2
CHILD IN TIME³
Deep Purple

Несколькими месяцами ранее

Суббота, 27 января

Сидя на каменной скамейке, ее любимом месте для размышлений, Алира будто скользила по обветшавшей, пустынной сцене, где долгими вечерами она была единственной молчаливой актрисой, и ее вновь охватила меланхолия. Вскоре нужно было уходить, но она не знала, что делать. На правом берегу реки Алкиларе раскинулась на холмах деревенька с одноименным названием, ныне лежавшая в руинах. С одной стороны, в некотором отдалении, возвышался остов старой готической церкви, возведенной на месте римских развалин, с другой – расположилось поместье Элехия, лениво наблюдавшее за течением лет. Особняк стойко держался в битве со временем, но каждый бой рано или поздно заканчивается. Поколебавшись несколько месяцев, женщина пришла к выводу, что у проблемы есть только одно решение: продать дом, как бы больно ни было и как бы ни противилось этому сердце.

Ей пришлось бы начать новую жизнь вдали от всего, что ей дорого. В детстве Алкиларе был для нее каменным раем, заполненным толпами людей. Она не знала названий архитектурных элементов, но зато помнила каждый зазор, крест, надпись, выбитую на камне дату или герб на дверном замке. Выбеленные фасады соседствовали с кирпичной кладкой и пепельно-серыми углами. Деревянные и железные ограждения балконов и галерей напоминали украшения на торте, а чердачные окошки – кусочки шоколада, печные трубы, конические и прямоугольные, были вишенками… а теперь осталась горстка призрачных строений да горы булыжника, укутанные безмолвием.

В деревню вел крутой и продуваемый всеми ветрами проселок, в обход через каменный мостик. Около сотни домов и три-четыре магазинчика, ранее щеголявшие черепичными крышами, сгрудились вокруг пяти мощенных булыжником улочек, и одна, наиболее широкая, изящно повторяющая неровности рельефа, упиралась в площадь, на которой сейчас стояла Алира. Чуть ниже голые поля сбегали к речному берегу. Кому захочется приезжать снова туда, где ничего нет?

Алиру неудачи никогда не пугали, как будто ее ни разу не посещали коварные мысли о растраченном впустую времени и о том, что она слишком устала сражаться в чужих войнах. Женщина научилась усмирять их с помощью жизненной энергии, иллюзий, оптимизма и внутренней силы. Ее родители продолжали держаться за собственность, хотя современный мир пророчил незавидное будущее тем, кто любит плыть против течения. Как и их предки, жившие на этой земле аж с XV века, они старались оградить свое наследие от посягательств в том виде, в котором оно им досталось. А что может быть важнее почтения к предкам? Алира сама была частью семейной истории и подобное отношение считала честью, а не бременем. Ее мир включал в себя не только то, что происходит сейчас, но и то, что происходило до ее рождения, она привыкла принимать самостоятельные решения и никогда не жаловалась. Тем не менее ей и в голову не могло прийти, что придется покинуть родной дом и землю навсегда. Как здесь не расстраиваться?

Годы ее пощадили. Она упорно двигалась вперед, справлялась со всеми проблемами… но этого было мало. Бремя ответственности за огромное поместье потихоньку начала затмевать гордость, и жизнь женщины постепенно превратилась в битву с главным врагом – временем. Оно напоминало о себе в истрепанных кабелях и старых свинцовых трубах, пронизывающих стены, иссушало дерево и балки, раскалывало плитку и змеилось трещинами по стенам и штукатурке на потолке, давая приют термитам, превращало в пыль гипс, покрывало патиной решетки и заборы, заполоняло сорняками дорожки и лишало землю привлекательности. И эту битву люди обречены были проиграть…

От холода у Алиры онемели суставы. Женщина бросила взгляд на особняк, господствовавший на холме примерно в полукилометре, и тревога усилилась: вид внушительного здания пробуждал сильные чувства. Все ее воспоминания были связаны с этим местом. Прежде чем покинуть этот мир, ей предстояло заклеймить себя позором продажи наследия предков. Другим это могло показаться смешным, но для нее это была трагедия. Этот особняк служил ее семье веками, он рос, приспосабливался, выживал, выстоял в политических и социальных неурядицах. Это был не просто дом. История жила здесь в каждом уголке, мебели, картине, в каждом клочке земли, где выращивали будущий урожай, чтобы потом заполнить склады и подвалы ароматами и вкусами, в каждом камне стойл, хлевов и птичников, в каждой капле крови и пота, слезах и улыбках тех, с кем ее соединяли родственные узы.

Плакать хотелось от мысли, что бы сталось с ней и ее семьей, если бы один человек не ворвался в их жизнь несколько лет назад. И этого человека она ненавидела всеми фибрами души за то, что он явился уничтожить все, что было для нее важно. В детстве не принято было говорить о мертвых камнях Алкиларе: камень был жив, он был бессмертен. Люди, животные и растения умирали, а камни даже не старились.

«В детстве… – подумала Алира, не замечая катящихся по щекам слез, стекающих за воротник толстого анорака. – Никто не замечает трещин, сорняков, гнили, развалин, голых камней. А грусть обычно проходит – это еще не приговор…»

Это случилось потом. Женщина хорошо помнила вечер, когда пришла смерть, – помнила до сих пор, несмотря на прошедшие годы. Как она могла забыть? События тех дней сказались на всей ее дальнейшей жизни…

Ей как раз исполнилось девять в далекие семидесятые. Была осень, когда пейзаж ежегодно раскрашивался всеми оттенками красного. Уже стемнело, и младший братик спал в своей комнате. После ужина Алира рисовала в компании родителей. Они думали, что дочь их не слушает. Элехия никогда не отличалась многословностью. Она сидела в кресле, глядя в пустой камин, который не стали зажигать, ибо было еще тепло, и громким шепотом говорила мужу:

– Делай что хочешь, но я не поеду.

Женщина укачивала на руках третьего ребенка, которого в честь отца назвали Томасом. Эта поза означала для нее властность и владетельность и, может быть, еще и защиту. Снаружи послышались голоса и шум, а потом в дверь громко постучали. Томас встал, обошел кресло, в котором сидела жена, и положил руку ей на плечо.

– Увидимся в столовой, – произнес мужчина. – Ты знаешь, я не против, чтобы ты переехала.

Элехия помотала головой и поджала губы:

– Только если земля разверзнется.

– Как хочешь. – Отец коснулся указательным пальцем ее шеи. Алира крайне редко замечала за ним этот необычный и очень интимный жест. – Я останусь с тобой. Мой дом там, где ты.

Элехия прикрыла глаза на несколько мгновений, а потом повернулась к дочери и повелела:

– Иди спать.

Алира подчинилась. Она делила детскую с братом Херардо, который был на четыре года старше. Девочка слышала стук в дверь, потом с лестницы донеслись громкие злые голоса нескольких человек. Это было странно. В их доме никто не повышал голос.

Симметрия постройки и архитектурные ордера формировали здание, в котором обитала семья, считавшаяся веселой, спокойной, не слишком экспансивной в плане выражения чувств, но при этом не слишком холодной в общении, в сравнении с семьями ее одноклассников. Тогда Алира еще не знала, что на самом деле представляет из себя поместье «Элехия». Их дом был самым большим среди всех окрестных домов и значил для нее ничуть не меньше, чем для ее друзей их собственные дома. Это был ее родной кров, где она просыпалась каждое утро, прекрасно зная, что, когда она вернется из школы, дом будет ее ждать, даря защиту, отдых, место для игр, вкусную еду, храня ее игрушки, одежду, книги и тетради, ткань для шитья, находки и «секретики» в маленьких шкатулках. Девочка не задумывалась, почему она родилась именно здесь, а не где-то еще, почему дом принадлежит ей и как все в жизни складывается так, что она растет счастливым ребенком. Ее мать, Элехия, занималась домашним хозяйством с помощью двух горничных и повара, а отец, Томас, путешествовал по стране, оставляя инструкции конюхам и работникам, или проводил время в кабинете, в окружении бумаг, полных записей, подсчетов цифр и комментариев.

Из рассказов других детей Алира узнала, что так вели себя все родители. Конечно, прислуга и повар были не у всех (например, у родителей ее подруги Аманды не было). Мать Аманды все делала сама и время от времени ездила в поле помогать мужу. Возможно, в этом было главное отличие семьи Алиры от всех остальных. Чтобы содержать такой большой дом, требовалось много людей. Ее мать в одиночку бы не справилась, а отец не смог бы позаботиться о таком обширном владении, как он говорил, когда брал ее с собой на прогулку верхом. Для Алиры мир ограничивался стенами ее прекрасного дома в полукилометре от шумного Алкиларе и той землей, что они с отцом объезжали, с ее падубами, можжевельником, тимьяном, самшитом и утесником, садами, виноградником, оливковой рощей, орешником и полями злаков.

– Там, – Томас простер широкую, сильную, жилистую руку в сторону горной цепи, прорезающей горизонт, – прекрасные сосновые и еловые леса и березовые рощи. Однажды я отведу тебя туда, Алира. А еще на верхние луга и пастбища: посмотришь, куда мы летом перегоняем скот. Запомни это, девочка. Ты должна все знать, потому что однажды вы с братьями все унаследуете. Даст бог…

И маленькая Алира запоминала. Уже повзрослев, она научилась удобрять, подвязывать, подрезать, косить и собирать урожай. Все работы велись строго по лунному календарю. Она привыкла заботиться о каждом клочке земли и ежегодно проверять крышу на предмет протечек. Единственное, чего она так и не могла понять, это почему отец всегда повторял: «Даст бог». Тоскливый вздох, которым он сопровождал эти слова, совсем не вязался с его сильным энергичным телом.

В ту ночь, заслышав крики, Алира решила узнать, что случилось. Она спустилась в холл и направилась в кухню, рядом с которой располагалась маленькая кладовая. Из нее можно было попасть в библиотеку, смежную с рабочим кабинетом отца, и столовую, откуда и доносились голоса. В кладовке хранили специи. Девочка обожала запахи перца, гвоздики, аниса и лаврового листа. Дверь была прикрыта неплотно, так что получилось бы подсмотреть и подслушать. В нос ударил сильный запах пота и нестиранной одежды. За длинным покрытым скатертью столом сидело с полдюжины человек из деревни. Девочка узнала владельцев самых больших домов. Все говорили одновременно, на их лицах застыла тревога. Внезапно Томас резко ударил ладонью по столу так, что Алира вздрогнула. Она еще ни разу не видела отца в ярости.

– Вы ошибаетесь! – рявкнул он. – Что вы творите?! Я никуда не поеду!

Следующие несколько секунд висела тишина, а девочка недоуменно смотрела на отца. Он не был высоким, но казался таким из-за крупных черт лица и рук. Но непропорциональность фигуры компенсировалась его мягким и любящим нравом. Соседи часто приходили к нему за советом, но сейчас его окружал ореол одиночества. Все вокруг молчали.

– Вы покинете свои дома, а что станет с землей? – продолжал Томас. – Вы будете всю жизнь об этом жалеть. Вас никогда не оставит чувство вины, что вы предали своих предков!

– Я читал письма тех, кто бежал во Францию во время Гражданской войны, – прервал его друг, отец Аманды. – Они работали и кормили свои семьи, а еще они воспользовались и продолжают пользоваться возможностями, что открыли для них города.