь проводила троих своих учеников на Западный железнодорожный вокзал. Вэй Мин, чей отец был подполковник, и Цзинь Юньхуэй, сын летчика ВВС, направлялись в армию. Родители Чжао Юйчжуна приехали в столицу на работу из провинции Хэбэй, и они забирали сына домой в родную деревню. Чжэн Чэнь обещала непременно навестить Цзинь Юньхуэя и Чжао Юйчжуна, однако Вэй Мину предстояло отправиться в Тибет, на границу с Индией, и она понимала, что не успеет съездить туда за те десять месяцев, что ей остались.

– Товарищ Чжэн, когда родится ваш малыш, вы напишите нам, куда он попадет, чтобы мы смогли о нем заботиться, – сказал Вэй Мин, после чего крепко пожал ей руку.

Не оборачиваясь, он поднялся в вагон, полный решимости в минуту прощания вести себя по-мужски.

Когда состав тронулся, молодая учительница не выдержала и закрыла лицо руками, пряча слезы. Теперь это она была ребенком, а ее бывшие ученики в одночасье стали взрослыми.

* * *

Великое обучение явилось самым рассудительным и упорядоченным периодом в истории человечества, поскольку все события происходили в соответствии со строгим плотным графиком. Однако прежде чем оно началось, мир едва не свалился в пропасть отчаяния и безумства.

После краткого затишья начали проявляться первые предвестники надвигающейся катастрофы. Сначала мутации растений, затем массовый падеж животных: землю усыпали тела мертвых птиц и насекомых, поверхность морей покрылась дохлой рыбой. Стало заметно воздействие радиации на людей. Симптомы были схожими: слабый озноб, полное бессилие всех мышц, внезапные кровотечения. Регенеративная способность детей, хоть и установленная, не была доказана со всей определенностью, и, хотя правительства всех стран готовились к миру, населенному детьми (игра «Мир в долине» проходила как раз в это время, поэтому дети оставались в неведении относительно царящего вокруг хаоса), несколько влиятельных медицинских учреждений независимо друг от друга пришли к выводу, что от лучевой болезни в конечном счете погибнут абсолютно все люди. Страшная новость мгновенно облетела весь земной шар, несмотря на отчаянные попытки правительств помешать этому. Первой реакцией общества явился расчет на везение, вера в бога медицинской науки. Тут и там возникали слухи о том, что такая-то организация или такое-то научное заведение разработали препарат, позволяющий спасти жизнь. Тем временем лекарства от белокровия, такие как циклофосфамид, метотрексат, доксорубицин и преднизон стали цениться на вес золота, даже несмотря на то, что врачи снова и снова повторяли, что больные страдают не от лейкемии. Значительное число людей обратило свои надежды на веру в существование бога, и какое-то время всевозможные секты распространялись со скоростью лесного пожара, своим причудливым многообразием ввергнув некоторые страны и области в Средневековье.

Однако вскоре пузырь надежды лопнул, вызвав цепную реакцию отчаяния, породившую нарастающую волну сумасшествия, кульминацией которой явилась массовая истерия, не обошедшая стороной даже самых хладнокровных. Правительства теряли контроль над ситуацией, поскольку армия и полиция, призванные следить за поддержанием порядка, сами находились в крайне нестабильном состоянии. Временами правительства оказывались буквально парализованы воздействием самого сильного психологического давления за всю историю человечества. В городах количество автомобильных аварий исчислялось тысячами, волнами накатывались взрывы и стрельба, над зданиями поднимался дым от пожаров, с которыми никто и не думал бороться. Обезумевшие толпы были повсюду. Аэропорты закрывались из-за беспорядков, воздушное сообщение между Европой и Америкой оказалось прервано. Общее настроение того времени лучше всего демонстрирует заголовок пугающе большим кеглем на первой полосе «Нью-Йорк таймс»:

НЕБЕСА ПЕРЕКРЫЛИ ВСЕ ВЫХОДЫ!!!

Религиозные фанатики или становились неистовыми, подкрепляя духовные силы перед лицом смерти, или начисто отвергали свою веру в потоке словесных проклятий. Новоизобретенное слово «БОЛОЧЬ», рожденное выражением «Бог сволочь», покрыло стены домов и заборы.

Однако как только регенеративные способности детей были подтверждены, обезумевший мир сразу же успокоился, так быстро, словно «щелкнули выключателем», говоря словами одного журналиста. Настроения того времени описывает запись в дневнике одной женщины: