Чуть в стороне в тени ветвей, прислонившись плечом к одной из старых лип, стоял мессир Форстер, скрестив на груди руки. Сколько он там стоял – неизвестно, может быть, даже с самого начала представления. Толстый ствол дерева закрывал его от взглядов публики, но сцена ему была видна прекрасно. Тонкая усмешка замерла у него на губах, их взгляды схлестнулись, и он чуть кивнул Габриэль, словно давая понять, что тоже оценил представление. Но синие глаза не смеялись. Её стрела попала в цель – Форстера явно разозлила эта шутка. Он сделал несколько беззвучных хлопков ладонями, и Габриэль внезапно затопила волна стыда.

Пречистая Дева! Что она наделала!

С одной стороны, ведь именно этого она и хотела – отомстить.

И вот теперь он на её месте, и вот теперь ему тоже неприятно, но ей показалось, что своей шуткой она причинила ему боль, таким отчуждённым и холодным казалось его лицо. А она ведь хотела совсем другого. Если задеть, то не так сильно, не так глубоко. Чтобы он просто понял, что был неправ…

Неправ перед ней.

А в итоге она сделала его посмешищем в глазах других. Почему она не подумала об этом?

И от этого Габриэль стало не по себе. Она внезапно осознала, что её шутка – просто верх бестактности. Ослеплённая своей ненавистью и желанием отомстить она перешла всякие границы.

Как же стыдно! Она не должна была так поступать…

Это отвратительно…

Пусть он гроу, пусть у него нет манер и он дурно воспитан, пусть он говорил о ней гнусные вещи, но она не должна была опускаться до его уровня!

Как она могла?

Кровь бросилась в лицо, и она поспешно отвела взгляд.

– Может, горный король? – произнесла прекрасная Бланка. – Эти рога мой отец привёз с охоты в горах Трамантии.

Габриэль сжала руку Фрэн и, шагнув вперёд, произнесла громко:

– Победила синьора Бланка. Это действительно горный король.

Когда они спустились со сцены, у неё даже колени дрожали, и она, наверное, упала бы с лесенки, но Энцо Корнелли оказался рядом и тут же подал ей руку.

– Но угадал ведь я? – спросил он, чуть склонившись к её уху.

– Синьор Корнелли, возникли некоторые обстоятельства, – она скосила глаза в сторону.

Проследив за её взглядом, капитан воскликнул:

– Надо же, а «его величество», оказывается, в первых рядах! Кто бы мог подумать, что персонаж вашей шарады будет подсматривать за нами. Что же, тем хуже для него.

– Пойдёмте отсюда скорее, – Габриэль хотела уйти в другую сторону, но Форстер оттолкнулся от дерева и сделал им навстречу несколько шагов.

Его лицо было ледяным, не лицо – каменная маска, он прищурился, и в это мгновение как никогда стал напоминать хищную птицу.

– Вижу, вы стали посещать приличное общество, Форстер, – произнёс капитан, когда они поравнялись, – больше не ставите заборы и не пасёте овец? Дела пошли в гору?

– Вижу, что и вы больше не воруете гусей по деревням несчастных горцев. Это капитанская форма так вас облагородила или генерал Корнелли, наконец, увеличил жалованье? – парировал Форстер.

– Позже поговорим, – отрезал капитан, – не при дамах.

– Буду ждать с нетерпением, – усмехнулся Форстер и, переведя взгляд на Габриэль, добавил, – чудесная сценка, синьорина Миранди! Полная южной деликатности и тактичности, которую вы так цените. Я испытал истинное наслаждение, наблюдая за вами.

Габриэль не ответила. Отвернулась, стараясь не смотреть ему в лицо, и поспешила прочь. Ей было ужасно стыдно. И злость на себя за то, что она опустилась до такого, была неотделима от злости на «этого гроу». Если бы не он, она бы ни за что так не поступила!

Да чтоб он провалился!

А ещё её напугал странный огонь в его глазах и выражение лица – серьёзное, жёсткое и какое-то безжалостное, когда он смотрел на её спутника. И как только они отошли с капитаном Корнелли на достаточное расстояние, чтобы их нельзя было услышать, она спросила, выдохнув с облегчением:

– Вы знакомы?

– С Форстером? О, да! Я целых два года провёл в окрестностях Волхарда, гоняя отряды бунтовщиков по окрестным горам и лесам. А Форстер прятал их у себя, – ответил Корнелли. – Эти горцы – сущие бестии. Безжалостные и дикие. Там полегло немало наших солдат…

– Форстер прятал их у себя? Но… он же королевский офицер? Я слышала, он служил в Бурдасе, зачем ему помогать повстанцам? – спросила Габриэль с сомнением.

– Дурное дело – не хитрое, синьорина. Вы знаете, что его отец участвовал в Восстании Зелёных плащей? И его дядя до сих пор прячется где-то там, в горах, с остатками бунтовщиков устраивает засады и налёты на наши гарнизоны. И, кстати, Форстер давно уже не королевский офицер – его разжаловали.

– Его отец был повстанцем? – удивилась Габриэль. – А сын воевал за короля? Но как такое возможно в одной семье?

– Да, это так. Его отца – старого Форстера, как раз и вздёрнули на виселице за это, простите синьорина, что приходится говорить вам такое, – произнёс задумчиво капитан Корнелли, – потому мне было странно увидеть его здесь. Видимо, он крепко наступил на горло своей гордости. Но знаете, как говорят про таких: «Утренняя молитва – овцам, вечерняя – волкам». Вот и Форстер, похоже, из таких приспособленцев. Все эти Форстеры – волки в овечьей шкуре, как бы они ни притворялись, что присягнули королю, всё равно, смотрят в лес и проповедуют свою богомерзкую магию. Ну и готовят восстания, конечно.

– Что значит проповедуют магию? Расскажите, капитан, это жутко интересно! Вы, наверное, видели столько всего необычного, пока служили там! – спросила Габриэль с восторгом.

Восторга она на самом деле не испытывала, но мужчины любят, когда женщины восторгаются чем-нибудь, в чём те преуспели, а Габриэль любопытно было узнать кое-что о Форстере.

– Все эти гроу – дикари, синьорина, – ответил капитан, которому было приятно такое внезапное внимание со стороны красивой девушки, – они живут кланами в своих замках и поклоняются духам гор. У каждого клана есть свой родовой дух – какой-нибудь зверь или птица. Волк, медведь, олень – да кто угодно! Вон, у Форстеров это беркут – большой горный орёл. У них есть заповедные места, какие-то священные рощи или скалы, всякие суеверия, приметы, капища с идолами, и они могут вселять свой дух в любого зверя, или зверь может вселяться в них.

– Вселяться в зверя? – удивилась Габриэль. – Разве такое возможно?

– Я не хочу пугать вас, синьорина, всякими страшилками о местных поверьях, но там и правда происходят иногда странные вещи. А горцы верят в это всё свято, я же говорю вам – дикари. Знали бы вы, сколько мы сожгли их жутких идолов и священных мест! Вон у того же Форстера на заднем дворе растёт огромный дуб. Поверите ли вы, синьорина, что его люди молятся этому дубу? Но, надеюсь, скоро всё это закончится. Как только примут закон об экспроприации, мой отец поставит наместников в каждый клан, земли отойдут короне, и мы, наконец, избавимся от этой дремучей ереси и бунтовщиков.

Габриэль и раньше слышала, в основном из разговоров отца с его университетскими коллегами, об интересных обычаях горцев, о том, что они очень близки к природе и понимают в жизни животных, растений и птиц больше, чем южане. Но отец не считал это магией, он считал это лишь результатом уединённого образа жизни и наблюдений за природой. А вот сейчас, после этого рассказа, Габриэль готова была поклясться, что в Форстере есть что-то от хищной птицы. Или ей стало так казаться, потому что капитан говорил очень уж проникновенно?

– Вы сказали, что Форстера… разжаловали? – спросила Габриэль. – За что?

– Он застрелил одного из офицеров гарнизона. Но это было уже довольно давно, я только начал служить там, – ответил Корнелли неохотно.

– Застрелил? Но… за что?

– Горцы очень трепетно относятся ко всему, что касается чести…. Но не думаю, что вам стоит знать подробности этой истории. Она произошла из-за женщины, и мне бы не хотелось говорить об этом. Лучше давайте поговорим о вас, – Корнелли посмотрел на Габриэль с улыбкой.

Вот уж точно сущее неприличие – быть разжалованным из-за женщины! Наверное, это и правда, мерзкая история. Хотя, чего она вообще ожидала от этого гроу?

Но во всём этом была и положительная сторона – мессир Форстер и капитан Корнелли явно недолюбливали друг друга, и Габриэль поняла, что пока она находится рядом с капитаном, «этот гроу» едва ли осмелится подойти к ней с разговорами или приглашениями на вальс. И этим стоило воспользоваться.

Мессир Форстер и в самом деле держался в стороне – проводил время в обществе других девушек, а особенно Джованны Домазо и Паолы Кавальканти. Но его присутствие всё равно отравило ощущение праздника. Куда бы она ни пошла, с кем бы ни танцевала, Габриэль чувствовала, как за ней наблюдают его пронзительные синие глаза, и как бы ни хотела его не замечать, но их взгляды то и дело пересекались, словно притянутые невидимым магнитом.

* * *

Этим вечером, лёжа в кровати в одной из комнат виллы «Роза Боско» и глядя в темноту, Габриэль вспоминала прошедший день и, как обычно перед сном, перебирала воспоминания о том, что случилось с ней – хорошее или плохое. Она вспоминала серые глаза капитана Корнелли и те слова, что он ей говорил, и улыбалась. Капитан оказался милым и приятным собеседником, он хорошо танцевал и был исключительно внимателен. Провожая её к комнате, он остановился на лестнице и, поцеловав на прощание руку, произнёс:

– Мне очень понравился сегодняшний день, синьорина Миранди. Могу ли я рассчитывать на то, что завтра он повторится?

И она, разумеется, ответила «Да».

Фрэн что-то щебетала о завтрашнем карнавале, но Габриэль её не слушала, думая об Энцо Корнелли, и уже собиралась заснуть, когда из сладкой дрёмы мечтаний и полусна её вырвал голос кузины:

– Элла? Ты не спишь? А ты знаешь, что Паола Кавальканти без ума от «этого гроу»? Вот уж кто бы мог подумать, она буквально висла на нём весь вечер. Как и Джованна Домазо.

– Джованна ещё слишком мала, чтобы что-то понимать в мужчинах. Он годится ей, наверное, в… деды, – усмехнулась Габриэль, – да и к тому же все понимают, что подобный мезальянс не приснится её отцу даже в страшном сне. А что касается Паолы… сомневаюсь, чтобы этот заносчивый Форстер имел на неё серьёзные виды. Все же знают, что у неё за характер.

– А ещё он понравился Лучиане, – произнесла Фрэн и добавила шёпотом, – и они с Паолой заигрывали с ним, как дурочки, и чуть не подрались.

– И вот зачем ты мне это говоришь так, как будто рада за него?

– Затем, что я только сейчас перестала с ужасом думать о том, как бестактно мы поступили, едва не высмеяв его сегодня перед всеми. А представь, что ты бы со сцены сказала: «Овечий король». И все бы поняли! А он увидел! Я даже подумать боюсь, что он мог бы с нами сделать! – Фрэн снова перешла на шёпот.

– Да ничего бы он с нами не сделал! И вообще, ты столько о нём думаешь – слишком много чести для какого-то гроу! Или, может, он и тебе понравился, как Паоле? – спросила Габриэль лукаво.

– Мне? О нет! Если честно, – голос Фрэн понизился до шёпота, – я его просто боюсь. Правда, боюсь. Иногда он так смотрит, словно… ну не знаю, даже сердце в пятки уходит. А понравился мне кое-кто другой, и если бы ты не утащила меня тогда из шатра Сингары, я уверена, она сказала бы и мне про капитана!..

И дальше Фрэн пустилась на все лады расхваливать, какой же умница этот капитан Моритт, как метко он стреляет, хорошо держится в седле, сколько у него наград и как ему идёт синий мундир. Откуда она узнала, как капитан стреляет и держится в седле – осталось для Габриэль загадкой, но она кузину почти не слушала, лежала, думая о том, что где-то в глубине души она тоже немного боится Форстера. Особенно после рассказа капитана Корнелли о магии горцев. И ей всё ещё очень и очень стыдно. Сейчас она ужасно хотела забыть эту игру в шарады или повернуть время вспять, чтобы всё исправить.

Да, он ей не нравится. Да, он не воспитан и самонадеян. Но ей, наоборот, в этой ситуации стоило бы показать безупречное воспитание южанки. Стоило бы вспомнить наставления матери и вечером сходить в храм – попросить у Богов смирения. И, пожалуй, было бы правильно извиниться перед этим Форстером. Хотя это будет очень неприятно с одной стороны, но с другой – это выбьет из его рук любое оружие против неё. Именно холодность, вежливость и хорошие манеры ей стоило демонстрировать с самого начала. Тогда у него не было бы повода насмехаться над ней. А она повела себя глупо, высказывая ему свои обиды. И эта игра в шарады, это же так по-детски…

И как ей только в голову взбрело его разыграть?

Нет, она больше не будет говорить этому Форстеру, что вздумается. Она будет вежливой и холодной. А завтра она попросит у него прощения. Это будет правильно и благородно. И ему ничего не останется, как оставить её в покое.

И, заключив эту сделку со своей совестью, Габриэль уснула с мыслью, что завтра с утра именно так и поступит.