Однако сегодня Сюнь Чжэнъи напился до чертиков. и это несмотря на то, что сегодня он находился в пределах своего уезда, в кругу своих коллег и сегодня была среда. Так что сложившиеся обстоятельства вступали в противоречие со всеми его запретами. Но выпил он не без повода – сегодня они праздновали день рождения его предшественника на посту председателя суда Лао Цао. Три года назад Лао Цао вышел на пенсию, уступив место Сюнь Чжэнъи. у Лао Цао сложились очень теплые отношения с Сюнь Чжэнъи, которого он поддерживал и продвигал. и в день рождения своего шефа, который к тому же был уже на пенсии, Сюнь Чжэнъи составил ему компанию, чтобы выпить. Шеф прилично напился, и Сюнь Чжэнъи от него не отстал. Что касалось продвижения Сюнь Чжэнъи со стороны Лао Цао, то тут у Сюнь Чжэнъи остался горький осадок. Три года назад, когда пришел черед Лао Цао выходить на пенсию, под его началом работало сразу четверо заместителей. и в качестве своего преемника Лао Цао готовил не Сюнь Чжэнъи, а Лао Гэ. Кроме того, что Лао Цао в своей жизни любил работу судьи, он также любил выпить. а кроме любви к выпивке, у него также была страсть к бриджу. Эта карточная игра была лучшим способом понаблюдать за поведением человека. и когда Лао Цао хорошо узнал Лао Гэ, то решил подготовить своим преемником именно его. Передав свое место Лао Гэ, он чувствовал себя спокойно. Но кто же мог предположить, что буквально в первый месяц после выхода Лао Цао на пенсию, Лао Гэ позовет на банкет своих одноклассников, они напьются, он пьяным сядет за руль и поедет по встречной полосе. Пьяный Лао Гэ несся навстречу другим автомобилям, которые шарахались от него, и еще чертыхался:

– Что, правил уже не существует? Прут прямо навстречу. Сразу видно – непорядок в законах, вот доберусь до вас завтра!

Пока он ругался, прямо на него вырулила длиннющая, груженная углем фура. не успев затормозить, она врезалась с ним лоб в лоб, после чего машину Лао Гэ отбросило на другую полосу. Оказавшись на своей полосе, Лао Гэ умер прямо на месте аварии. Его гибель предоставила возможность карьерного роста для Сюнь Чжэнъи. Таким образом, после ухода на пенсию Лао Цао его преемником стал не Лао Гэ, а Сюнь Чжэнъи. Приняв эстафету от Лао Цао, Сюнь Чжэнъи должен был благодарить не самого Лао Цао, а ту груженную углем фуру, и даже не фуру, а тот банкет, на котором напился Лао Гэ, а заодно и одноклассников Лао Гэ, которые его и напоили. Так считал Сюнь Чжэнъи, а Лао Цао считал по-другому. Лао Цао полагал, что кому его пост достался, тот и есть подготовленный им преемник. Поэтому, получив пост председателя суда, Сюнь Чжэнъи должен был благодарить именно его. Ну а раз так, то Сюнь Чжэнъи решил действовать соответствующе и, приняв пост, при встрече сказал Лао Цао:

– У меня ведь не было никаких достоинств и способностей, и если бы не ваше воспитание, то как бы я занял это место?

Лао Цао принял слова Сюнь Чжэнъи за чистую монету и пошел с ним на сближение. Но, будучи человеком тактичным, Лао Цао после выхода на пенсию уже не совал своего носа в судебные дела, а лишь обращался по каким-то жизненным ситуациям. Поэтому Сюнь Чжэнъи оценил его как человека понимающего и, ради своего же спокойствия, был готов помочь по мелочам. за минувшие три года Сюнь Чжэнъи преподносил Лао Цао исключительно как своего наставника. Каждый год Сюнь Чжэнъи в честь дня рождения Лао Цао устраивал банкет. и всегда его первая фраза за столом звучала так:

– Весь год я был так занят, что не мог навестить своего наставника, но за празднование его дня рождения отвечаю лично.

И хотя это была всего лишь одна фраза и повторялась она из года в год, однако, будучи красноречивее молчания, она делала Лао Цао совершенно счастливым. Сегодняшний банкет по случаю его дня рождения проводился на втором этаже отеля «Сунхэ». Впервые Лао Цао на собственном празднике напился до чертиков. Ну а поскольку повод сегодня был важным, Сюнь Чжэнъи последовал примеру своего наставника. и пока Сюнь Чжэнъи еще мог связно говорить, то напомнил:

– Наставник знает, что обычно я не выпиваю, установив себе пять ограничений. Но каждый год в этот день я нарушаю свои правила ради того, чтобы доставить вам удовольствие.

Лао Цао снова зарделся от удовольствия. Но Лао Цао выпивал всегда, в то время как Сюнь Чжэнъи практически не пил – где уж ему было тягаться с Лао Цао? Последний прожег в ресторанах всю свою жизнь, и у него уже сложились свои манеры и привычки распития алкоголя. Его привычка выпивать была привязана к сигаретам – «Как говорится, где выпивка, там и курево». Однако в его случае это не означало, что он одновременно пил и курил. Пачка сигарет служила мерилом для уровня алкоголя в стакане. Сначала пачку располагали плашмя, соответственно, и в рюмку наливали, равняясь на эту мерку, после чего залпом выпивали содержимое. Затем пачку ставили на бок, и в рюмку наливали, равняясь на новую высоту. Снова выпивали залпом. Наконец пачку ставили вертикально, и в рюмку наливали уже по максимуму, и снова все содержимое опрокидывали залпом. Разное положение сигаретной пачки задавало разную емкость: при лежачем положении пачки в стакан входило пятьдесят граммов, когда пачку ставили на бок – В стакане оказывалось сто граммов, наконец, когда ее ставили вертикально – сто пятьдесят граммов. Таким образом, задавая уровень по трем положениям сигаретной пачки, выпивали около полулитра. Эти три прикладывания к стакану назывались хорошим стартом. и только после этого старта банкет считался официально открытым. Далее попойка проходила в русле застольных игр типа выкидывания пальцев, и тогда уже было сложно сказать, какое именно количество спиртного выпивалось в итоге. Но кое-что от Лао Цао скрывали, ведь он уже был на пенсии, а его пост занимал Сюнь Чжэнъи. Вместе с ними на банкете присутствовали несколько его замов, начальник политотдела, главный инспектор, начальник канцелярии и кое-кто еще из руководящего состава. Раньше все они работали под началом Лао Цао, но теперь ситуация изменилась, и они работали под началом Сюнь Чжэнъи. Во время «хорошего старта» Лао Цао выпивал по-настоящему и Сюнь Чжэнъи тоже. Когда же подошла очередь застольных игр, то подчиненные пустили в ход свои трюки, суть которых заключалась в том, что Лао Цао они по-прежнему подливали водку, а Сюнь Чжэнъи – минеральную воду. в результате после восьмого тоста опьянели и Лао Цао, и Сюнь Чжэнъи. Однако если Лао Цао оказался пьяным вдрызг, то Сюнь Чжэнъи – лишь наполовину. Но находясь рядом с Лао Цао, Сюнь Чжэнъи вынужден был делать вид, что тоже пьян в стельку. По окончании банкета Лао Цао вместе с Сюнь Чжэнъи под руки стали сводить со второго этажа. Именно в этот момент Ли Сюэлянь прицепилась к Сюнь Чжэнъи:

– Судья Сюнь, вы должны мне помочь.

Председателю суда частенько преграждали путь жалобщики, но тут это случилось ночью после попойки, да к тому же так неожиданно, что Сюнь Чжэнъи даже испугался. Но поскольку рядом находился Лао Цао, Сюнь Чжэнъи нельзя было выходить из своей роли, тем более нельзя было показывать, что он испугался. Начальник канцелярии, что держал его под руку, тоже испугался и поспешил оттащить Ли Сюэлянь:

– А ну прочь свои руки от судьи, не видишь, в каком он состоянии? Если есть какое-то дело, поговорим завтра.

Отцепив Сюнь Чжэнъи от Ли Сюэлянь, он повел его к машине. Но тут с лестницы подал голос Лао Цао:

– А что за дело?

Еле шевеля языком, он пытался разобраться в ситуации:

– У кого-то есть жалоба? Подходи ко мне, я в этом как-никак разбираюсь.

Если бы Лао Цао не напился, то он вряд ли бы стал вмешиваться в судебные дела, но поскольку он был пьян, то просто забыл, что вот уже три года как находится не при делах. Встреча с жалобщицей, прямо как в былые времена, привела его в необычайное возбуждение. Окружающие, видя такое дело, заволновались, оставили на время Сюнь Чжэнъи и поспешили сперва усадить в машину Лао Цао. Пытаясь его угомонить, они приговаривали:

– Почтенный председатель, да эта просто какая-то деревенская баба, что там у нее может быть. Вам сейчас нужно о себе позаботиться, хорошенько отдохнуть. а все эти дела предоставьте председателю Сюню.

Лао Цао уже не держался на ногах, и его усадили в машину. Но он все никак не мог успокоиться и, опустив стекло, приказным тоном начальника крикнул Сюнь Чжэнъи, который стоял у другой машины:

– Чжэнъи, хорошенько разберись с ее проблемой. Я как-то уже говорил тебе, что если чиновник не уважает народ, то лучше ему сразу отправляться домой торговать бататом.

Сюнь Чжэнъи, сделав пару нетвердых шагов к машине Лао Цао, поспешил ответить:

– Будьте спокойны, Наставник, я храню в сердце все ваши поучения. Я обязательно разберусь с этим делом и завтра же обо всем вам доложу.

Лао Цао продолжал что-то бормотать, но его машина уже тронулась с места. Теперь, из-за вмешательства Лао Цао, Сюнь Чжэнъи было неудобно тут же сесть в машину и уехать. Но при этом он боялся не реакции Ли Сюэлянь, которая слышала их разговор с Лао Цао. Он боялся того, что если, протрезвев, Лао Цао припомнит этот разговор, то в случае лицемерия Сюнь Чжэнъи, который вроде как слушался своего начальника только тогда, когда тот был трезв, последствия окажутся самыми нехорошими. Из-за пустяка он мог потерять куда больше. Вряд ли чиновник на пенсии мог чем-то помочь, однако испортить что-то было вполне в его власти. Лао Цао много лет провел на своем высоком посту, и наверху, и внизу у него накопилось достаточно своих людей. Поэтому проблемы могли свалиться на голову Сюнь Чжэнъи откуда угодно. и раз уж он все-таки был не совсем пьян, он предпочел пообщаться с Ли Сюэлянь. Но поскольку он все-таки был достаточно пьян, разговаривал он несколько грубовато:

– Ну что там у тебя?

– Хочу пожаловаться.

– На кого?

– На Дун Сяньфа.

Изначально Ли Сюэлянь подавала в суд на Цинь Юйхэ, потом к нему присоединился Ван Гундао. Ведь именно последний засудил ее дело. Теперь же она решила на какое-то время оставить в покое и Цинь Юйхэ и Ван Гундао, поставив цель сперва разобраться с Дун Сяньфа. Собственно говоря, к Дун Сяньфа она не испытывала какой-то вражды, да и виделась она с ним лишь один раз. Тогда на ее просьбу начать разбирательство по новой он ответил отказом. Если бы их разговор этим ограничился, то и ладно. Однако та их встреча на пороге суда постепенно переросла в настоящую стычку. и когда вокруг них собралась толпа зевак, Дун Сяньфа в запале обозвал ее «швалью», а потом еще добавил, чтобы она «катилась подальше». Именно эти две фразы и взбесили Ли Сюэлянь. Она как пострадавшая пришла пожаловаться, как же можно, работая в суде, обзывать ее «швалью», да еще и приказывать, чтобы она «катилась подальше»? Из-за него она решила обратиться к самому председателю суда, чтобы, прежде чем судиться с Цинь Юйхэ и Ван Гундао, разобраться с Дун Сяньфа. Сюнь Чжэнъи, не в силах сразу уловить суть проблемы, спросил ее:

– А что тебе сделал Дун Сяньфа?

Дун Сяньфа, в общем-то, ничего ей не сделал. Ничего противозаконного в том, что он обозвал ее пару раз, не было. Однако при сложившихся обстоятельствах Ли Сюэлянь ответила:

– Дун Сяньфа берет взятки.

Эти ее слова не имели под собой никакого основания. Возможно, где-то когда-то Дун Сяньфа и брал взятки, но в случае с Ли Сюэлянь об этом говорить не приходилось. и даже то, что жена Дун Сяньфа приняла от Ли Сюэлянь тюк хлопка и двух кур, не могло считаться взяткой. Да, кстати, и сам Дун Сяньфа пожурил свою жену за то, что она успела приготовить принесенных в дар кур.

Подул сильный порыв ветра, Сюнь Чжэнъи передернулся от холода. Ветер окончательно лишил его трезвости. Всегда такой осторожный, Сюнь Чжэнъи в состоянии опьянения легко выходил из себя. Водка превращала его совершенно в другого человека. Во многом это происходило из-за того, что обычно он не выпивал, установив для себя пять ограничений. Поэтому сейчас он нетерпеливо сказал:

– Если бы речь шла о чем-то другом, я, возможно, и взялся бы, но поскольку речь идет о взятке, я это дело вести не в силах.

– Куда же мне тогда идти?

– Это в прокуратуру.

Сюнь Чжэнъи говорил правду. Поскольку Дун Сяньфа был государственным служащим, то в случае жалобы на него по судебным вопросам следовало обращаться к председателю суда. Но если Дун Сяньфа самого подозревали во взяточничестве, то обращаться с этим следовало уже не в суд, а в прокуратуру. Ли Сюэлянь, которая не разбиралась в таких тонкостях, взбунтовалась:

– Как так получается, что всякий, к кому я обращаюсь, не в силах разобраться с моими проблемами? Кто мне, в конце концов, может помочь?

В продолжение сказанного, у нее вдруг вырвалось:

– Господин Сюнь, вы ведь председатель суда, вы ведь не можете так же, как Дун Сяньфа, брать взятки?

Последняя фраза возмутила Сюнь Чжэнъи. Возможно, где-то когда-то он и брал взятки, но в случае с Ли Сюэлянь об этом говорить не приходилось. Будь он трезвым, то наверняка бы сдержался, но, выпив лишнего, он вконец обозлился. не в силах усмирить свой гнев, он зарычал:

– Да мы с тобой первый раз видимся, как я мог у тебя брать взятку? Ах ты шваль, катись отсюда подальше!

Последняя фраза точь-в‑точь повторяла оскорбления Дун Сяньфа.

8

Начальника уезда Ши Вэйминя^[6] Ли Сюэлянь увидела перед главным входом в уездную управу. Он как раз уселся в машину и решил в пути перекусить кашей. Вдруг прямо перед машиной, преградив путь, выскочила женщина. Водитель ударил по тормозам, отчего Ши Вэйминь уперся головой в переднее кресло, вся каша выплеснулась на него. Потирая ушибленное место, он вернулся в прежнее положение. Подняв, наконец, голову, он увидел перед машиной стоящую на коленях женщину. Она высоко держала над собой картонку, на которой крупным почерком было написано одно-единственное слово: «ОБИЖЕННАЯ».

Было воскресенье. По идее, не тот день, когда Ши Вэйминь должен был быть на работе. Однако начальник уезда Ши Вэйминь по воскресеньям никогда не отдыхал. в уезде проживало больше миллиона человек: рабочие, крестьяне, торговцы, учащиеся с их вечными проблемами – так что дел невпроворот. Каждый день к ним спускалось больше ста бумаг разных уровней: от центрального до провинциального и городского, которые требовали участия Ши Вэйминя. и если рабочие трудились по восемь часов в сутки, то Ши Вэйминь пропадал на работе по четырнадцать-пятнадцать часов, в том числе заседая по ночам. к тому же каждый день из провинции или города в уезд с ревизией приезжали представители различных департаментов. а так как от провинции до города насчитывалось больше ста департаментов, то день-деньской в уездных ресторанах устраивались званые приемы как минимум для восьми делегаций инспекторов высшего ранга. Принимая во внимание и обеды и ужины, Ши Вэйминю необходимо было сопровождать гостей шестнадцать раз. Имея дело исключительно с органами власти, он никого не мог обидеть. Желудок Ши Вэйминя такого напора со стороны спиртного вынести не мог. Частенько Ши Вэйминь, держась за больной желудок, со вздохом обращался к нему:

– Должность начальника уезда для простых смертных невыносима.

Однако занять должность начальника уезда тоже непросто. в каждом уезде таких желающих больше миллиона, вряд ли наберется столько сорняков на могильных холмах. Но что еще важнее, государственная служба – это своего рода заколдованный круг: став сельским старостой, ты мечтаешь о должности начальника уезда, а став начальником уезда, ты мечтаешь о должности мэра города или губернатора провинции. Так что, кроме как на себя, тут обижаться не на кого. Надеясь постичь эту истину, бедняга Ши Вэйминь безропотно проводил на работе целые дни. и теперь сорванный водкой, нуждался в его внимании. а поскольку во время обедов и ужинов Ши Вэйминю приходилось выпивать, у него оставалось в запасе лишь утро, когда он питался исключительно жидкой кашицей. в ней присутствовали кусочки тыквы и батата, так что она была сытной и питательной. Если же после запоздалого ужина Ши Вэйминь на утро вставал позже обыкновенного, то он в спешке выбегал из дома и ел свою кашу прямо в машине. Отправляясь к начальнику уезда, Ли Сюэлянь учла горький опыт встречи с председателем суда Сюнь Чжэнъи, поэтому отныне все ее встречи, вместо обеда или вечера, переносились на раннее утро. Ведь в обед или под вечер велика вероятность, что человек напьется, а по утрам люди обычно трезвы как стеклышко. Именно поэтому в это раннее утро Ли Сюэлянь и начальник уезда Ши Вэйминь столкнулись перед главным входом в уездную управу.

Сегодня Ши Вэйминь должен был участвовать в церемонии разрезания ленточки по случаю открытия одного отеля. Этот отель назывался «Рай на краю земли». Но, в отличие от «края земли», находился он все-таки в пределах досягаемости. Отель расположился в роще, что находилась в десяти километрах к юго-западу от уездного центра. Время от времени сюда прилетали птицы, кроме того, хозяин отеля завел нескольких пятнистых оленей, поэтому данное местечко и стало именоваться «Рай на краю земли». Но было здесь и кое-что покруче: прямо за рестораном возвышался навороченный спа-комплекс, в котором, кроме сауны и массажа, имелись все виды удовольствий на любой вкус. Вообще-то, поскольку деятельность такого рода заведений можно рассматривать как сомнительную, начальнику уезда Ши Вэйминю негоже было участвовать в церемонии его открытия. Но все дело в том, что хозяином «Рая на краю земли» был шурин одного из руководителей провинции, который арендовал данный земельный участок. Поскольку участок находился на территории уезда, патроном которого являлся Ши Вэйминь, последнему предписывалось участвовать в церемонии разрезания ленточки. Как бы то ни было, после того, как «Рай на краю земли» начнет свою деятельность, уезд будет получать от него налоги, а это также входит в сферу контроля начальника уезда. Открытие ресторана было задумано на воскресенье с тем умыслом, чтобы всем доставить удовольствие. Задержавшись на вечернем приеме, Ши Вэйминь проснулся поздно, а потому сейчас ел свою кашу в машине. Церемония открытия «Рая на краю земли» планировалась на девять утра, когда они выехали, было уже восемь тридцать, из-за чего Ши Вэйминь немного волновался. Теперь же, когда на выезде из уездной управы их машину тормознули, Ши Вэйминь забеспокоился еще больше. Но гораздо больше Ши Вэйминя разволновался его водитель. Его вывело из себя не то, что они опаздывают на церемонию разрезания ленточки, и не то, что начальник уезда ударился головой о спинку переднего сиденья и весь облился своей кашей, а то, что к нему прямо под колеса неожиданно плюхнулась какая-то женщина. Резко затормозив, он весь покрылся холодным потом. Свесившись из окошка, он закричал:

– Жить надоело?

Ши Вэйминь оказался более сдержанным, чем его водитель. Такое с ним случалось не в первый раз. Можно сказать, что и это являлось частью его работы. Утихомирив водителя, он открыл дверцу, вышел из машины, отряхнулся от каши и пошел поднимать с дороги женщину.

– Поднимайся и говори, если есть что сказать.

Ли Сюэлянь поднялась. Ши Вэйминь обратился к ней снова:

– Кто тебе нужен?

– Начальник уезда.

Ши Вэйминь просек, что эта женщина живет без телевизора и уездные теленовости не смотрит, следовательно, она не могла узнать его в лицо. Тогда он спросил:

– Зачем тебе начальник уезда?

Ли Сюлянь подняла над головой свою картонку с надписью «Обиженная» и сказала:

– Жаловаться.

– На кого?

– У меня не одна жалоба.

– А сколько? – громко фыркнул Ши Вэйминь.

– Первая жалоба касается председателя суда Сюнь Чжэнъи, вторая – члена судебной коллегии Дун Сяньфа, третья – судьи Ван Гундао, четвертая – моего мужа Цинь Юйхэ, а пятая жалоба касается самой меня.

Ши Вэйминь пришел в замешательство. Его смутило не количество человек, с которыми она собиралась судиться, а то, что последней в этом списке значилась она сама. Ну, где еще такое услышишь, чтобы человек жаловался сам на себя? Ши Вэйминь заключил, что случай этот был непростым, и двумя словами тут не отделаешься. Он взглянул на часы, они показывали уже восемь сорок, и сказал:

– Раз нужен начальник уезда, то я его сейчас вызову.

С этими словами он бегом устремился ко входу в управу. Во-первых, он убегал, чтобы освободиться от этой женщины – все-таки хорошо, что он торопился на церемонию открытия ресторана. Во-вторых, ему все-таки нельзя было разрезать ленточку, будучи с ног до головы уделанным кашей, сперва следовало забежать в кабинет и переодеться. Но Ли Сюэлянь поспешила его удержать: