Глава седьмая

В квартире коммандера Гамаша в академии горел камин.

После работы он по большей части возвращался в Три Сосны. Езды до дома было не больше часа, дорога приятная. Однако сегодня обещали метель, и он решил переночевать на служебной квартире. Рейн-Мари приехала вместе с ним и привезла коробку со своей работой и пакет в оберточной бумаге.

Когда они вошли в его квартиру при академии, Гамаш показал на пакет:

– Новый стул?

– Ты настоящий детектив, – сказала она с наигранным восторгом. – Но вообще-то, это пони.

– Эх. – Он потряс кулаком от разочарования. – Я ведь это и хотел сказать.

Она рассмеялась и проводила взглядом мужа, уходящего по длинному коридору начинать рабочий день.

Рейн-Мари провела день, просматривая старые документы из архива, пока Гамаш читал лекции и занимался административными делами, количество которых казалось неподъемным. Прежний коммандер пренебрегал бумажной работой, а Серж Ледюк, второй человек в академии, имел собственную повестку дня, которая, похоже, не включала эффективное руководство академией.

Но главным образом административная деятельность Гамаша сводилась к управлению оставшимися преподавателями и кадетами старших курсов. Сказать, что они противились осуществляемым переменам, было бы большим преуменьшением.

Даже те, кто с радостью воспринял уход старой гвардии, поражались масштабу перемен.

– Наверное, лучше действовать медленнее, – посоветовал Жан Ги.

– Non, – возразил профессор Шарпантье. – Без промедления сообщайте плохие новости и распространяйте хорошие. Так учил Макиавелли.

Шарпантье был одним из рекрутов Гамаша, он преподавал тактику, а для этого предмета обязательным чтением являлся «Государь» Макиавелли. Собственно говоря, курс был не столько про тактику, сколько про манипуляции.

Бовуар посмотрел на смешливого Шарпантье с большим подозрением. Тот обильно потел, словно ему приходилось выжимать из себя каждое слово. Этот молодой, худощавый, хрупкий человек нередко пользовался для передвижения инвалидным креслом.

– Мы будем осуществлять перемены разом. Без промедления, – решил коммандер Гамаш и созвал собрание персонала, чтобы поставить всех в известность.

Так начался семестр, и так началась борьба.

Это продолжалось уже неделю, и хотя ритм работы и распорядок были определены, власть Гамаша в академии оспаривалась каждый день, каждый час. Коммандера Гамаша воспринимали не как глоток свежего воздуха, а как капризного и невежественного ребенка, ломающего домик из кубиков, причем так думали даже те, кто знал, что кубики сгнили.

– Дай время, и все устоится, – чуть ли не каждый день говорил Гамаш Жану Ги.

– Ах, патрон, вот времени-то у нас как раз и нет, – отвечал Бовуар, заталкивая книги в портфель.

«Это верно», – думал Гамаш. А ведь Жан Ги не знал и половины того, что происходит.

Но в тот вечер, в конце первой недели семестра, Гамаш собирался разрядить атмосферу в академии. По крайней мере, надеялся.

Вернувшись в свою квартиру, Арман переоделся – облачился в свободные брюки, рубашку с открытым воротом и кардиган. Рейн-Мари надела кашемировый свитер с шелковым шарфиком и юбку чуть ниже колен.

Усевшись в эймсовское кресло и поставив кружку с чаем, Арман потянулся к пакету:

– Ты знаешь, что в нем?

– Нет, – ответила Рейн-Мари. – Оливье дал мне его сегодня утром, перед нашим отъездом. Сказал – для тебя. Пожалуйста, не встряхивай его.

Арман всегда встряхивал пакеты, а почему, и сам не мог толком сказать. Уж точно не для того, чтобы проверить, нет ли там бомбы, ведь от такой тряски любая бомба взорвалась бы.

Он встряхнул пакет. Прислушался. Потянул носом воздух.

Рейн-Мари ни капли не сомневалась, что он делает все это, чтобы развлечь ее.

– Нет, не пони, – с сожалением объявил Арман.

– Если бы только твои кадеты знали, какой гигант мысли читает им лекции…

– Я думаю, они это подозревают.

Вскрыв пакет, он несколько секунд смотрел на его содержимое.

– Что там? – спросила Рейн-Мари.

Он показал ей, и она улыбнулась:

– Какой он душка.

– Oui, – согласился Арман.

В пакете оказалась старая необычная карта, найденная в стене бистро. Оливье поместил ее в рамку. Сзади прикрепил открытку с надписью:

«Чтобы вы всегда находили дорогу домой».

Открытку подписали Оливье, Габри, Клара и Мирна. Рут внизу добавила свои каракули: «Когда ты неизбежно обделаешься снова».

Арман улыбнулся и, глубоко вздохнув, поднялся с удобного кресла. Он положил карту в рамке на приставной столик и подошел к огромному, во всю высоту стены, окну.

Его комнаты находились на верхнем этаже академии, и из окон открывался великолепный вид. По крайней мере, он был бы великолепен, если бы не метель и вечерняя тьма.

Теперь же Гамаш видел только собственное отражение. Метель поглотила Сен-Альфонс со всеми его огнями.

Место, где сейчас находился округ Сен-Альфонс, французы обжили одним из первых несколько веков назад, потому что их привлекла здешняя земля, ровная и плодородная. Но те самые условия, которые делали ее благодатной летом, делали ее особенно жестокой в зимнее время.

Ничто не могло помешать ветру и снегу, которые обрушивались на Сен-Альфонс с гор, завывали вдоль берегов рек, набрасывались на равнину. Единственное, что их останавливало, – это сам округ Сен-Альфонс, грудью встречавший стихию.

Из тьмы в толстое стекло ударил белый кулак, словно напоминая Арману о своем существовании. И о недовольстве.

Гамаш и бровью не повел. Но он понимал, какое благо находиться внутри, когда непогода лютует снаружи.

Раздался стук в дверь, и вошел Жан Ги.

– С каких пор ты стал стучать, mon beau? – спросила Рейн-Мари, вставая, чтобы поприветствовать зятя.

– Я не знал, пришел ли еще кто-нибудь, – сказал он, оглядывая комнату.

Жан Ги подозревал, что другим преподавателям известно о его родственных отношениях с Гамашами, но кадеты, вероятно, еще не узнали об этом. Он не хотел, чтобы кто-то посторонний видел проявление их дружеских и семейных чувств.

Бовуар оглядел комнату острым взглядом. Всегда готовый встретить любую угрозу, будь то стрелок или открытая книга стихов.

Комната, которую он увидел, отличалась от всего, что было у Гамашей прежде.

Это пространство в академии было оформлено в стиле модерн. Модерн середины века, как выяснил Бовуар. Кресла странной формы, изготовленные отнюдь не по лекалу «Лей-Зи-Бой»^[29] и ничуть не казавшиеся удобными. Поначалу Бовуар подумал, что жилье главе академии предоставляется вместе с мебелью, отвечающей чьим-то чужим вкусам, но потом узнал, что Гамаши сами обставили квартиру.

Ему не нравилось.

Он прошел по толстому ворсистому ковру, погрел руки у камина, потом взял банку колы со стола с напитками.

Раздался стук в дверь – это прибыли первые гости. В течение двадцати минут собрались все. Группа тщательно отобранных кадетов и группа не менее тщательно отобранных преподавателей.

Они разговаривали, угощались едой и напитками.

Напряженная поначалу атмосфера смягчилась с помощью веселого огонька в камине, бури, бушевавшей за окнами, выпивки и непринужденного гостеприимства хозяев – коммандера и мадам Гамаш.

Одурачить Амелию Шоке было нелегко.

Она стояла в углу между книжным шкафом и окном, ощущая через рукав холодное стекло. Время от времени снаружи доносился вой, когда в стекло ударял особенно сильный порыв ветра со снегом.

Со своего места она разглядывала комнату.

А комната разглядывала ее. Если одна пара глаз уставала от нее и находила другой объект для изучения, к Амелии тут же устремлялась другая. Словно они действовали в одной команде. Или участвовали в борьбе без правил.

Амелия пришла сюда, предполагая нечто совершенно иное. Чего она никак не ожидала, так это вечеринки с коктейлями.

Мадам Гамаш встретила ее у дверей, подвела к столику с напитками, и Амелия налила себе «Канадиен клаб»^[30] с имбирным пивом.

Жена коммандера в мягком свитере с шарфиком, пахнущая мылом и розами, казалась Амелии инопланетянкой, так же как сама Амелия – остальным собравшимся.

Она понимала это. Другие кадеты испытывали к ней неприязнь, побаивались ее или посмеивались над ней. А преподаватели просто не замечали.

Кроме одного. Средних лет, невысокого, коренастого, но не толстого. Амелия представила тугие мышцы под повседневным свитером и подумала, что он, наверное, принимает стероиды.

Человек все время поглядывал на нее, но не критически. Во всяком случае, после первого острого взгляда. Его отношение к ней изменялось. Она заинтересовала его, она это видела. Но не сексуально. У нее на такие вещи глаз был натренированный.

Здесь было что-то другое. Он оценивал ее.

Это было довольно необычное сборище. Поначалу Амелия думала, что приглашены самые многообещающие, самые умные, природные лидеры. Хотя ее присутствие этим никак не объяснялось.

Но теперь, внимательнее приглядевшись к другим кадетам, она поняла, что ошибалась. Среди приглашенных были как мужчины, так и женщины. Некоторые явно англо, большинство франкофоны. В основном белые, но также одна азиатка и один черный. Один из гостей был в кресле-каталке. Она не могла определить, кадет это или преподаватель.

Никто из них ничем особенным не выделялся.

К Амелии подошла азиатка:

– Хуэйфэнь.

– Чего?

– Так меня зовут. Я на третьем курсе. Ты новенькая?

Она выжидательно смотрела на Амелию. И та подумала, что у этой женщины плохо развит инстинкт самосохранения.

– И что? – процедила сквозь зубы Амелия.

– Как тебя зовут?

– Не твое собачье дело.

Это не слишком напоминало разговор на светских вечеринках с коктейлями, о которых Амелия читала в книгах.

Хуэйфэнь кивнула, словно Амелия поделилась с ней ценной информацией. Это слегка смутило Амелию.

– Знаешь, он новенький.

Хуэйфэнь смотрела сквозь толпу гостей на коммандера Гамаша, который стоял с бокалом в руке и слушал кадетов.

– А вид у него подержанный, – заметила Амелия.

Хуэйфэнь рассмеялась.

– А это… – она показала на крепыша, который проявил интерес к Амелии, – профессор Ледюк. Герцог. Прежде он руководил академией.

Хуэйфэнь перевела взгляд с Ледюка на Гамаша, потом подалась к Амелии, и та отпрянула, но успела услышать, как Хуэйфэнь прошептала:

– Держись от него подальше. Вижу, он тобой интересуется. Держись от него подальше.

Потом Хуэйфэнь выпрямилась и рассмеялась, словно одна из них сказала нечто умное.

Амелия посмотрела на Ледюка, потом на Гамаша. Она не поняла, кого из этих двоих имела в виду азиатка, предупреждая держаться подальше.

– Странно, почему он здесь, – сказала Хуэйфэнь, и на этот раз было очевидно, что речь идет о Гамаше. – Так или иначе, – она взглянула на Амелию, – это должно быть интересно.

Она вскинула брови и улыбнулась, потом двинулась через комнату, вроде бы не имея никакой цели. Но вскоре Амелия заметила, что цель у нее все-таки была. Попетляв немного, Хуэйфэнь остановилась рядом с Ледюком. Герцогом.

На взгляд Амелии, он нисколько не походил на герцога. В нем не ощущалось ничего царственного. Он излучал грубую энергию. Что-то первобытное, становившееся особенно заметным на фоне благовоспитанных людей.

Он одновременно отталкивал и привлекал. Не своей личностью, но тем, чем может привлекать сила. И Амелия не единственная чувствовала это.

Вокруг него собралась тесная кучка кадетов.

Хуфа, или как там она назвалась, разговаривала с ним. А потом он медленно повернул голову. И посмотрел на Амелию.

Вот уже второй раз за вечер Ледюк разглядывал ее. Долгим, задумчивым, оценивающим взглядом. Так смотрят на кусочек пазла.

Подойдет или нет? Пригодится или нет?

И Амелия подумала, что эта Хуфа, вероятно, подошла к ней по его приказу. Интересно, о чем она ему наболтала?

Мгновение прошло, связь разрушилась, и Амелия снова пустилась в одиночное плавание.

Она попивала свой виски с имбирным пивом и наблюдала, как толпа гостей то наплывает на нее, то уходит в отлив. Внезапно она поняла, что за собравшимися наблюдает кто-то еще. Преподаватель старшего поколения.

Он появился последним, все остальные уже давно пришли. Прежде Амелия не видела его. Ни в коридорах, ни в аудиториях, ни даже в столовой.

Он был новым и старым одновременно.

Этот человек стоял в одиночестве у двери, изящно держал стакан виски и оглядывал комнату. Он встретился взглядом с Амелией, и на мгновение ей показалось, что он собирается улыбнуться.

Но его проницательные глаза скользнули по ней и ушли в сторону.

Амелии стало любопытно, принадлежит ли он к старой гвардии, или это новый преподаватель, приведенный коммандером.

Наверняка старая гвардия. По виду – точно. Старый. И вид гвардейский.

Несколько мгновений она смотрела на него. Достаточно долго, чтобы он почувствовал на себе чей-то взгляд. Амелия делала это ради забавы, а еще потому, что любила играть с бритвенными лезвиями, иголками и ножами.

Затем она переключила внимание на коммандера и его жену.

Она увидела, как улыбается коммандер, потом смеется над чем-то, сказанным одним из кадетов. Они с женой сидели у камина, и на их лицах играл теплый отсвет пламени. В коммандере Гамаше ощущалась какая-то легкость. В том, как он смотрел на мадам Гамаш. В том, как он слушал и не чувствовал потребности доминировать.

Амелия перевела взгляд и заметила, что профессор Ледюк расстался с маленькой группой, окружавшей его, и подошел к новоприбывшему. Пожал старику руку. Улыбнулся. Они обменялись несколькими словами, после чего Герцог посмотрел на коммандера.

Взгляд был совсем недружеский.

И тогда она тоже посмотрела на Гамаша.

Любой человек, который может вызывать такую ненависть в другом человеческом существе, достоин того, чтобы понаблюдать за ним.

«Да, – подумала Амелия, делая еще глоток из стакана и слушая, как бесится и завывает метель за окном, – в академии, может, не так уж и забавно, но азиатка права: будет интересно».

Кадет Амелия Шоке не знала и не могла знать, как не мог знать и никто из находящихся в квартире коммандера, что не успеют еще сойти снега, как один из них будет мертв. И убьет его тоже один из них.

Слово «интересно» даже близко не отвечало тому, что надвигалось.