«Ничего не могу поделать, я же никогда не видела, как падают в обморок, а если я буду падать, как ты мне говоришь, то набью себе синяков. Если у меня получится мягко упасть, я упаду, а если нет, то упаду грациозно в кресло, и пусть твой Хьюго угрожает мне сколько угодно», – ответила Эми, которая не была одарена актерским талантом, но была утверждена на эту роль только потому, что она была маленькой и легкой, а по сценарию ее героиню злодей должен был уносить со сцены на руках.

«Сделай так: запрокинь руки вот так и, пошатываясь, пройди через комнату, отчаянно крича: «Родриго! Спаси меня! Спаси меня!» – и Джо вышла из комнаты с таким правдоподобным мелодраматическим стоном, от которого сестры аж вздрогнули.

Эми попробовала повторить – она выставила скрюченные руки вперед и двигалась, словно ожившая мумия, а ее «крик отчаяния» больше походил на пронзительный крик от укола булавкой. Джо безнадежно взвыла, Мег громко расхохоталась, и даже Бет позволила своему хлебу подгореть, с интересом наблюдая за всеобщим весельем.

«Так, все, я сдаюсь! Когда придет время, просто постарайся сделать все так, как надо, но если аудитория рассмеется, я тут не при чем. Теперь твой выход, Мег».

Далее все пошло, как по маслу – дон Педро бросил вызов миру, прочитав внушительный монолог на две страницы без единого перерыва; ведьма Агарь произнесла ужасное заклинание над своим котлом, полным кипящих жаб; Родриго мужественно разорвал свои цепи, а Хьюго, отравленный мышьяком, умирал в агонии, выкрикнув перед смертью зловещее: «Ха-ха!»

«Это лучшее, что мы когда-либо ставили», – сказала Мег, когда мертвый злодей сел, потирая ушибленный локоть.

«И как тебе удается писать и ставить такие великолепные пьесы, Джо? Ты просто второй Шекспир!» – воскликнула Бет, которая твердо верила, что ее сестры одарены удивительным талантом.

«Ну, прям уж Шекспир», – скромно хихикнула Джо. «Хотя «Проклятие ведьмы, или Романтическая трагедия» – это и правда неплохая вещь, но я бы хотела попробовать поставить «Макбет», да только вот у нас нет люка для Банко.^[3] Всегда хотела поставить зрелищную сцену убийства. «Откуда ты, кинжал, возникший в воздухе передо мною?»^[4] – пробормотала Джо, закатывая глаза и хватаясь за воздух, как это обычно делали исполнители трагических ролей в театре.

«Нет, это не кинжал, это вилка для хлеба, вот только почему вместо хлеба Бет жарит на огне мамин тапочек? Бет, видимо, была потрясена твоей игрой!» – воскликнула Мег, и репетиция закончилась общим взрывом смеха.

«Рада, что вы веселитесь, девочки мои», – сказал голос в дверях, и актеры, и аудитория дружно повернулись, чтобы поприветствовать высокую женщину с добрыми глазами. На ней была недорогая одежда, но выглядела она воистину благородно, и сестры были уверены, что под потертым серым плащом и немодным чепчиком скрывается самая красивая и элегантная женщина на свете – их мать.

«Ну что, дорогие, как у вас прошел день? У меня сегодня было так много работы, нужно было подготовить коробки к отправке на фронт на завтра, я даже не успела вырваться на обед домой. Кто-нибудь заходил, Бет? Как ты себя чувствуешь, Мег, как твоя простуда? Джо, ты выглядишь какой-то уставшей. Подойди и поцелуй меня, детка».

Продолжая свои материнские расспросы, миссис Марч сняла мокрые от снега вещи, надела теплые тапочки и, умостившись в мягкое кресло, посадила Эми к себе на колени, готовясь насладиться счастливым остатком этого напряженного дня. Девочки порхали вокруг матери, каждая старалась сделать так, чтобы ей было максимально удобно. Мег подтащила к креслу чайный столик, Джо подкинула дров в огонь и принялась расставлять стулья, роняя, переворачивая и грохоча всем, что попадалось на ее пути. Бет тихонько бегала туда-сюда между гостиной и кухней, а Эми, сидя на коленях у матери, деловито руководила процессом.

Когда они собрались вокруг стола, миссис Марч сказала с особенно счастливым лицом: «У меня кое-что есть для вас, на десерт, так сказать». Ее лицо осенила яркая, словно луч солнца, улыбка. Бет захлопала в ладоши, забыв про гренки, которое она держала, а Джо подбросила в воздух салфетку, выкрикивая: «Письмо! письмо! Трижды ура папе!»

«Да, прекрасное длинное письмо от папы. Он здоров и думает, что зима на фронте пройдет лучше, чем мы ожидали. Он шлет всевозможные теплые пожелания на Рождество и особое послание вам, девочки», – сказала миссис Марч, похлопывая себя по карману, как будто у нее там сокровище.

«Так, давайте, не ловим ворон и кушаем, сестренки! Хватит оттопыривать мизинец и корчить высокомерные рожи, Эми, – сказала Джо, давясь чаем и роняя хлеб маслом вниз на ковер в спешке, чтобы наконец-то приступить к заветному «десерту».

Бет немного поклевала ужин, но от волнения ей кусок в горло не лез, поэтому она тихонько забралась в темный уголок комнаты и в ожидании остальных членов семьи принялась размышлять о долгожданном письме от отца.

«А ведь папа был далеко не призывного возраста, да и здоровье у него уже не такое крепкое, как в молодости – он мог спокойно остаться здесь, с нами – но он все равно пошел служить на фронт капелланом. Как по мне, это очень смелый и благородный поступок», – тепло сказала Мег.

«Я бы тоже хотела отправиться на фронт, была бы, например, барабанщицей или маркитанткой,^[5] или медсестрой пошла бы, чтобы быть рядом с отцом и помогать ему», – мечтательно рассуждала Джо.

«Думаю, что спать в палатке, есть всякую невкусную еду и пить из жестяной кружки, это крайне неудобно», – вздохнула Эми.

«Когда он вернется домой, Марми?» – спросила Бет дрожащим голосом.

«Через несколько месяцев, дорогая, если только, не приведи Господь, не заболеет. Папа будет добросовестно выполнять свой долг так долго, как только сможет, и с нашей стороны было бы эгоистично просить его бросить все и вернуться домой раньше. А теперь давай-ка сядем все рядышком и будем читать письмо.

Все подобрались ближе к огню: мать села в большом кресле, Бет умостилась у ее ног, Мег и Эми уселись на подлокотниках по обе стороны от Марми, а Джо оперлась на спинку кресла, чтобы никто в случае чего не заметил ее слез. В те тяжелые военные времена все письма с фронта читались со слезами на глазах, особенно письма отцов своим детям. Но в своём письме отец почти не упоминал о невзгодах, опасностях и душераздирающей тоске по дому, его письмо было жизнерадостным и обнадеживающим, преисполненным живых описаний лагерной жизни, военных маршей и фронтовых новостей. И только в конце, не в силах более сдерживаться, он излил душу, переполненную отеческой любовью и тоской по своим маленьким дочуркам.

«Передай моим милым девочкам, что я их очень люблю и скучаю по ним, поцелуй их крепко от меня. Скажи, что я думаю о них днем и молюсь за них по ночам, и что они – мое утешение в это нелегкое время. Год разлуки с ними кажется мне вечностью, но напомни им, что и в эти тяжелые дни ожидания мы все можем трудиться ради всеобщего блага. Я уверен, они прекрасно помнят мои наставления заботиться о тебе, моя дорогая, и всячески поддерживать, а также добросовестно выполнять свой долг, храбро сражаться со своими внутренними врагами и не поддаваться искушениям. Думаю, когда я вернусь домой к вам, мои родные, я буду гордиться своими маленькими женщинами даже больше прежнего».

В этой части письма все дружно всхлипнули, так что Джо не было стыдно за большую слезу, которая скатилась по ее носу. Даже Эми, позабыв о том, что ее идеально уложенные кудряшки могут растрепаться, уткнулась лицом в плечо матери и навзрыд сказала: «Я такая эгоистка! Но я честно-честно постараюсь стать лучше, чтобы папочка не разочаровался, когда вернется домой».

«Мы все постараемся!» – воскликнула Мег. «Я слишком много думаю о своей внешности и ненавижу работать, но отныне я тоже постараюсь исправиться, надеюсь у меня получится».

«А я постараюсь стать той, кем он любит меня называть – «маленькой женщиной», и не буду такой грубой и взбалмошной. Я буду выполнять свой долг здесь, вместо того, чтобы тратить время на дурацкие фантазии о каких-то далеких приключениях», – сказала Джо, словив себя на мысли, что держать себя в руках тут, дома, наверняка окажется задачкой посложнее, чем сразиться с парой-тройкой мятежников на юге.

Бет ничего не сказала, но вытерла слезы синим армейским носком и принялась вязать изо всех сил, не теряя времени, выполняя ближайший ей по духу долг, в то время про себя она торжественно пообещала оправдать все надежды отца к тому времени, когда он вернется домой.

Миссис Марч нарушила молчание, сказав своим привычным веселым голосом: «А помните, как вы играли в «Путешествие пилигрима»,^[6] когда были маленькими? Вы так радовались, когда я делала мешочки из оставшихся лоскутов ткани и вешала их вам на спину в качестве ноши. Вы надевали мои шляпы, брали в руки палки и свитки бумаги и шли через весь дом, начиная свой путь с подвала, который был Городом Разрушения, а затем поднимались все выше и выше по ступенькам аж на крышу дома, где вас ждали ваши самые любимые вещи, из которых состояла Небесная страна.

«Да, я помню, как весело это было, особенно мне нравилось миновать львов, сражаться с Аполлионом и проходить через Долину, где обитали злые духи!» – сказала Джо.

«А мне нравился момент, когда мы сбрасывали со спин котомки и они падали вниз с лестницы», – сказала Мег.

«Моя любимая часть была, когда мы наконец-то выходили на плоскую крышу, где стояли вазоны с цветами и разные красивые вещи, и мы все стояли там и пели от радости, а солнце ласкало наши лица», – сказала Бет, улыбаясь.

«Честно говоря, я уже мало что помню из этой игры, кроме того, что я боялась темного подвала и что в конце мне всегда нравилось кушать сладости и пить молоко на крыше. Если бы я не была уже слишком взрослой для подобных игр, я, возможно, даже сыграла бы в пилигримов снова», – сказала Эми, которая начала всерьез говорить о том, что она уже взрослая и ей пора бросить эти детские забавы, как только ей исполнилось двенадцать лет.

«Мы никогда не становимся слишком старыми для этой игры, моя дорогая, потому что так или иначе, мы играем в нее всю нашу жизнь. У каждого из нас есть своя ноша, впереди нас ждет долгое путешествие, а стремление к добру и счастью – это наш свиток, который указывает верный путь, помогает преодолевать трудности и исправлять ошибки, чтобы в итоге найти мир, который будет для нас истинным Раем. А теперь, мои маленькие пилигримы, как вы смотрите на то, чтобы начать свое путешествие снова, но уже не в игре, а всерьез, в реальной жизни, чтобы проверить, как далеко вы сможете продвинуться, прежде чем отец вернется домой».

«Что, правда, мама? Так, где там наши котомки?» – спросила Эми, которая в силу своего возраста иногда воспринимала вещи слишком буквально.

«Каждая из вас только что призналась, в чем заключается ее ноша, ее котомки, так сказать. Все, кроме Бет. Неужели тебя, Мышка, ничего не обременяет?» – спросила мать.

«Почему же? Обременяет. Посуда и тряпки. Я завидую девушкам, которые имеют возможность играть на красивых роялях. А еще я боюсь людей и не доверяю им».

Ноша Бет показалась всем очень забавной, но никто не засмеялся, потому что все знали, что это сильно обидело бы ее чувства.

«Давайте поиграем в пилигримов», – задумчиво сказала Мег. «Это всего лишь другое название для нашего намерения стать лучше. А эта игра может нам помочь, ведь быть хорошим человеком – это действительно тяжелый труд, и очень часто мы забываем свои обещания и перестаем стараться».

«Сегодня мы были в Топи Уныния, а потом пришла Мама и вытащила нас, как Помощь в книге. Нам нужен свиток с указаниями, как у Христианина. Только как нам его раздобыть?» – спросила Джо, восхищенная идеей, которая придала немного романтики и приключений казалось бы скучной задаче по выполнению своего долга.

«Загляните под подушки в рождественское утро, и вы найдете свой свиток-путеводитель», – ответила миссис Марч.

Девочки обсуждали свой новый план добродетели и грядущие испытания, пока старая служанка Ханна убирала посуду со стола. Затем сестры достали четыре маленькие корзинки с принадлежностями для рукоделия, и в руках у них заблестели иголки – им предстояло сшить простыни для тетушки Марч. Все четверо считали шитье весьма скучным занятием, но сегодня никто не ворчал. Джо предложила обозначить четыре длинных шва названиями четырех континентов – Европа, Азия, Африка и Америка, таким образом, каждой из сестер достался свой континент. Это сделало процесс более интересным, и по мере того, как каждая «прокладывала иглой путь» через свою часть света, они обсуждали разные страны своих территорий.

К девяти вечера с шитьем было покончено, и настало время для традиционного пения перед сном. На фортепиано умела играть только Бет, она мягко касалась старых пожелтевших клавиш и аккомпанировала импровизированному хору семейства Марч. Песни они пели простые и незатейливые. Голос у Мег был звонкий и чистый, словно звуки флейты, так что они с матерью задавали остальным ритм и тональность. Эми щебетала, как сверчок, а Джо вообще пела что-то свое, всегда вступая не в том месте, да и пение ее больше походило на какое-то прерывистое кваканье. Но как бы там ни было, это был своего рода ритуал еще с тех пор, как девочки научились говорить. Девочки просыпались под прекрасное пение своей матери, которая ходила по дому, напевая, как жаворонок, и засыпали тоже под ее голос, и в этом случае никто из сестер не считал, что можно когда-нибудь стать слишком взрослой для материнской колыбельной.

«Свети-сверкай, звезда моя…»