Глава 8. Обряд

В дверь постучали трижды, и, не дожидаясь разрешения, вошёл дядя Тревор, вернее, сначала показалась рыжая борода, предваряя его появление, будто мажордом, а уже потом и он сам.

– Ну что, готова, племянница?

Лицо у Тревора было красным и, судя по запаху, дядя уже хорошенько приложился к бьяхе. Он окинул внимательным взглядом Эрику, крякнул в кулак и добавил:

– А ты хороша! Настоящая принцесса. То-то, я гляжу, тавиррцы только про тебя и шепчутся. Но ты смотри… – Он с шумом развернул тяжёлый деревянный стул и сел на него верхом, обхватив руками спинку. – …смотри, чтобы ни с кем из них ни-ни, а то толку от тебя будет, как от дырявого ведра. Позор будет, если королю достанешься не девушкой. Вот держи, – он поставил на стол серебряную фляжку в кожаной оплётке.

– Что это? – спросила Эрика, беря фляжку в руки.

– Это – «Туман Балейры». Любовный напиток, способный обмануть зов леса. Выпьешь его перед брачной ночью с королём, а потом прочитаешь заклинание – Фло тебе расскажет, какое и когда читать.

– И что он делает? – спросила Эрика, открыв фляжку и понюхав.

Обычный вересковый мёд…

– Хех-хе-хе, – дядя рассмеялся в рыжую бороду, – сказать витиевато и так, как при дамах полагается, то… он будит такое… кхм… желание в обоих, что оно способно заглушить любой зов леса и пробудить другой. Коня свести с медведем. Ну, как-то так мне объясняли это. Но твоё дело маленькое – выпить, пошептать и ждать. Остальное само собой сложится.

Дядя хоть и пытался говорить деликатно, да вышло у него не очень, и Эрика покраснела до корней волос.

Тревор дал последние наставления и ушёл. За ним появился лекарь – тщедушный старичок, которого привезли из самого Эогана, чтобы он удостоверил, что невеста невинна. Когда он ушёл, Эрика села на кровать и посмотрела на фляжку. Настолько униженной и растоптанной она себя чувствовала, что у неё было только одно желание – вышвырнуть её в окно, стянуть с себя это платье и убежать в лес. Хотя понимала, что как наследница Янтарного трона и будущая королева она не имеет на это права.

Но где-то в глубине душе росло и крепло главное желание – отомстить за всё это. Она снова прикоснулась пальцами к кинжалу в рукаве. И это прикосновение успокаивало.

Едва солнце скрылось за вершинами деревьев, за Эрикой пришла тётя Бригитта.

– Это тебе больше не нужно, – она коснулась пальцами браслета на её запястье. – Больше не нужно скрывать, что ты фрэйя.

Эрика сняла браслет и положила на столик. И будто что-то закончилось в этот момент, какая-то страница её жизни перевернулась.

За окном темнело, в сторону холма потянулась цепочка огней: это к месту обряда уже обозначили дорогу факелами. А над ней в чёрном небе засияла россыпь первых звёзд.

– Жених уже ждёт, идём, – сказала тётя с ободряющей улыбкой.

Жених! Тьфу!

Эрика зло усмехнулась, снова пощупала кинжал в рукаве и пошла за тётей.

Внизу, в большом холле, сегодня было светло и чисто. Убрали солому, подмели пол, зажгли камин и множество свечей, а посреди комнаты поставили стол и стулья. Подписание соглашения о помолвке и мирного договора пройдет здесь. Комнату украсили венками и гирляндами из бузины, рябины и остролиста, а на пол бросили мяту и цветы вереска. Мерцали свечи, и тонкий цветочный дух витал в воздухе, придавая всей церемонии необычную торжественность. Поодаль стояли тавиррские псы, слуги и дети Бригитты, но все молчали, в комнате было тихо.

И глядя на маленькую Марин, которая восхищённо рассматривала невесту, Эрика внезапно подумала – как много от неё зависит. И от этой бумаги на столе. Тётя права – худой мир лучше доброй войны. Ей нужно помнить о долге.

Она вздохнула, прошла вслед за тётей Бригиттой, придерживая рукой платье, подняла голову и… обожглась.

Викфорд Адемар стоял по другую сторону стола и смотрел на неё. И смотрел так, что ей показалось – пол под ногами сейчас вспыхнет. Смотрел, будто не узнавал, или узнавал заново. И взгляд этот был жгучим, острым, почти осязаемым. Он скользнул по лицу, по губам, по шее вниз, задержавшись на полуоткрытой груди, и ещё вниз – по узорному лифу платья, а потом снова вверх – к губам. И одного этого взгляда было достаточно, чтобы влепить ему ещё одну пощёчину. А то и две. Эрика вся вспыхнула от смущения и ожидала, что он сейчас усмехнётся или скажет колкость, но на его лице отразилось что-то странное, похожее на смесь удивления и досады. А ещё она заметила, как дрогнули его ноздри, будто втягивая какой-то аромат.

Что? Она уже не чумазая балеритская замухрышка?

Эрика вскинула голову и посмотрела на Викфорда дерзко. Она перенесёт все унижения, а потом убьёт его. А если не убьёт сегодня, то, когда станет королевой, ему первому велит отрубить голову. И она усмехнулась своим мыслям, понимая, что эта бумага на столе просто первая ступенька, на которой они сейчас стоят рядом, но после которой этот пёс останется внизу ожидать своей участи, а она пойдёт наверх, к трону, чтобы…

…чтобы?

Она потом решит, что ей со всем этим делать.

Викфорд заметил её торжествующую усмешку и усмехнулся в ответ недобро, словно угадал её тайные мысли. А если и угадал, то по его лицу было видно, что ему наплевать – он уже сделал неверную ставку в этой игре, но сожалеть об этом не собирался.

Хилет Тейн – королевский барристер – взял перо, свиток и начал монотонно зачитывать текст мирного договора, но Эрика почти ничего не слышала. Она смотрела на своего врага, а он на неё. Их взгляды сошлись в поединке, и, если бы не голос барристера, казалось, в комнате можно было услышать яростный звон мечей.

Эрика стояла по эту сторону стола, а по другую стоял Викфорд, слева и справа горели канделябры с дюжинами свечей, и между этими пятнами огня сияло ещё и третье невидимое пламя. Пламя их ненависти. Оно превращалось в алое золото и стекало прямо на стол, на эти бумаги и, наверное, ещё немного этого противостояния, и они бы вспыхнули.

Барристер откладывал один лист за другим, все вокруг торжественно молчали, глядя на изящные строчки и королевские вензеля, а сердце у Эрики выстукивало барабанную дробь. Ей казалось, что под кожей у неё прорастают огненные побеги, вьются по рукам, по телу, пробираются куда-то к сердцу, сжимая его в тиски, и оно от этого бьётся в агонии. Её словно жжёт изнутри от этого взгляда, которым смотрит на неё Викфорд, ей не хватает воздуха и кружится голова. В комнате стало невыносимо душно, и Эрика чувствовала, что ещё немного и она просто потеряет сознание.

На последнем листе стояла размашистая подпись короля Раймунда. Дядя Тревор взял перо и поставил под ней свою подпись, а за ним следом дрожащей рукой расписалась и Эрика, едва не поставив на бумагу огромную кляксу. Барристер заверил оба документа, посыпал песком, долго дул, а затем один отдал Тревору, а второй аккуратно свернул и сложил в кофр для свитков.

– Ну вот, теперь можно приступить ко второй части, – произнёс он торжественно и спрятал очки в карман. – По закону Тавирры, от лица Его Величества – короля Раймунда, как законный барристер королевского дома вопрошаю: согласна ли ты, Эрика Нье'Лири, стать женой…

Его слова долетали откуда-то издалека, и Эрика просто ответила «да», не вникая в их смысл, потому что надо было отвечать. И в ответ услышала такое же безразличное «да» милорда Адемара.

Дядя Тревор опустил на лицо Эрике вуаль и подал руку. Сегодня он играл роль её отца, а Бригитта – роль матери, и от понимания этого снова захотелось плакать. Дочери Бригитты подхватили шлейф её платья, и процессия двинулась прочь из замка вдоль цепочки огней вверх по холму. Там, на вершине, среди гранитных столбов, покрытых бархатом мха и ржавой россыпью пятен лишайника, находилось святилище – средоточие силы, идущей от самой земли. Именно там следовало проводить подобный обряд, а не в замковом храме, где проходило большинство помолвок и свадеб. Ведь этот обряд свяжет два народа, две страны, а не просто двух человек.

Среди камней уже горел костёр. На вытоптанной поляне мелом был очерчен большой круг и рядом с огнём сидела старая Фло. Ради сегодняшней церемонии она даже сменила свой наряд сумасшедшей на вполне приличное платье. Над костром висел котёл, в котором старая ведьма помешивала тёмное варево, бросала туда травы и, чуть покачиваясь, шептала над ним молитвы:

– Великий Небесный Охотник, Лесной Хозяин, Король Запределья, Бог плодородия во многих ликах и под многими именами, Хранитель Мирового Древа и держатель Копья – Оси мироздания. Тот, чьи рога воплощают ветви древа, а каждый их отросток – начало новой жизни, благослови этот союз, ибо ради благого дела…

Она встала и принялась ходить вокруг котла, помешивая то, что там варилось, и голос её звучал завораживающе.

– …Триединая мать, та, которая Создает и Поддерживает Все Живое, Источник Чистой Безусловной Любви, Источник Милосердия и Сострадания… Та, чьё покрывало – это земля, а волосы – лес… благослови этот союз…

Она разлила варево по кубкам, отдала подержать девочке и повернулась к процессии, остановившейся на самом краю обрядового круга. Кивнула Тревору, и он подвёл Эрику, указав ей встать по левую сторону от Фло, а с другой стороны встал Викфорд.

Всё было как во сне. В огонь бросили можжевельник и травы, и ароматный дым потянулся понизу, обвивая подол платья Эрики. Дочери Бригитты ходили по кругу, осыпая жениха и невесту зерном, а к ногам положили ягоды рябины и бузины. Фло начала петь старинную песню и положила между Эрикой и Викфордом ветви омелы.

Тревор велел всем отойти за пределы круга обрядового круга, дальше в темноту.

Но Эрика не видела ничего, кроме чёрных глаз напротив. Лицо Викфорда было серьёзным и в свете дрожащих языков пламени костра казалось ей почти зловещим. И то, что будет дальше Эрика представляла себе с с ужасом.

Ей уже приходилось целоваться. В ночь на шестнадцатилетие её первый поцелуй случился в саду с влюблённым в неё сыном найта Анабальда. Поначалу всё казалось так волнительно, и она думала, что это будет какое-то необыкновенное наслаждение, о котором шёпотом рассказывали ей служанки, но ничего подобного так и не испытала. Губы влюблённого юноши были мокрыми и пахли жареным луком, потому что он только что вышел из-за стола, и ничего необыкновенного в этом не было. Даже наоборот. Юноша был робок и, кажется, для него это тоже был первый поцелуй, он тыкался ей в губы, как щенок в ладонь в поисках молока, и в итоге Эрика вывернулась из его объятий и убежала.

А потом её целовал Ивар. И в его поцелуе тоже не было ничего, что вызвало бы трепет или наслаждение, о котором так много болтали девушки на кухне. Эрика просто терпела эти поцелуи, чтобы сделать приятное своему жениху, и не понимала, чего он пыхтит и дышит так жарко и вообще волнуется. В отличие от её первого поцелуя, Ивар в этом деле не был робким, совсем наоборот: он набросился на неё жадно, будто хотел съесть, и сжимал в объятиях так, что, казалось, рёбра треснут, а его зубы с непривычки ударились о её зубы. Его губы были какими-то сухими и жёсткими, а щетина на лице царапала кожу, и самый первый её поцелуй с сыном купца ей показался похожим на укус. Ивар тогда ещё спросил, понравилось ли ей? И она сказала, что да…

Но Ивар её хоть любил, а этот…

Поэтому, глядя на Викфорда, Эрика ожидала чего-то ещё более отвратительного. Ведь в темноте за пределами круга стояли его псы, и чтобы получить свои пятьдесят золотых и сделать так, «…чтобы она вся сомлела», ему, наверное, придётся сначала её придушить. И только мысль о кинжале в рукаве немного её успокаивала, хотя пальцы у Эрики сделались ледяными и как будто деревянными от волнения, и могли просто не удержать кинжал.

Фло подошла, вложила руки Эрики в ладони Викфорда крест-накрест и достала зелёные ленты: по обычаю руки нужно было связать – левую с левой, а правую с правой – для единства новобрачных. От прикосновения к Викфорду Эрику почти затрясло, но его руки были тёплыми, даже горячими, и он погладил её ладони большими пальцами, словно хотел успокоить или согреть, и чуть усмехнулся. Было видно, что он понимает, насколько ей страшно. И это взбесило ещё сильнее – это понимание и его молчаливое торжество. Эрика радовалась лишь одному – тому, что вуаль на лице скрывает её смущение и злость.

Фло вложила им в ладони по кусочку янтаря, перевязала руки лентами и осыпала цветами вереска. Прочитала молитву, чертя ножом руны на лентах, а потом развязала их, взяла кубки и протянула Эрике и Викфорду со словами:

– Пейте во славу Небесного Охотника и Триединой матери.

Эрика вцепилась в кубок обеими руками, боясь его выронить, чуть подняла вуаль и поднесла его к губам осторожно, чтобы не расплескать. В кубке оказался вересковый мёд – пряный, сладкий и крепкий. Он ударил хмелем в голову почти сразу, и побежал по венам, опьяняя, согревая и окрыляя, а под кожей ожили огненные цветы и начали медленно распускаться.

– Кольца! – раздалось откуда-то из темноты. – Мы забыли про кольца!

В круг света вошли барристер и дядя Тревор.

– По тавиррскому закону вы сначала должны обменяться кольцами! – произнёс барристер, он выглядел испуганным, ведь ответственность за то, чтобы помолвка прошла по всем правилам, лежала на нём.

Дядя Тревор достал из кармана кольцо, самый редкий зелёный янтарь блеснул в свете костра, и он протянул его Викфорду. Кольцо Янтарной королевы, когда-то оно принадлежало её матери. Барристер достал кольцо с алмазом и отдал Эрике.

– По закону Тавирры вы должны обменяться кольцами, – произнёс барристер. – Найрэ Нье'Лири, наденьте кольцо агату Его Величества.

Она взяла руку Викфорда, стараясь не смотреть ему в глаза, и надела кольцо, подумав как-то отстранённо, что рука у него хоть и крепкая, но мягкая, и кольцо село на палец идеально – видимо, ювелир подогнал его перед тем, как отдавать.

А Эрике кольцо оказалось мало. Странно, когда его надевала мама – ей оно было впору, а у Эрики рука уж точно не больше. Может, это другое кольцо? А может, от страха и переживаний руки у неё скрючились, как куриные лапы, но кольцо застряло на второй фаланге и никак не хотело идти дальше.

– Как бы ни дурной знак! На мизинец надень, – это дядя Тревор почему-то прошептал.

– Зачем же на мизинец, – ответил Викфорд с усмешкой, – не хотелось бы, чтобы такое красивое кольцо потерялось в дороге. Кольцо под цвет глаз…

Он приподнял её руку, мягко прикоснулся губами к безымянному пальцу там, где застряло треклятое кольцо, и медленно провёл по коже языком, а потом чуть надавил и оно село, как влитое.

– Ну вот, немного ласки делает податливым даже металл, – произнёс он с полуулыбкой, отпуская руку, и Эрика поспешно её выдернула.

Дядя Тревор довольно крякнул, тоже расплылся в улыбке и шагнул обратно в темноту, увлекая за собой барристера. И где-то там за обрядовым кругом послышались одобрительные шепотки.

А Эрике казалось, что её с разбегу бросили в кипяток, таким жаром окатило её это прикосновение, больше похожее на ласку. И от последних слов Викфорда, от этого неприкрытого намёка и того, что все это одобряют, она даже дышать перестала.

Проклятый пёс!

– А теперь поприветствуй невесту уже как жену, – произнесла Фло, набирая серебряным ковшом немного мёда из котла, и пошла вокруг, брызгая им на землю, – убери вуаль, вас больше ничто не должно разделять, и поцелуй её во славу Богов. Да услышат они благую весть.

Викфорд шагнул чуть ближе, медленно поднял и завернул вуаль. Коснулся рукой её локтя… Посмотрел Эрике в глаза, а потом на губы, и ей показалось, что на его лице мелькнуло какое-то скрытое торжество.

И в этот момент она решилась.

Дрожащими пальцами расстегнула пуговку на рукаве, и кинжал скользнул в ладонь и лёг плотно, будто так и надо. От посторонних глаз их скрывала пышная вуаль, что струилась по её плечам. Эрика подняла руку и, отодвинув полу камзола, приставила кинжал к груди Викфорда.

Она знала: чтобы удар был смертельным, бить нужно резко и метить под рёбра. Но в своей жизни она убивала только животных, убивать людей ей, к счастью, не приходилось. Издалека в ярости пустить стрелу во врага – это одно, а вот так близко, на расстоянии ладони, касаясь его тела, это было совсем другое…

И она дрогнула в последнее мгновенье, поняла, что не сможет ударить внезапно и до конца, не сможет убить его сейчас, несмотря на всю свою злость. Фрэйи ведь созданы не убивать… И от обиды на собственную слабость, она прошептала яростно прямо в лицо Викфорду:

– Чувствуешь его? Приблизишься и сам насадишь себя на кинжал, проклятый пёс! А вот теперь можешь поцеловать меня, как муж, вернувшийся после долгой разлуки!

Его глаза – чёрная бездна, и кажется, что и в душе у него такая же бездна.

Она думала – он испугается. Но он не испугался.

Усмехнулся только, глядя на её губы, провёл пальцами по локтю вверх, отбрасывая вуаль ей за спину, и медленно подался вперёд. И Эрика отчётливо ощутила, как лезвие надрезает рубашку и кожу, и входит в его тело остриём.

– По-твоему, это меня остановит? – прошептал он хрипло, склоняясь к её губам.

Коснулся их медленно, нежно, позволяя привыкнуть к ощущениям. Провёл кончиком языка, раздвигая их и заставляя разомкнуться в ответ. И поцеловал, сначала нижнюю губу, потом верхнюю долгим неспешным поцелуем. Забрался пальцами под вуаль и прижался ладонью к затылку, притягивая Эрику к себе.

И она чувствовала, как дрожит её рука, как остриё кинжала упёрлось в ребро, а Викфорд, не обращая внимания на боль, всё сильнее притягивает её к себе, лишая возможности дышать и оттолкнуть от себя, потому что…

…его губы пахли вересковым мёдом и были сладкими на вкус… мягкими, нежными и настойчивыми. Но они не требовали и не брали, не сминали жадно, а ласкали и дарили, и просто звали за собой, невольно заставляя отвечать…

И дышать стало нечем, как будто за каждый глоток воздуха ей нужно было заплатить поцелуем, и вдыхать их жадно и так же жадно отвечать, иначе задохнёшься. А каждое прикосновение рождало невыносимое желание следующего прикосновения, более глубокого и более сильного. Эрика глотала эти поцелуи, вцепившись пальцами левой руки в полу его камзола, ощущая, как между ними совсем не осталось пространства, как по венам бежит уже не кровь – кипяток, и внутри всё скручивается в огненную спираль.

Её правая рука дрогнула, кинжал скользнул в сторону по ребру, прорезая рубашку и вспарывая кожу, и ладонь Эрики ощутила кровь – горячую и липкую.

И она испугалась. Отстранилась резко и хотела вырваться, но он поймал её за запястье и сжал сильно, почти до боли. Их взгляды встретились, и Викфорд смотрел на неё зверем, глаза чёрные, ноздри трепещут, и дышит часто, а она ещё чаще. Он отвёл её руку в сторону, с усилием вытащил из пальцев кинжал и, внезапно склонившись к уху, прошептал хрипло:

– Я же говорил – тебе понравится.

Она его оттолкнула, упёрлась руками в грудь, оставляя на его белой рубашке кровавый отпечаток ладони.

– Ненавижу тебя! – прошептала так же хрипло. – Пусть не сегодня – завтра, через неделю! Но я всё равно убью тебя!

Его грудь вздымалась тяжело, он усмехнулся и, посмотрев на окровавленный кинжал, произнёс негромко:

– Спасибо за свадебный подарок, жена. Ночью не приду, уж извини, этого права мне Его Величество не предоставил. Выезжаем с рассветом, но, думаю, ты и так не проспишь.

Он повернулся и пошёл прочь. А откуда-то из темноты раздались одобрительные возгласы псов и кто-то воскликнул:

– Эй, Вик! А ты у нас нечто девственник? Вон, ажно кровь пустил от одного поцелуя!

И псы захохотали.