Глава вторая

Жан Ги Бовуар почти почувствовал, как в комнату проникает холод, несмотря на то что в окно его кабинета светило солнце.

Он оторвал взгляд от монитора, уже зная, кого увидит. Появление его заместителя сопровождалось не только понижением температуры, но и легким ароматом. И хотя Бовуар знал, что прохлада – это игра его воображения, запах был вполне реален.

И конечно, в дверях появилась Северин Арбур. На ее лице была обычная деликатно-снисходительная улыбка, которая дополняла ее дизайнерский наряд подобно шелковому шарфу. Бовуар не настолько хорошо разбирался в моде, чтобы определить, что предпочитает мадам Арбур – «Шанель», «Ив Сен-Лоран» или «Живанши». Но после приезда в Париж он хотя бы познакомился с этими названиями. И научился узнавать haute couture^[9], когда видел таковую.

Именно ее он теперь и лицезрел.

В свои сорок с хвостиком элегантная и изящная мадам Арбур была сама soignée^[10]. Парижанка до мозга костей.

Единственная вещь, название которой он точно знал, если говорить о мадам Арбур, был ее запах.

«Саваж» от «Диор». Мужской одеколон.

Бовуар спрашивал себя, не является ли ее запах неким посланием, и подумывал, не сменить ли ему одеколон с «Брюта» на «Босс». Но решил не делать этого. Отношения между ними и без того были сложными, чтобы затевать войну запахов с его заместителем.

«Многие женщины пользуются мужской парфюмерией, – объяснила ему Анни, когда он рассказал об этом. – А мужчины часто пользуются женской. Это просто маркетинг. Если тебе нравится запах, то почему бы и нет?»

Она пообещала ему десять евро, если он воспользуется ее туалетной водой, когда пойдет на следующий день на работу. Он поддался на ее провокацию. И тут судьба сыграла с ним злую шутку: его непосредственный босс Кароль Госсет именно в этот день пригласила его на ланч. В первый раз.

Бовуар явился в ее частный клуб «Cercle de l’Union Interalliée»^[11], распространяя аромат «Клиник». Тот самый аромат, который окутывал и саму мадам Госсет, старшего вице-президента инженерного гиганта.

В конечном счете это пробудило в нем симпатию к ней.

Анни в тот день, по принципу quid pro quo^[12], надушилась «Брютом». Ее коллеги-мужчины до этого дня относились к ней приветливо, но сдержанно. Ждали, когда avocate из Квебека покажет себя. Но в тот день они вроде бы успокоились. Даже стали относиться к ней с бóльшим уважением. Она и ее аромат были приняты в коллектив.

Как и ее отец, Анни Гамаш не стала поворачиваться спиной к своей удаче. Она продолжала использовать этот одеколон вплоть до того дня, когда ушла в декретный отпуск.

Жан Ги, со своей стороны, больше не пользовался ее туалетной водой, хотя и предпочитал этот теплый запах своему «Брюту». Туалетная вода пахла Анни, и это всегда успокаивало его и радовало.

Северин Арбур стояла в дверях с приятной улыбкой на лице, в которой присутствовали нотка неопределенного негодования и намек на самодовольство.

Неужели она выжидала, искала благоприятной возможности, чтобы нанести ему удар ножом в спину? Бовуар предполагал, что так оно и есть. Но еще он знал, что в сравнении с брутальными нравами, царившими в Квебекской полиции, отношения внутри этой многонациональной корпорации были просто образцом толерантности.

По крайней мере, нож, который вонзится ему в спину, будет фигуральным.

Бовуар надеялся, что со временем мадам Арбур примирится с ним как с главой отдела. Но все, что происходило в эти почти пять месяцев его работы в Париже, вело лишь к усилению взаимных подозрений.

Он подозревал, что она копает под него.

Она подозревала, что он некомпетентен.

Какая-то часть Жана Ги Бовуара признавала, что, возможно, они оба правы.

Мадам Арбур села на стул напротив него и уставила на него терпеливый взгляд.

Бовуар знал: она делает это, чтобы досадить ему. Но у нее ничего не получится. В этот день ничто не может его расстроить.

Его второй ребенок вот-вот должен был появиться на свет.

Анни пребывала в добром здравии, как и их маленький первенец Оноре.

У Жана Ги была работа, которая нравилась ему, пусть даже он пока не разобрался в ней до конца.

Они жили в Париже. В Париже, только представьте себе!

Если честно, для него все еще оставалось загадкой, как сопливый мальчишка, игравший на улицах монреальского Ист-Энда в хоккей с мячом, проделал путь до администратора в Париже.

Приподнятому настроению Бовуара способствовало и то, что была пятница, конец рабочей недели. Из Монреаля прилетели Арман и Рейн-Мари Гамаш, и сегодня у них будет большой семейный ужин в их любимом бистро.

– Oui? – сказал он.

– Вы хотели меня видеть? – спросила мадам Арбур.

– Нет. С чего вы это взяли, Северин?

Она кивнула в сторону его ноутбука:

– Я отправила вам документ. О проекте постройки фуникулера в Люксембурге.

– Да. Я как раз его читаю.

Он не стал говорить, что уже дважды перечитал проект, но до сих пор не понял, что это такое. Кроме того, что речь идет о подъемнике для доставки людей на вершину скалы. В Люксембурге.

– Вы что-то хотите сказать по поводу этого проекта? – Он снял очки.

День шел к концу, и глаза у него подустали, но черт его возьми, если он будет тереть их руками.

Жан Ги Бовуар инстинктивно понимал, что было бы ошибкой продемонстрировать этой женщине какую-либо из его слабостей. Физических, эмоциональных, интеллектуальных.

– Я просто подумала, что у вас могут возникнуть какие-то вопросы, – сказала мадам Арбур.

И замолчала в ожидании.

Бовуар не мог не признать, что она начинает притуплять его ощущение благополучия.

Он привык иметь дело с преступниками. Не с мелкими воришками или идиотами, устраивающими пьяные дебоши, а с худшими из худших. С убийцами. И с одной сумасшедшей поэтессой с уткой.

Он научился не позволять им забираться ему в голову. За исключением утки, конечно.

А вот Северин Арбур каким-то образом забралась ему под кожу. Правда, в голову пока не проникла. Хотя и пыталась.

И он знал почему. Даже пьяные дебоширы могли бы сообразить.

Она хотела занять его место. Считала, что должна заполучить его должность.

Он почти сочувствовал ей. В конце концов, это просто чудесная работа.

Каждую пятницу Бовуар ходил на ланч в ближайший ресторанчик со своим боссом Кароль Госсет. Но предыдущий ланч состоялся на высоте тридцати тысяч футов, в корпоративном самолете, когда они летели в Сингапур.

За две недели до этого Бовуар побывал в Дубае.

Первое его путешествие было на Мальдивы, с целью проинспектировать систему защиты рифов, которую оборудовала их компания на крохотном атолле в Индийском океане. Он с трудом отыскал этот островок в группе других неподалеку от южной оконечности Индии.

За месяц до этого он гонялся за преступником по затянутой ледяной коркой земле Квебека и боролся за его жизнь. Теперь он ел лангустина из тонкого фарфора и летал на тропические острова в частном самолете.

В полете мадам Госсет, женщина лет пятидесяти пяти, маленькая, кругленькая, добродушная, просвещала его в вопросах корпоративной психологии. А именно почему они берутся за одни проекты и отказываются от других.

Инженер-механик по специальности, с ученой степенью, полученной в Политехнической школе в Лозанне, она доходчиво объяснила ему, что такое инженерное дело, не сбиваясь на инфантильный тон, которым пользовалась мадам Арбур.

Бовуар неожиданно обнаружил, что все чаще и чаще обращается к мадам Госсет за наставлениями, за информацией, просит объяснить суть тех или иных проектов. Даже в тех случаях, когда ему следовало бы обратиться к своему заместителю, он избегал мадам Арбур и отправлялся прямиком к мадам Госсет. И ей, похоже, нравилась роль наставника по отношению к исполнительному директору, которого она сама и наняла на работу.

Впрочем, она осторожно намекнула ему, что он должен больше полагаться на своего заместителя.

– Пусть вас не отпугивают ее манеры, – сказала мадам Госсет. – Северин Арбур – превосходный специалист. Нам повезло, что мы ее нашли.

– Разве компания, в которой она работала, не обанкротилась?

– Они объявили себя банкротами, да. Залезли в долги.

– Тогда это ей повезло, что она нашла работу, – сказал Бовуар.

Мадам Госсет в ответ только пожала плечами на красноречивый галльский манер. Этот жест мог иметь много смыслов. И в то же время ни одного.

Жан Ги погрузился в молчание и вернулся к чтению документа, который мадам Госсет вручила ему, когда они поднялись на борт самолета. О кораллах, потоках и ограждениях. О морских торговых путях и о чем-то под названием «последствия антропогенного воздействия».

Наконец на девятом часу десятичасового полета на Мальдивы он задал вопрос, который ему до смерти хотелось задать, хотя он немного побаивался ответа:

– Почему вы наняли меня? Я не инженер. Вы, должно быть, знаете, что я едва понимаю, что здесь написано.

Он поднял со стола пачку бумаги. Подспудно он подозревал, что его приняли за другого Жана Ги Бовуара. Что где-то в Квебеке есть очень квалифицированный инженер, который не может понять, почему ему не досталась работа в ГХС Инжиниринг.

– Я все ждала, когда вы спросите, – сказала мадам Госсет с добродушным смехом. Продолжая улыбаться, она посмотрела на него проницательным взглядом. Умным. – А вы как думаете?

– Я думаю, что вы думаете, будто в компании что-то идет не так.

Это, конечно, был еще один вариант. Она наняла того самого Жана Ги Бовуара, какого и хотела. Ведущего следователя Квебекской полиции. Опытного, знающего. Но не в области инженерного дела, а в области поимки преступников.

Мадам Госсет, откинувшись на спинку кресла, внимательно посмотрела на него:

– Почему вы это сказали? Что-то случилось?

– Non, – осторожно ответил он. – Просто такая мысль.

По правде говоря, ему ничего подобного не приходило в голову, пока он не произнес эти слова. Но когда произнес, то понял, что это вполне вероятно.

– Иначе зачем нанимать копа на высокую административную должность, когда совершенно понятно, что на этом месте должен сидеть инженер?

– Вы недооцениваете себя, месье Бовуар. У нас и без того много инженеров. Пруд пруди. Eh bien^[13], еще один инженер был бы совсем не то, что нам требуется.

– А что вам требуется?