Глава 2

Франция, 1545 г.

Если бы какая-нибудь гадалка с Монмартра⁶ предсказала Амбруазу⁷ Парэ, что его первенец родится с ужасающей аномалией и будет подобен сыну Посейдона, господин Амбруаз рассмеялся бы ей в лицо и последовал своей дорогой. Но порочная связь с замужней аристократкой принесла тридцатипятилетнему хирургу самое удивительное, не поддающееся ни одному медицинскому объяснению существо – его первенца Реми.

На своих окровавленных ладонях хирург держал создание моря, но никак не человека. Крохотное тельце покрывала серебристая чешуя, маленькие, как у осьминога, влажные чернильно-черные глаза без белков, вместо носа – две щелочки и полный ротик по-рыбьи острых зубов. Существо шевелило худенькими ножками-ластами и ручками с перепонками между пальцев.

Исторгнув послед и застонав от усталости, Жанетон потеряла сознание, и у Амбруаза было несколько минут, чтобы принять решение – избавить мир от монстра или же подарить ему жизнь. Отложив младенца, он позаботился о возлюбленной и, очистив инструменты, убрал их в саквояж.

«Хирург – это Бог в мире людей, но смею ли я… отобрать ни в чем неповинную жизнь, даже столь необычную? Мое семя дало ему возможность появиться на свет, так почему бы… не стать творцом для, вероятно, новой расы?» – впервые после войны Амбруаз был готов воздеть руки к небу и обратиться к тому, кто царствует в светлой обители, незримому создателю мира и человека по своему образу и подобию, с единственной молитвой.

– Дай знак! – и ночное небо озарила вспышка молнии.

«Неужели он разгневался? И все из-за моего сомнения…» – мужчина взял ребенка на руки: тот посасывал большой пальчик. Когда младенец пошевелился, хирург ощутил острую боль в ладони. Едва не уронив дитя на пол, он успел прижать его к груди и увидел выступивший из детского позвонка острый плавник, такие же появились и на локтях тонких ручек.

Из-за дверей послышался шум, служанка возвращалась с порцией горячей воды и свежим бельем.

Подхватив полотенце, мужчина завернул дитя и, прикрыв его личико, быстро покинул комнату, пройдя мимо девушки, опустившей глаза в пол.

Стоило дождевым каплям упасть на разгоряченное лицо Амбруаза, как они показались ему обжигающими, словно он стоял посреди пекла, и на него брызгало адским кипятком из котлов с мучающимися грешниками. Детский плач вывел его из оцепенения, и Амбруаз подошел к реке. Опустившись на колени, он протянул трясущие руки с младенцем и окунул его в воду, держа так долго, как только позволял разум, но запоздалые муки совести встрепенулись в его душе, и со стоном хирург вытащил младенца. Заледеневшие, почти негнущиеся пальцы откинули прилипший к крохотной головке край полотенца, и новая вспышка позволила мужчине увидеть собственное отражение в распахнутых, живых глазах младенца.

Струйки воды стекали с тонких, напоминающих жабры прорезей на его шейке, он мог дышать. Дождь перешел в ливень, и дитя вскрикнуло как всякий младенец, требующий материнской груди, дабы вкусить первое в жизни молоко, а вместе с ним и саму жизнь.

– Прости меня, ибо не ведал я, что творю. Как мог так поступить?! – затараторил хирург и, осекшись, поднял взгляд к горящему окну. «Должно быть, Жанетон уже очнулась. Роды всегда давались ей легко, ведь своему мужу она подарила трех здоровых детей, но о четвертом Жанетон не узнает никогда. За что же Всевышний покарал меня этим… морским созданием?»

Сегодня ночью Амбруаз окончательно порвет с женщиной, которую, как ему казалось, он сильно любил. Но Господь даровал ему сына – насмешку природы или же дар? Хирург пока не знал, но собирался сделать все, чтобы разгадать Его замысел.

Оставив дитя на конюшне, он вернулся в дом. Служанка как раз спускалась с тазом окровавленной воды.

– Эмилия, передайте госпоже, что меня ждет еще один пациент, и я вынужден немедленно уехать, – он вытащил из поданного девушкой плаща пузырек с каплями. – Как только она очнется, пусть выпьет одну чайную ложку с чаем и отдыхает.

Служанка приняла лекарство и понимающе кивнула. Ее лицо не выражало ни капли любопытства, она знала, что за лишние вопросы мадам может наградить ее щедрыми оплеухами. Что сделал доктор с ребенком, не должно ее волновать – у аристократов свои понятия о жизни и смерти. Они могут грешить, и Господь их не покарает – он никогда не наказывает богатых, а Эмилии необходимо сохранить работу, иначе ее младшие братья и сестры умрут с голоду.

Погода бушевала. Возвратившись домой, Амбруаз стянул вымокший до нитки плащ и повесил на подставку, на полу вмиг образовалась лужа. Но не это его волновало – ребенок хрипел, задыхаясь, и мужчина кинулся в ванную, вылил в бадью два графина воды и наведался в кухню за еще несколькими.

Лежа на дне, ребенок успокоился и зашевелил ручками и ластами, разбрызгивая воду и глядя на отца темными глазами.

– Сын Посейдона, порожденный человеком, для тебя у меня есть лишь одно имя – Реми⁸.

Он покормил дитя коровьим молоком из рожка и уложил спать среди подушек на постели, но не сомкнул глаз, боясь, что дитя вновь начнет задыхаться. На следующий день Амбруаз написал для Жанетон трогательное и драматичное послание об их расставании. Он убывает из Парижа в надежде найти утешение в работе, унося в мыслях мертвый плод их разбитой любви.

К счастью, Жанетон оказалась не мстительной и даже вновь смогла заинтересоваться собственным мужем, подарив тому через три года дочь. В то время как вдали от столицы, на берегу моря рядом с Марселем обосновался некий монах, на чьем попечении находился трехлетний мальчик, чей отец время от времени к нему наведывался.

Амбруазу повезло: монах, которому он спас жизнь во время войны, готов был вернуть долг заботой о сыне Спасителя. Только им и никем другим Амбруаз считал смышленого Реми. Хирург вел подробные записи, и за первый год жизни малыша многое узнал и смог понять – дитя сможет выжить в их непростом мире и скрыть свою истинную природу.

Реми действительно вырос, и внешность его изменилась ровно настолько, чтобы, завидев его в толпе, люди не останавливались. Чернильные глаза приобрели чистый синий цвет, а зубы благодаря стараниям Амбруаза сточились ровно настолько, чтобы не пугать окружающих. Облик портил лишь слишком приплюснутый нос, но и с ним можно было жить, не боясь, что тебя посчитают уродом. Реми стал моряком и смог побывать в разных странах, ни на миг не позволив людям усомниться в своем человеческом происхождении. Его секрет знали отец и монах, который, словно учитель, ждал юношу из каждого путешествия, пока на пути «сына моря» не встретилась красавица Орабель. Она была единственной, кому он хотел открыться, но боялся, что девушка пострадает, узнав, какое чудовище может от него родить. Реми готовился расстаться с возлюбленной, однако недооценил упорства Орабель, и в лунном свете, на морском берегу, укрывшись в небольшом гроте, они узнали истинную любовь – бесстрашную и верную⁹.

***

Лето, 2013 г.

Надолго девушки в гостях не задержались и, снабженные банкой крымского варенья и широким зонтом, были галантно проведены до забора.

– Еще увидимся, – Штефан с улыбкой помахал рукой, но обернулась только Вика.

– Давай быстрее, а то я промокну, – одернула ее втянувшая голову в плечи Кира. И сестра поторопилась к ней под зонт, предложив помочь с банкой.

Вернувшись в дом, Штефан опустился за стол с пустыми чашками, посмотрел на заварник из прозрачного стекла, купленный дядей в Турции, и на бесстрастное лицо Демьяна. Взгляд друга остекленел.

– Думаешь, не узнали нас?

Дем вздрогнул и моргнул:

– Не знаю. Но разве тебе не интересно, чтобы они сами нас вспомнили?

Штефан недовольно щелкнул раздвоенным языком и потер глаза. В змеиных зрачках полыхнул гнев догадки:

– Еще не разобрался, но, надеюсь, старая ведьма изжарится в Аду.

Дем посмотрел в окно: потемневшая от дождя стена отделяла их от дома девушек. Он и сам не понимал, почему не отвел Киру в сторону, не сказал, кто он.

«А что бы это изменило? Она бы все равно ничего не вспомнила, только вежливо улыбнулась, пожала плечами, а в голове – пустота. Ольга знала, каким зельем опоить внучек, чтобы они напрочь позабыли обо всем, что с нами связано, и не захотели вернуться в Бердичев».

С Кирой и Викой они познакомились, когда им со Штефаном было по пятнадцать лет, и уже тогда мальчишки заключили что-то вроде сделки: каждый выбрал себе одну из девчонок. В качестве подарков были выиграны кольца из автоматов, выкатившиеся в пластиковых шариках вместе со жвачкой. В те годы эти колечки казались их компании символом настоящего обручения. Но шли годы, детство закончилось и позабылось, утонув в череде событий. Демьян бы и не вспомнил о Кире, если бы не случайность, позволившая им столкнуться у остановки этим вечером.

Запомнившееся с детства имя всплыло в голове вместе с привкусом речной воды, бултыхающимися руками и ногами. Он спас тонущую девочку и вытащил на берег. Купальник облегал плоскую грудь и узкие бедра, мокрые волосы липли ко лбу. Штефан заботливо укутал Вику полотенцем, пока Демьян умело делал Кире искусственное дыхание, как учил дядя Аркадий. Девочка зашлась кашлем и выплюнула воду. Мокрые от слез и воды каре-зеленые глаза казались на солнце по-змеиному желтыми, как у Штефана. К ее посиневшим губам возвращался розовый цвет, а бледность исчезала, сменившись легким бронзовым загаром.

Вчетвером они успокаивались прихваченными девочками бутербродами с колбасой и хрустели домашними огурцами. Мальчишки узнали, что новые знакомые приехали на лето к бабушке и в тот жаркий день отправились на дамбу.

Штефан травил анекдоты, Вика смеялась, а Кира молча слушала, едва касаясь бедра Демьяна. Мокрую футболку он расстелил на камнях, оставшись в шортах. Затылок нещадно палило солнце, и парни предложили пойти в кафе-мороженое, но девочки отказались и встречу перенесли на вечер.

Дядя Аркадий, услышав о героическом подвиге племянника и первом в его жизни свидании, открыл кошелек и щедрой рукой вручил дополнительные купюры, но предостерег, чтобы мальчишки вели себя как джентльмены. Впервые в карманах у Демьяна со Штефаном было больше денег, чем обычно.

В кафе болтали в основном Вика со Штефаном, Демьян и Кира больше молчали или поддакивали. Во время вечерней прогулки Демьян косился на наглого Штефана, вовсю ухлестывающего за Викой с решительностью Казановы. И Дем тоже решил быть посмелее и взять Киру за руку, но внутренний страх подсовывал ужасающие картины: как чешуя полезет наружу, Кира увидит выступившие на локтях плавники и с визгом убежит. Так ни к чему и не придя, Демьян засунул руки в карманы, почувствовав на себе насмешливый взгляд Штефана, который уже держал Вику под руку и подмигивал брату змеиным глазом, незаметно для окружающих сменяя на человеческий. Несмотря на бушующие гормоны, Демьян уже научился сдерживать трансформацию, Штефану повезло больше, ему не нужно было стараться.

– Ты не читала книгу «Человек-амфибия»? – решился Дем, и Кира повернула к нему лицо.

– Конечно, еще в десять лет, не думала, что мальчикам тоже интересно чтение, вы больше по компьютерным играм… – в ее голосе звучало удивление.

«Так и было, но теперь вряд ли они заинтересуют меня больше, чем ты», – но вслух ответил:

– А я в восемь, у родителей была отличная библиотека, Штефан, правда, не любитель читать, но если рассказываю – он слушает.

Кира усмехнулась, и лед треснул, беседа пошла как по накатанной, и к концу свидания они общались, словно старые знакомые, и договорились встретиться еще раз, обменявшись номерами телефонов. А когда подошли к дому девочек, то оказалось, что они соседи. Мальчишеский дом находился за добротным каменным забором и высокой железной калиткой. Попрощавшись с сестрами, парни скрылись на своем участке. Штефан снял шорты и растянулся в полный рост, ноги от бедер превратились в змеиный хвост с темно-багровой чешуей. Перекинув вещи через плечо, он пополз в кухню, где наткнулся на недовольный взгляд Аркадия.

– Ты бы хоть разулся, или, думаешь, раз с хвостом, то пол будет чище? – прогнусавил он, хрустя сушкой и запивая крепким черным чаем с лимоном.

– Подумаешь, – прошипел Штефан, вернув ногам прежний вид, и поплелся в ванную за шваброй. Пока он вытирал следы травы и земли, Демьян заглянул в духовку и выудил куриную ножку и картофелину.

– Не ешь руками, что ты как неандерталец, достань и положи себе и брату на тарелки, – дядя перевернул страницу газеты и довольно крякнул.

«Видимо, добрался до своего любимого кроссворда», – понял Демьян, вооружившись вилкой. Шлепая босиком по чистому ламинату, к нему присоединился Штефан.

– Как прошло свиданьице? – растягивая слова, спросил дядя и, щелкнув «Паркером», принялся выводить мелкие буквы в квадратиках.

– Отлично, девчули что надо, правда Кирюха какая-то молчунья, но Вика мне все равно понравилась больше, – с набитым ртом ответил Штефан, утирая губы рукой.

– Что за неподобающий жаргон? – дядя недовольно покачал головой. – Вытирай рот салфеткой, ты змей, а не свин.

Штефан скорчил рожицу, но все же взял салфетку. Свином ему быть не хотелось – это порочило его сущность.

– Так я услышу внятную речь о ваших похождениях или нет? – напирал дядя.

– Все хорошо, – Демьян сел за стол и притянул к себе чашку с чаем. – Хорошие девчонки, наши ровесницы, приехали на лето к бабушке Оле, – отпил чай и поморщился от его крепости. Кажется, дядя добавил туда немного коньяка.

Аркадий усмехнулся, видя его кислую физиономию, и плеснул в стакан воды из кувшина.

– На, земноводное, – протянул племяннику, тот мигом осушил стакан и наполнил вновь. – Ольгины внучки, значит, интересно…

Штефан рыскал по холодильнику в поисках чего-нибудь посытнее курицы. Хотелось бифштекса с кровью. В последнее время он стал замечать за собой непривычные предпочтения в еде. Профессор объяснял это змеиной сущностью, а, как известно, хищники отдают предпочтение сырому мясу. Штефана же можно было считать одомашненным змеем.

Вытащив из морозилки кусок покрупнее, он закинул его в микроволновку и включил разморозку, затем загремел сковородкой на плите. В детстве Надья готовила ему исключительно на костре, и это было гораздо вкуснее, чем на газовой плите. Ни тебе одурманивающего запаха костра, ни булькающей дичи в котелке, ни игры на скрипке в окружении табора. Аркадий купил мангал специально для Штефана и с удовольствием ел запеченного им кролика или ежа с овощами и травами. Дичь Штефан ловил сам, получая от этого не меньше удовольствия, нежели от процесса готовки. То же происходило и с рыбой. В прошлом месяце Аркадий увез детей на небольшую виллу в Крым, где мальчишки могли целыми днями пропадать на рыбалке, ловить раков, плавать и помогать Аркадию собирать научный материал. По профессии дядя Демьяна был ихтиологом и в свое время работал на кафедре ихтиологии и гидрологии, желая посвятить жизнь изучению моря. Аркадий Кайсаков оказался очень одаренным юношей и получил докторскую степень, когда ему было около тридцати. Вероятно, он бы и дальше торчал на кафедре: преподавал, изучал морских обитателей, ездил по различным симпозиумам и читал лекции в Европе и Америке, но трагическая случайность решила иначе, отобрав у ученого единственное любимое существо – младшую сестру Жанну. Ее с мужем Дамианом погребло под каменным обвалом на одном из Крымских серпантинов, и на руках у Аркадия остался десятилетний племянник со столь редкой для их мира аномалией, что профессор испугался за жизнь ребенка. Если что-то пойдет не так, Демьяна отберут, а когда правда его происхождения и физиологии всплывет на поверхность – мальчика убьют: разделают как рыбу и подадут на стол великим умам современности.