– Ладно, будь по-твоему. Но только если ты поселишься у Софи и она будет точно знать, где ты находишься в то или иное время, а также…

Слышится резкий стук в дверь.

– Миссис Хэмилтон, мне нужно с вами поговорить, – заявляет мисс О’Коннелл, входя в столовую вместе с Мейбл, которую она крепко держит за руку.

Няня отсутствовала не более четверти часа!

– Разговор не может обождать до ланча?

– Никак не может, миссис Хэмилтон. Я должна сообщить вам неприятную новость, – упрямо и непреклонно добавляет она.

Все смотрят на Мейбл. Побледневшая малышка сосредоточенно сосет большой палец и жмется к подолу мисс О’Коннелл.

– Да вынь же ты наконец палец изо рта! – шипит няня, нагибается и насильно вытаскивает палец.

Роуз встает со стула и протягивает руку ошеломленному ребенку:

– Идем, Мейбл. Выйдем наружу, подышим свежим воздухом. Пошли.

Мейбл послушно берет руку Роуз. Ее кукла Пруденс зажата под мышкой. Мейбл порывается вновь засунуть палец в рот, но передумывает и опускает руку.

– Тетя Роуз, мне спать хочется.

– Тогда пойдем и посидим в патио. Там ты вздремнешь, – слышит Элинор слова сестры, и дверь столовой со щелчком закрывается за ними.

– Итак, в чем дело? – Элинор поворачивается к няне. – Что случилось?

Мисс О’Коннелл стоит прямая как палка. Подбородок выпячен, пальцы беспокойно шевелятся.

– Садитесь. – Элинор указывает на стул напротив. – Вы меня нервируете.

Мисс О’Коннелл облизывает губы. Она тяжело дышит. Ее грудь вздымается и опадает. У нее перехватывает дыхание.

– Миссис Хэмилтон, я очень извиняюсь, что не предупредила заранее! – выпаливает мисс О’Коннелл, – но я подаю прошение об увольнении. Свой срок я отработаю…

Элинор пристально смотрит на нее. Внутри нарастает предчувствие чего-то ужасного, о чем она вот-вот услышит. Всего недели две назад они говорили о втором ребенке, который родится в начале следующего года. Тогда мисс О’Коннелл утверждала, что ей легко управляться с Мейбл.

Элинор откашливается:

– Н-но я и понятия не имела, что вы чем-то недовольны. Вы бы раньше высказали свои претензии! Мы, со своей стороны, очень довольны вашей работой. Если вопрос упирается в деньги, уверена, и это можно решить. Конечно, с появлением новорожденного хлопот прибавится. Я переговорю с Эдвардом. Нас очень огорчит, если…

– Миссис Хэмилтон, дело не в моем жалованье. – Мисс О’Коннелл выглядит так, будто ее ужалила оса. – Вы были добры ко мне. Брук-Энд – чудесное место…

– Пожалуйста, не уходите от нас!

Элинор ненавистна эта интонация просительницы, это отчаяние в ее голосе.

– Дело в ребенке. В Мейбл. Мне с ней не справиться. – Няня раскачивается на стуле; лицо совсем бледное.

– Что она натворила?

– Ничего она не натворила, миссис Хэмилтон. Думаю, вы знаете, чтó я имею в виду. Дело в том, какая она сама.

– Мисс О’Коннелл, я не понимаю, о чем вы, – упорствует Элинор. Возможно, если всем им притворяться и дальше, это не превратится в реальность. – Ну и кто же она?

– Помилуй меня, Боже! – перекрестившись, восклицает няня. – Вы ее мать. Знаю, как вам тяжело принять такое. Я думала, вы сами заметите. Вы же такая внимательная мать. – Мисс О’Коннелл выпрямляется, берет себя в руки и выпученными глазами смотрит на Элинор. Зрелище не из приятных. – Девочка одержима, – по-лисьи оскалив зубы, продолжает она хриплым шепотом. – Дьявол забрал ее в свои когти.

Услышав это, Элинор невольно открывает рот.

– Это правда. – Няня энергично кивает. – Загляните ей в глаза. Там темнота. Можете и дальше не обращать внимания, если вам так угодно. Но в нее вселился дьявол. И это жутко. – (У Элинор холодеет внутри.) – У нее начались припадки, самые настоящие, длящиеся долго. Каждый день. Вы не могли их не заметить. Последний случился сразу после завтрака. Миссис Хэмилтон, я не могу приглядывать за ней. Честное слово, не могу. Еще немного – и у нее появится пена на губах. Мне так кажется…

– Да как вы смеете?! – взрывается Элинор.

Она сердито смотрит на няню. Мисс О’Коннелл – католичка. Элинор не является верующей, хотя и ничуть не возражает против веры няни. Эдвард – ученый и потому находится в весьма противоречивых отношениях с Богом. Он не говорит об этом, но она знает о внутренней битве, которую муж ведет с Богом. В этой битве его логика ученого вообще противится концепции некоего высшего существа. Эдвард винит Бога (если тот существует) за ужасы войны. И в этой битве обвинения чередуются с раскаянием.

Зато мисс О’Коннелл глубоко религиозна. Элинор знает: каждый вечер перед сном няня читает Библию. До сих пор Элинор никогда не возражала против ее верований. И вдруг эта несусветная чепуха. Элинор вдруг вспоминает, как однажды Мейбл держала Пруденс вниз головой, чтобы дьявол вылез из куклы.

– Это были вы! – восклицает Элинор. – Это вы внушали Мейбл, что у нее внутри дьявол. Что она плохая!

– Так то сущая правда, миссис Хэмилтон, как бы тяжело вам ни было ее принять. – Мисс О’Коннелл взмахивает руками, ее щеки покрываются пурпурными пятнами. – У девочки бывают видения. Она видит какую-то женщину с огненными волосами. Она говорит с этой невидимой огненноволосой женщиной. Понимаете? Та женщина и дьявол – одно и то же! Она взаправду разговаривает, когда я никого не вижу. Меня это пугает, миссис Хэмилтон. Мейбл нагоняет на меня такого страху, что я спать не могу.

Комната качается. Элинор вцепляется в подлокотник стула и пытается успокоиться. Женщина с огненными волосами. Перед мысленным взором проносятся картины с Мейбл. Элинор едва отваживается думать об этом, но она точно знает, чтó имеет в виду мисс О’Коннелл, говоря о темноте в глазах ее дочери. Она видела это многократно, но всякий раз относила за счет своего воображения. И потом, эти странные спотыкания и падения. Элинор обещала мужу вызвать доктора Харгривса, но так и не заставила себя это сделать. Женщина с огненными волосами. Кто же она такая, черт побери?! Элинор становится зябко.

Было куда легче игнорировать это, надеяться и молиться, что состояние Мейбл выправится само по себе. Но чем бы ни страдала ее дочь, гадкие, оскорбительные слова мисс О’Коннелл со всей их отвратительной силой хлещут Элинор по лицу. Ее пульс учащается, в ушах слышен шум крови. Однако хуже всего страх другого рода: а вдруг няня выдаст эту страшную тайну? Вдруг кому-нибудь расскажет?

Этого нельзя допустить!

Она поворачивается к насупленной мисс О’Коннелл.

– С Мейбл все в полном порядке. – Голос Элинор врезается в воздух, как нож. Пусть только няня посмеет болтать! Элинор с Эдвардом постараются, чтобы ее больше не взяли ни в одну приличную семью. – Как вы смеете заявлять, что у моей малышки припадки! Вас нанимали заботиться о нашей дочери, а не сочинять дурацкие сказки о вселившемся дьяволе. Вы вбивали эту чушь ей в голову. Пугали ее. Скорее всего, это ваша вина. Ребенок напуган!

– Нет, миссис Хэмилтон. Я не…

– Убирайтесь! – От гнева голос Элинор звучит ниже обычного. – Прочь из моего дома! Мейбл – чудесная, невинная, здоровая четырехлетняя девочка. Вам понятно? А дьявол – это вы, мисс О’Коннелл. Это вы больны и нуждаетесь в помощи. – Гнев Элинор вырывается наружу, как кипящая вода, расцепляя ледяную хватку страха. Мать, ребенку которой угрожают, может реагировать только так. – Никакого положенного срока вы отрабатывать не будете. Я больше не доверю вам свою дочь. Вы должны покинуть наш дом немедленно!

Элинор пытается встать. Она с головы до пят охвачена дрожью. Шоковое состояние вместе с отвратительными словами, вырвавшимися из нее, не лучшим образом могут сказаться на ребенке в ее чреве. Она должна защищать свою Личинку. Взять себя в руки. Успокоиться. Но ужас, гнев и замешательство не затихают. «Расспроси ее, – требует тихий внутренний голос. – Ты же знаешь, что она права! Расспроси во всех подробностях. Собери их воедино и обдумай, как быть дальше». Но вопросы не срываются с ее губ. Элинор продолжает молчать и тяжело дышать, глядя, как мисс О’Коннелл сжимается под напором ее гнева.

Каждая клетка в теле Элинор хочет бежать к Мейбл, подхватить на руки, крепко обнять и защитить. «Я всегда буду оберегать тебя от любых напастей, мое драгоценное сокровище». Элинор вспоминает, что шептала эти слова в ушко Мейбл, когда та родилась. Она качала крошечное тельце и ласково шептала. Нельзя было оставлять ее сокровище с этой женщиной. Нельзя было поддаваться уговорам Эдварда, считавшего, что их ребенку с первого дня нужна няня. Она сама могла бы прекрасно позаботиться о дочери. Им было бы так хорошо вдвоем.

– Как вам угодно, – говорит мисс О’Коннелл, одеревенело поворачиваясь к двери. – Только бесполезно прятать голову в песок и не замечать очевидного. Нет бóльших слепцов, чем те, кто не желает видеть, – язвительно добавляет няня и направляется к двери.

– С кем вы говорили об этом? – кричит ей вслед Элинор, в мозгу которой громоздятся ужасные мысли о возможном раскрытии тайны.

Если тайну можно сохранить, тогда, наверное, еще не все потеряно.

К этому времени по щекам Элинор текут горячие слезы. В горле стоит ком, не давая говорить.

Мисс О’Коннелл останавливается и поворачивается к ней:

– Не бойтесь, миссис Хэмилтон. Я не сказала ни одной душе. Свои мысли и подозрения я держу при себе. Вот так. Но, кроме меня, это видит вся домашняя прислуга. Я уж не говорю про окрестных жителей.

Элинор вздыхает. Из нее словно выпустили воздух. Она вдруг чувствует себя старой и усталой. Что бы ни было с Мейбл, можно ли это сохранить в тайне? Как она могла потерять самообладание? Элинор опускается на стул. Няня все равно уволится, но нельзя увольнять ее с такой поспешностью. И нельзя было кричать на мисс О’Коннелл. Теперь, чего доброго, та обозлится и расскажет газетчикам. Что тогда случится с Эдвардом? С Эдвардом, боже ты мой!

Она поднимает глаза на мисс О’Коннелл. Няня стоит, держась за дверную ручку. Вид у нее неуверенный и смущенный. Элинор видит подрагивающую руку няни, и ее сердце смягчается. Мисс О’Коннелл появилась в их доме вскоре после рождения Мейбл, и вплоть до сегодняшнего дня все было прекрасно. Воздух столовой наэлектризован. Мисс О’Коннелл ждет, когда Элинор заговорит.

– Простите, – наконец произносит Элинор. – Я погорячилась. Я не должна была так себя вести, но сказанное вами меня просто шокировало. Понимаете?

Рука няни соскальзывает с ручки.

– Понимаю, – отвечает она, и ее лицо обмякает, будто она сознаёт, что их короткая ссора закончилась обоюдным поражением. – Не волнуйтесь, миссис Хэмилтон. Я никому ничего не скажу. Я свое ремесло знаю. Я работала в разных семьях и никогда ничего не выносила за порог. Таково мое правило, и я его ни разу не нарушила. Можете мне верить.

Обе чувствуют неловкость создавшегося положения.

– Мисс О’Коннелл, я хочу исправить свою оплошность, – устало говорит Элинор. – Я ценю вашу… откровенность относительно Мейбл. Я заплачу вам за весь месяц и, естественно, дам превосходные рекомендации. – Элинор делает паузу. – Я также добавлю к этим деньгам премиальные в размере недельного жалованья, которые вы обычно получали на Рождество.

– Спасибо, миссис Хэмилтон, – склонив голову, произносит мисс О’Коннелл. – Премного благодарна. Сейчас соберусь и поеду к сестре в Шефердс-Буш. Поживу у нее, поищу новое место. А может, на время вернусь в Ирландию. Мамочка моя совсем старая стала. Хворает.

– Мне жаль, мисс О’Коннелл, что все это кончается таким образом.

– Мне тоже жаль, – говорит няня, поворачивая ручку и открывая дверь. – Я была в восторге от малютки Мейбл, честное слово. Но, миссис Хэмилтон, – ее голос становится умоляющим, – ваша дочь нуждается в помощи. В ней завелась какая-то гниль, и это вне всякого сомнения. Чем раньше вы признаете правду, тем лучше для всех вас.

Мисс О’Коннелл уходит, и буквально сразу в столовую возвращаются Роуз и Мейбл. Малышка выглядит лучше, на щеках хотя бы появился румянец. Едва взглянув на Элинор, Роуз бросается к сестре.

– Что тут в вас произошло?

Элинор обмякает в объятиях сестры, совершенно не представляя, как ей быть дальше.