Часть 1: Глядя в зеркало

«Любовь – это зеркало,

Но она отражает твою суть,

При условии, что у тебя есть мужество

Смотреть ей прямо в лицо».

Руми

Мы с Луизой сидим за большим обеденным столом в кругу семьи и друзей и наслаждаемся праздничным обедом. На столе угощение: две огромные индейки, органические овощи, сладкое французское каберне, тыквенный пирог с миндальной корочкой и безглютеновый хлеб. Все это с любовью приготовила Хизера Дэн. Но она настаивает на том, что и ее супруг также внес свой вклад в подготовку застолья – наверное, как главный дегустатор. Теплая компания, приятное общение, приподнятое настроение. «Жизнь тебя любит», – произносит Луиза, когда мы все поднимаем бокалы, поздравляя друг друга с Днем Благодарения.

Между тем неутомимая Хизера продолжает восхищать своими изысканными кулинарными шедеврами. На столе уже практически не осталось свободного места. Я сижу и думаю: как здорово, что мы собрались все вместе в этот праздничный день! Но вот один из нас, Элиот, встает из-за стола и через всю комнату направляется прямиком к большому зеркалу, которое висит на стене. Достигнув цели, Элиот останавливается, наклоняется вперед и целует зеркало. Мы с Луизой наблюдаем за ним и улыбаемся друг другу.

Некоторое время спустя Элиот проделывает это снова: встает из-за стола, идет к зеркалу и целует его. Он возвращается к нам очень счастливым. И вот уже его визиты к зеркалу становятся постоянными. Элиот, похоже, даже не замечает, что мы все наблюдаем за ним. А мы просто очарованы происходящим. Видите ли, Элиоту всего 18 месяцев. Его действия так естественны и забавны. Все дети иногда целуют зеркала.

Когда Элиот замечает, что у него есть зрители, он приглашает своего папу Грэга присоединиться к игре. Грэгу не очень хочется прерывать обед, но Элиот настаивает и продолжает звать отца, используя комбинацию из жестов и звуков. Устав сопротивляться настойчивости сына, Грэг поднимается из-за стола. И вот они оба предстают перед зеркалом. Элиот опять его целует, а затем ждет очереди Грэга. Грэг настраивается. Он выглядит немного неуклюже. Теперь всеобщее внимание приковано и к нему. Наконец Грэг наклоняется вперед и оставляет на зеркале след от своего поцелуя. Элиот в восторге, он долго хлопает в ладоши.

– Луиза, – спрашиваю я, – ты целовала свое отражение в зеркале, когда была ребенком?

– Не помню, но наверняка я так делала.

Луиза задает мне тот же вопрос.

– Не могу вспомнить, – отвечаю я.

– Мы все когда-то были такими, как Элиот.

– Уверен, что это так.

– Но мы снова можем стать такими, как прежде.

– Каким же образом?

– Работая с зеркалом, – убежденно произносит Луиза.

– Не понимаю…

– Дело в том, что работа с зеркалом помогает снова себя полюбить. А любовь к себе помогает увидеть, что и жизнь тебя любит.

– И тогда нечего бояться.

– Там, где есть любовь, нет страха.

Целуя зеркало

Солнечный весенний день. Мы с моим сыном Кристофером остались дома одни. Моя жена Холли и дочь Бо отправились «поболтать по-девичьи» в «Кафе глиняной посуды», что недалеко от Кью-Гарденс^[2]. Бо только что исполнилось пять лет, и ее творчество так трогательно и забавно! Они скоро будут дома, и мне не терпится взглянуть на последнюю поделку дочери. Зная Бо, предполагаю, что это будет радужная тарелка, неустойчивая чашка с сердечками или крольчонок-солонка розового цвета – предметы явно неуместные на большом старом чайном столе Безумного Шляпника из «Алисы в Стране чудес»^[3].

А Кристоферу уже почти шесть месяцев. Мне кажется, что я знал его всегда. Иногда, когда мы смотрим друг другу в глаза, происходит что-то особенное, и я перестаю быть «папой», а он перестает быть «ребенком»; мы – как две близкие души, возвысившиеся над всем. Много раз то же самое я ощущал в отношении Бо. Я не могу представить себе жизнь без них, и у меня такое чувство, что нам всегда предназначалось быть вместе. Луиза верит, что мы выбираем ту семью, которая может дать нам уроки и дары, в которых мы больше всего нуждаемся для путешествия по нашей жизни. В своей книге «Исцели свою жизнь» она пишет: «Верю, что все мы совершаем бесконечное путешествие через вечность. Мы пришли на эту планету, чтобы усвоить определенные уроки, необходимые для нашей духовной эволюции. Мы выбираем себе пол, цвет кожи, страну, а затем мы подыскиваем подходящих родителей, которые станут „зеркалами“, отражающими нашу суть».

Холи и Бо звонят, чтобы сообщить, что скоро придут домой с подарками для Кристофера и меня. Кладу телефонную трубку и замечаю, что Кристофер улыбается. Большинство младенцев улыбчивы – это заложено в их природе. Но мой сын, входя в свое улыбчивое настроение, буквально не знает меры. Он улыбается всему, даже неодушевленным предметам, будь то пустая цветочная ваза или отвертка. Я беру Кристофера на руки и подношу его к зеркалу, которое висит над нашим камином.

«Дорогой Кристофер, с чувством глубокого удовлетворения хочу представить вас Кристоферу», – говорю я сыну, указывая на его отражение в зеркале. Кристофер прекращает улыбаться. Я изумлен. Я-то думал, что он обрадуется еще больше, когда увидит себя в зеркале. Ведь он радуется всему на свете. Снова обращаю внимание Кристофера на его отражение. Сын никак не реагирует. Он ведет себя так, как если бы ничего не видел.

Почему Кристофер не улыбнулся своему отражению? Ладно, можно сказать, что я провел определенное исследование в области психологии детского развития и обнаружил, что грудным детям не свойственно улыбаться своему отражению. Они себя как будто не узнают. Почему так? Спрашиваю об этом Луизу. «Грудной ребенок не отождествляет себя со своим телом», – отвечает она в своем духе.

Младенцы подобны птице-душе, летающей над своим телом, но вынужденной все-таки приземляться в него. Когда они смотрят в зеркало, они не думают об отраженном теле: «Это – я» или «Это мое». У младенцев чистое сознание, у них нет никаких мыслей о самих себе, никакого представления о своем образе. Их личности пока не сформированы, на их лицах пока нет масок. В младенцах нет невротичности. Они все еще полны изначального благословения духа, отождествлены, как говорят буддисты, лишь со своим подлинным лицом – лицом своей души.

Дети обычно начинают отождествлять себя с изображением в зеркале приблизительно в 15—18-месячном возрасте. Психоаналитик Жак Лакан назвал этот период развития «зеркальной стадией», или Stade Du Miroir. Во время празднования Дня Благодарения Элиот находился как раз в этом прелестном возрасте. Разумеется, когда Кристофер достиг возраста Элиота, он тоже начал целовать зеркало. Ему также хотелось целовать и большой круглый кран в нашей ванной, и блестящие ложки, и стальные кастрюли, и стеклянные дверные ручки – все, где он видел свое отражение.

Приблизительно в три года дети начинают дружить с зеркалом – они любят все, что в нем видят. В это время ребенок узнает: «У меня есть тело». Но все же для малыша его тело пока играет роль своеобразного дресс-кода, который необходим для получения жизненного опыта. Это время для «примерки» разных лиц, время кривляния, игры в «Пикабу»^[4] и придумывания нелепых танцев. Кристофер и Бо просто забавляются тем образом, который они видят в зеркале. Мои дети часто играют со своим отражением, точно так же, как Питер Пэн^[5] играет со своей тенью.

Игры со своим отражением, эксперименты, направленные на понимание того, «Кто я?», «Что значит быть собой?», поначалу забавляют маленького человека. Но это длится недолго. Поскольку мы со временем начинаем отождествлять себя со своим эго, наш настрой меняется. Нам становится неловко находиться перед зеркалом, мы стесняемся. Мы то жаждем внимания, то избегаем его. Если мы бежим от любви, то сталкиваемся со страхом. Когда мы начинаем оценивать себя, мы теряем из виду наше первоначальное лицо. В итоге получается, что отражение, которое мы видим в зеркале, составлено из оценочных суждений. Оно – не настоящее Я.

Птица-душа, наша истинная природа, по-прежнему поет, но трудно расслышать ее песню за хриплыми воплями нашей отраженной самости, которая ощущает себя изолированной и боится. Красота, которую мы когда-то видели в зеркале, по-прежнему с нами, но она искажена нашими критическими оценками. Мы сможем увидеть ее снова, если прекратим оценивать, но давать оценку вошло у нас в привычку. Мы убеждены, что наш внутренний судья все видит. Но верно и обратное: мы прозреваем только тогда, когда перестаем судить.

Миф о несоответствии

– Первый раз я пыталась покончить с собой, когда мне было девять лет, – говорит мне Луиза.

– И что?

– Ну, очевидно: попытка не удалась.

– Мир никогда бы не узнал Луизу Хей, если бы такое случилось.

– Верно, – улыбнулась она.

– Так что все-таки произошло?

– Мне всегда запрещали есть какие-то ягоды, растущие на одном холме, потому что они ядовиты и от них можно умереть. А однажды, когда у меня все было плохо, я наелась этих ягод, легла и приготовилась к смерти.

Луиза и я сидим перед большим зеркалом, которое висит в кабинете ее дома в Сан-Диего. Мы делимся друг с другом воспоминаниями о детстве. Общаться перед зеркалом – инициатива Луизы. Она говорит, смотря прямо в зеркало, – Луиза поддерживает зрительный контакт со своим отражением. Удивительно: она позволяет себе быть предельно открытой и уязвимой. Когда Луиза вспоминает свое детство, ее голос мягок и добр. Но иногда в ее интонациях проскальзывают грустные нотки – Луиза полна сострадания к той девятилетней девочке, которой была.

– Почему ты захотела убить себя? – спрашиваю я.

– Мне казалось, что я бесполезная.

– Но было ли время, когда ты себе нравилась?

– Да, в самом начале. Но все изменилось после развода родителей. Моя мать второй раз вышла замуж за человека, который всячески оскорблял меня. В нашем доме было много насилия.

– Как это грустно слышать, Луиза.

– Моя семья давала мне понять, что я никчемная.

Когда Луиза была подростком, над ней надругался сосед. Этого человека приговорили к шестнадцати годам лишения свободы. Когда Луизе было пятнадцать, она уехала из дома. «Все, чего мне хотелось, – это быть доброй к людям, но я понятия не имела, как быть доброй к себе самой». Дела шли от плохого к худшему. «Я жаждала любви, поэтому легко обманывалась», – продолжает свой рассказ Луиза. Она сближалась с каждым, кто ей казался хорошим, и вскоре забеременела. «Я не могла заботиться о ребенке, потому что я и о себе-то не могла заботиться».

Подошла моя очередь поведать о своем детстве. Луиза задает мне вопрос: «Когда ты был ребенком, чего тебе хотелось больше всего?» Я внимательно вглядываюсь в свое отражение. Поначалу мне ничего не приходит в голову. Но затем подступают воспоминания. «Я хотел быть заметным», – говорю я. Луиза просит уточнить, что я имею в виду. «Я хотел, чтобы кто-нибудь сказал мне, кто я такой, почему я здесь и что в конце концов все будет хорошо». Я был любознательным ребенком, и меня занимали все эти вечные вопросы: «Кто я?», «Что реально?», «Почему я живу?».

Как и у Луизы, поначалу мое детство было вполне благополучным. Мы с родителями часто переезжали с места на место. Папа все время искал работу. Маме хотелось быть подальше от своих родителей. Но в итоге мы вернулись в Винчестер (Англия) и поселились неподалеку от семьи моей мамы. Мы сняли дом, который назывался «Коттедж Жимолости». У меня сохранилось много счастливых воспоминаний о том времени. Потом, когда мне исполнилось девять, мы переехали в небольшой поселок Литтлтон, в дом под названием «Тени». Это название казалось мне очень странным.

– Родители любили тебя?

– Конечно, но все было очень сложно.

– Что было не так?

– Мама страдала от постоянных депрессий. Они всегда возникали внезапно и могли продолжаться неделями. Мама в это время просто лежала в постели, а нам оставалось лишь молиться о ее излечении. Время от времени ее помещали в психиатрические клиники, но там она всегда пыталась покончить с собой.

– А что насчет отца?

– У него были свои демоны. Когда мне было примерно пятнадцать, стало очевидно, что у отца проблемы с алкоголем. Он обещал бросить пить и делал это много раз. В конце концов он от нас ушел. Последние десять лет своей жизни он жил в основном в разных приютах, а порой и вовсе не имел крыши над головой. Откровенно говоря, это кошмар – жить с двумя родителями, которые так страдали. Голдины любили друг друга как могли, но ни один из нас не чувствовал себя привлекательным. Ни один из нас не мог сказать: «Я привлекателен, и это действительно так».

Ваша настоящая природа – Привлекательность^[6].

Мы с Луизой придерживаемся одной базовой философии о человеческой природе. Мы убеждены, что подлинную истину обо всех, включая и вас, можно выразить словами «Я привлекателен». Любовь намного больше, чем просто чувство или эмоция. Любовь – это ваша истинная природа. Она – ваша духовная ДНК. Она – песня вашего сердца. Она – сознание вашей души. Если нам повезло, в нашем детстве эта основная истина – «Я привлекателен» – отражалась, как в зеркале, в наших родителях, школе, местной церкви, друзьях и в других взаимоотношениях.

Отражение – самое важное, что есть в детстве. Высочайшая цель отражения – подтвердить истину «Я привлекателен». Подтверждением этой истины может быть любящий взгляд матери или внимание отца. Именно благодаря такому поддерживающему отражению мы помним, что мы птица-душа. Благодаря ему мы ощущаем свое вечное очарование, верим в себя и свои силы и вырастаем в мудрых и любящих взрослых.

У этой основной истины есть противоположность – страх «Я не привлекателен». Страх того, что мы не привлекательны уходит корнями в детство, он связан с неправильным, нездоровым отражением. Во время нашего разговора перед зеркалом Луиза сказала: «Меня воспитывали люди, которые не чувствовали себя привлекательными. Они не смогли научить меня тому, что я привлекательна, потому что сами об этом понятия не имели». Родителям следует знать об основной истине их собственной природы, чтобы помочь своим детям полюбить самих себя.