Глава 2
В которой гости собираются на свадьбу

Дорога на виллу «Роза Боско», обрамлённая тёмными пиками кипарисов, шла по самому краю обрыва среди живописных красот Верхней Кастиеры. Внизу раскинулось море, отделённое от по-осеннему ярко-синего неба лишь белёсой дымкой облаков над горизонтом. От причала вверх по склону взбирались ступенями террас жилые кварталы Нижнего города, с высоты казавшиеся мозаичной спиной огромной ящерицы. Черепичные крыши домов всех оттенков терракоты, перемежаясь драгоценными чешуйками храмовых колоколен и слюдяными блюдцами фонтанов, мирно дремали внизу под тёплым утренним солнцем. Коляску слегка потряхивало на мощёной булыжником дороге, но беседе двух друзей, приглашённых на свадьбу синьорины Таливерда, это никак не мешало. Точнее сказать, приглашённым из них был только один – синьор Винсент Грассо, мужчина средних лет, с мягкими чертами лица и светлыми волосами, стянутыми позади широкой атласной лентой. Он был одет в чёрный фрак и крахмальную рубашку с шёлковым галстуком, как и полагается гостям на свадебном балу. Тут же лежали его трость и шляпа, а напротив – большая коробка, упакованная в бежевую бумагу и перевязанная лентами – подарок учтивости, предназначенный матери невесты.

Спутника синьора Грассо звали мессир Александр Форстер и в число приглашённых гостей он не входил. Впрочем, при его репутации вряд ли он вообще смог бы переступить порог такого знатного дома. Но сегодня это оказалось возможным, поскольку синьор Грассо был близок брачующейся семье, и это позволило ему привести на торжество мессира Форстера под вполне благовидным предлогом – обсудить деловые интересы семьи Таливерда. По облику мессира Форстера можно было сразу сказать, что человек он приезжий, более того – горец и северянин. Тёмные волосы не были собраны сзади, как принято у южан, а были острижены коротко. Высокий лоб, нос с горбинкой и глубоко посаженные синие глаза – черты его лица отличались некоторой резкостью. И хотя одет он был столь же безупречно, как и его друг, но именно рядом с синьором Грассо и на контрасте с его мягкой улыбкой и карими глазами лицо Александра Форстера казалось немного хищным, словно в нём отпечатались черты геральдического беркута – символа его родины – горной Трамантии.

Кучер лошадь не торопил. И разговор двух друзей шёл неспешно, ведь не виделись они несколько лет, и сегодня им было о чём поговорить.

– Послушай, Алекс, не буду тебя обманывать, но не могу поручиться за то, что твоё предложение выслушает сам Антонио Таливерда, – произнёс синьор Грассо негромко, – возможно, у нас ничего и не получится с Торговой палатой. Ты должен быть к этому готов. И на этот случай я хотел спросить – у тебя есть ещё какой-нибудь способ отстоять свои земли? – коляска повернула вправо, солнце ударило в глаза, и Винсент прищурился. – Ты же бывший королевский офицер, если написать в министерство – была ведь амнистия – неужели они не учтут твои боевые заслуги?

– Эх, Винс, если бы был другой способ… – Александр вздохнул, мрачно разглядывая голубую дымку моря, и продолжил: – … но, поверь, с моей репутацией… министерство не станет вмешиваться. А когда этот проклятый закон об экспроприации примут, а его примут непременно, так вот в тот же день я лишусь всех своих земель как наследник бунтовщика. Всем плевать, что я бывший королевский офицер, плевать, что я воевал в Бурдасе и был ранен во славу Его Величества… – он горько усмехнулся, сделал паузу, и продолжил: – Фамильные рудники – слишком лакомый кусок. А предлог хоть куда – на момент восстания земли принадлежали моему отцу, а он был на стороне повстанцев. Сам понимаешь, чем не повод всё отнять у его законопослушного сына? Именно для того и пишутся такие законы, Винс. Так что, увы, – он развёл руками, – для меня спасением осталась только эта лазейка, что закон не касается поставщиков для нужд армии. Войти в Торговую палату и стать таким поставщиком – единственный для меня выход. Армия нуждается в шерсти, а чем плоха шерсть моих овец?

– Да пусть твои овцы хоть трижды покрыты золотым руном! – возразил синьор Грассо. – Ты же понимаешь, что войти в Торговую палату можно лишь по родству? Ну или по какой-то невероятной протекции. Пусть это и негласное правило, но уж оно-то соблюдается в Баркирре чётко, – а потом добавил, чуть смягчившись, – я очень надеюсь, что смогу тебе с этим помочь. Но, положа руку на сердце, слабо в это верю.

– Знаешь, если я что-то и понял, став волею судьбы овцезаводчиком, так это то, что деньги делают размытыми границы любых правил, – усмехнулся Александр, посмотрев на друга искоса, – и я готов заплатить. Сколько скажут. Я буду молчать и платить каждому из этих чванливых южан, если понадобится, но я не позволю забрать у нас Волхард.

Винсент покачал головой и ответил с улыбкой:

– Ты забываешь, что я тоже «чванливый южанин»…

– Винс, ты прекрасно понимаешь, кого я имею ввиду.

– А ты мало изменился с тех пор, как мы служили в Бурдасе. Всё также считаешь, что упорство города берёт? – покачал головой синьор Грассо. – Хотя, конечно, ты ведь наполовину горец, а все горцы упрямы, как быки. Это, может, и хорошо, но… ты совсем не знаешь южан.

– Ты бы тоже стал упрям, если бы кто-то захотел забрать твой дом, – перебил его Форстер, – и я достаточно знаком с этим обществом снобов и бездельников. Послушай, может, мы обойдёмся без церемоний? Вся эта свадьба… Торчать здесь три дня и смотреть на то, как все шаркают друг перед другом ножкой и кичатся родовой кровью? Увольте! Может, ты просто познакомишь меня с Таливерда, мы быстро переговорим, и я уеду, чтобы не смущать это южное розовое суфле моим неаристократичным видом?

– Вид у тебя вполне даже аристократичный, – улыбнулся Винсент, – и я тебя понимаю, но… так нельзя. Ещё раз говорю тебе – это юг. Здесь так не принято. Никто даже говорить с тобой не станет, если ты начнёшь пренебрегать приличиями и церемониями. А Таливерда даже не взглянет на тебя. Он – герцог, его древний род стоит по правую руку от трона, а когда короля нет в поле зрения, то, считай, что Антонио – сам король. Даже чтобы подойти к нему и представиться нам надо будет заручиться поддержкой синьора Дамазо с одной стороны и синьоры Арджилли с другой. И когда каждый из них подтвердит твою благонадёжность, только тогда Таливерда уделит тебе внимание.

Форстер пожал плечами и спросил с сомнением:

– Столько усилий ради того, чтобы просто выслушать меня?

– Именно! И даже хорошо, что свадьба будет продолжаться три дня, этого времени хватит на всё. Уж поверь, здесь о делах дозволяется говорить лишь после обсуждения погоды, здоровья всех родственников, всех свадеб и похорон, и только после первых десяти танцев, иначе дамам будет уделено слишком мало внимания. А дамы – это авангард южных традиций. Понравишься южным женщинам – считай половину лестницы в Торговую палату ты уже прошёл.

– Нравиться женщинам не так уж и трудно, Винс. Если это всё, что от меня требуется, то я взнуздаю себя и буду шаркать ножкой столько, сколько нужно, – мрачно ответил Форстер.

– А вот тут я бы тебя поправил. Нравиться женщинам-южанкам невероятно трудно. Особенно с таким вот трагичным лицом, как у тебя. И мой тебе первый совет – никаких трагедий, – сказал Винсент серьёзным тоном, – при дамах не говори ничего мрачного, серьёзного или того, над чем надо думать. Никакой политики. Никаких проблем. Только милые любезности. Ты ведь можешь?

Форстер бросил на друга короткий взгляд, и постучав костяшками пальцев по ручке трости, ответил с усмешкой:

– Никаких трагедий не будет. Обещаю.

Коляска прокатила по подъездной аллее и остановилась у входного портика, украшенного гирляндами белых роз. Две шеренги ливрейных слуг, скрипачи, красные ковры на гранитных ступенях и хрустальные бокалы с игристым вином встречали прибывающих гостей. Винсент выбрался из коляски первым, одёрнул фрак, поправил галстук и протянул распорядителю карточку со словами:

– Господин Форстер со мной.

Они прихватили по бокалу вина и, пройдя сквозь ряды мраморных колонн и крытую галерею, вышли в чудесный террасный парк. Среди белых шатров и пергол, увитых виноградом, уже сновали слуги и надушенные гости дефилировали по тенистым аллеям вдоль пруда.

– Неплохо живёт его светлость герцог Таливерда, – произнёс Форстер, окидывая взглядом прекрасный дворец в центре парка.

– О, да! И вот тебе второй совет: помни, то, что ты находишься здесь – это большая честь. В том смысле, что у тебя это должно быть написано на лице. Кстати, вон и синьора Грация Арджилли. С неё мы, пожалуй, и начнём, – произнёс Винсент, указывая на одну из пожилых дам в лиловом шёлке, – она первая, кому ты должен понравиться безоговорочно.

– Мог бы и предупредить заранее, что «грации» больше трёхсот лет. И какая польза от знакомства с этой старушкой? – усмехнулся Форстер.

– Она – бари. Из рода самого короля, – тихо ответил Винсент. – Её слова для Таливерда достаточно, чтобы он стал смотреть на тебя, как на человека своего круга. А слова Дамазо достаточно, чтобы видеть в тебе делового партнёра. А моего слова – чтобы подтвердить, что мундир королевского офицера ты носил с достоинством и честью, а разжаловали тебя за сущую ерунду. На этом треугольнике и будет держаться фундамент твоей репутации.

– Не понимаю, почему для южан так важно бари ты или нет? Где логика, мой друг? – спросил Форстер, отдавая бокал слуге. – Если титул и деньги наследуются только по мужской линии, то какая разница? Почему так важно принадлежать к бари?

– Чистота крови, мой друг, превыше всего. Древняя кровь иной раз ценнее титула и денег. А она наследуется только по женской линии от самых первых семей, населивших Баркирру. Иногда этого достаточно, чтобы открыть любую дверь.

– Хм. Ну и как мне завоевать сердце этой суровой старушки? – спросил Форстер, внимательно разглядывая Грацию Арджилли.

– Удиви её чем-нибудь. Она это любит. И, кстати, не вздумай назвать её старушкой, – Винсент принялся мягко наставлять друга, – если она сама говорит о себе, что слишком стара, то это не значит, что такое позволительно другим. Синьора Арджилли очень образована и умна. У неё столько негласной власти здесь, что, если захочет, она может утопить и возвысить любого всего-то парой фраз. Но она очень любит играть в милую забывчивую старую синьору. И, самое главное, считай, что это третий совет: ни при ней, ни при ком другом не вздумай обсуждать Восстание Зелёных плащей! И если кто-то будет говорить об этом или спрашивать твоё мнение – нет у тебя мнения на этот счёт, ты понял?

– Винс, я же не дурак. И хотя бродить с бокалом вина среди тех, кто вздёрнул на виселицу моего отца, сжёг мой дом и оставил без средств к существованию мать и сестру – это не то, о чём я мечтал, проливая кровь за Его Величество, – сдержанно ответил Форстер, – но, поверь, я давно понял, что лучшая месть этим людям – заставить их платить золотом. Так что я буду улыбаться и шаркать ножкой, как и обещал. Не надо меня поучать – я знаю, как надо себя вести.

– Я сказал, что ты не изменился – признаю, я ошибся, – усмехнулся Винсент, – никогда не забуду, как в Бурдасе ты пошёл с голыми руками на льва, чтобы меня спасти… Что стало с тем Александром, которого я знал? Ты больше не творишь безумств? Держишь язык за зубами, носишь тройку и стал фермером?

Форстер посмотрел на друга, и на краткое мгновенье синие глаза его блеснули недобро, но он лишь неопределённо пожал плечами и ответил спокойно, разглядывая группу женщин, окружавших синьору Арджилли:

– Это в прошлом, Винс. Безумства простительны свободным людям. Тем, кому нечего терять. А я теперь связан обязательствами, как цепями, – сквозь безразличие в его голосе проскользнула горечь, – и хоть я всеми фибрами моей души ненавижу собравшихся здесь сторонников метрополии, но я смогу добиться того, что мне нужно – я заставлю их меня полюбить. И в итоге – платить золотом.