Глава 4

Это было необыкновенно приятное чувство – находиться в объятиях Каллума Чаттертона. Какая-то часть ее протестовала против такой близости с мужчиной, но было поздно, да и невозможно сопротивляться, оказавшись тесно к нему прижатой. Он приподнял пальцем ее подбородок, заглядывая в глаза. Что ж, она сама напросилась.

Он был необыкновенно хорош вблизи, еще лучше, чем она думала: теперь София близко видела красивые очертания губ, карие с зеленоватым оттенком глаза. Это был уже не хорошенький юноша, а красивый мужчина. Нос с горбинкой, волевое лицо с несколькими шрамами и легким загаром, который придавал его внешности некую экзотичность.

Он спокойно предоставил ей разглядывать себя, потом наклонил голову и прижался губами к ее губам. Она чуть не подпрыгнула от чувства неловкости и стыда, когда почувствовала, как его язык настойчиво проникает внутрь. Может быть, это нормально? Но она была так потрясена, что пошатнулась, словно земля ушла из-под ног, и сейчас же его руки сжали ее сильнее, удерживая уверенно и решительно.

Она могла теперь ощутить поцелуй на вкус, но, пожалуй, больше всего ее смутил исходивший от него запах – смесь чистой кожи, свежевыглаженной одежды, хорошего мыла, сандалового дерева, сквозь который пробивался другой, незнакомый и опасный – дразнящий мускусный запах, заглушаемый ароматом благовоний.

Он продолжал крепко держать ее, и ей стало немного страшно, инстинкт подсказывал, что надо сопротивляться: она напряглась, поняла всю безуспешность попытки и прекратила сопротивление. Он был слишком силен, а поцелуй тем временем становился все настойчивее, и теперь она просто сдалась и предоставила ему свободу действий. И вдруг поняла, что сама прижимается к нему, рот ее раскрывается и ее язык охотно встречается и соединяется с его языком. Тело, охваченное незнакомым желанием, требовало продолжения, появилось чувство тянущей боли внизу живота, оно заставляло вжиматься в него, как будто это могло ослабить ее боль. Его рука обватила ее грудь и начала смело ласкать через тонкую ткань. Желание и томление пронзили ее с такой силой, что она застонала.

«Это больше, чем я ожидала. Гораздо больше», – промелькнуло в голове и сразу исчезло. Остался только этот мужчина, за которого она, возможно, выйдет замуж. Если выйдет. А потом и эта мысль исчезла, потому что София растворилась в поцелуе, целиком отдаваясь непреодолимому влечению, охватившему все ее существо, тому чувству, что заставляло ее прижиматься к его телу. Так вот что значит настоящий поцелуй. Он поглотил ее целиком.

– София?

Она очнулась. Оказывается, он уже прервал поцелуй. Но сколько времени она простояла перед ним в полуобморочном состоянии? Что теперь он подумает о ней? Ей захотелось убежать и спрятаться, так стало стыдно.

– Тебя целовали раньше?

Она растерянно моргнула, постепенно приходя в себя, наконец, размытые черты его лица сфокусировались. Кажется, он был очень доволен собой и даже забавлялся ее растерянностью: потрясением старой девы от первого полноценного поцелуя.

– Вот так – еще нет. – Хорошо, что язык ей повиновался, и ей удалось выговорить это, хотя и с легким затруднением.

– Дан никогда…

– Разумеется, нет. Мы целовались, это было иначе. Мы держались за руки и целовались, но легко и невинно. Однажды он дотронулся до моей груди…

Она почувствовала, что неудержимо краснеет. И вдруг ей захотелось, чтобы он поцеловал ее вновь и снова дотронулся до нее. Кажется, он понял это. Наверное, ему жаль ее, бедную старую деву, которую никто не целовал, как никому не нужную.

Постепенно сердце стало биться ровно. И хотя у Софии не было опыта, она поняла, что он возбудился. Что же он теперь о ней думает? Что она отчаянно изголодалась по мужской ласке или просто потенциальная распутница, которая отвечала на поцелуй со всей страстью… дрожа от его прикосновения.

И София вдруг разозлилась и на него, и на себя. Как глупо она себя вела, показывая свою слабость и неопытность, непростительную в ее возрасте и смешную! Как далеко она могла зайти, если бы он не прервал поцелуя?

– София, с тобой все в порядке? – как будто издалека услышала она его голос.

– Нет. Не думаю. Что ты со мной сделал?

– Поцеловал тебя. Между нами возникло взаимное притяжение. – Он, кажется, не скрывал, что это обстоятельство его немало позабавило и удивило. – Это называется физическим влечением, если угодно – страстью, ничего необычного.

– Ничего необычного… – передразнила она. – Я, очевидно, наивна и несведуща, не похожа на тех женщин, с которыми ты имел дело, поэтому и не поняла. – И добавила с горечью: – Но я не хотела страсти. Я просто хотела приличного поцелуя. А ты обошелся со мной нечестно, в сущности, подверг насилию, – прошипела она с ненавистью и вдруг хлестнула его по лицу, сильно, словно хотела стереть понимающую ухмылку с красивого лица. Она была тоненькой, но высокой и не хрупкой и вложила все свое смятение в пощечину, которая заставила его пошатнуться, что она и заметила с удовлетворением.

Он потрогал щеку:

– Поцелуя в приличной манере? Нет, это был поцелуй, которым обмениваются любовники. Или женатые пары. Если бы я хотел овладеть тобой, мы бы оказались сейчас в этой постели.

Не слушая более, она повернулась и поспешила вниз, на воздух, на солнце. Придется еще полчаса сидеть рядом с ним, чувствуя тепло его тела, вспоминая свое влечение к нему. И видеть, что он ухмыляется, думая, как раздразнил эту старую девственницу, довел до такого жалкого состояния.

Лошади подняли голову и нетерпеливо переступили, увидев ее, и это заставило Софию задуматься. А может, не стоит все это терпеть? Она уже правила одноконной коляской. Справится и с парой лошадей. Они казались хорошо вышколены и, вероятно, будут послушны.

Она подбежала к коляске, распутала поводья, уселась на место кучера. Немного запуталась в двух парах поводьев, но потом вспомнила, как держал их Каллум.

– Какого дьявола ты делаешь? – Он вышел из дома и теперь спешил к ней через лужайку. – София!

– Уезжаю. – Она прищелкнула языком, и лошади тронулись с места.

Каллум уже бежал к ней. Она легонько шлепнула по спинам лошадей поводьями, они послушно затрусили и вдруг разом перешли в легкий галоп. Коляска понеслась по проселочной дороге, она слышала позади крики, но все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы не перевернуться. Теперь дорога, слава богу, пошла вверх. Перевалив через вершину холма, лошади перешли на равномерную рысь. Она больше не осмеливалась их подгонять. Теперь можно было спокойно подумать о том, что произошло. Он не должен был так ее целовать. «Но ведь сначала спросил ее разрешения», – пробивался сквозь ее праведный гнев тонкий голосок разума. Это ошибка, не надо было соглашаться, тем более что она совершенно бесстыдно отреагировала на такой поцелуй. Хуже того, ей хотелось большего.

Слабая улыбка тронула ее губы. София сделала открытие – оказывается, до сих пор она себя не знала. И теперь была напугана своей страстностью. Его брат никогда не вызывал в ней такого влечения, такого желания раствориться в нем. Она не в силах была контролировать себя. Вспоминая их объятия с Даниэлем, она не могла припомнить, чтобы стонала от наслаждения под его руками. Те джентльмены, которых она встречала на скромных вечерах, никогда не делали попыток ее соблазнить. Она уже ехала по деревенской улице, а ее тело все еще помнило его прикосновение и жаждало большего. Она пыталась игнорировать его голос. Хотеть большего означало полностью сдаться на милость мистера Чаттертона.

Что за странная женщина! Он остановился на вершине холма, оглядывая местность и деревенскую дорогу внизу, и с облегчением отметил, что нигде не видно перевернутого экипажа. С удовлетворением он отметил и то, что, хотя пробежал милю, дыхание не сбилось. После похорон он уехал в Лондон и, выйдя из летаргии, в которую погрузился после катастрофы, занялся боксом, фехтованием, верховой ездой. И сексом. Все это помогло ему быстрее залечить раны, внесло в жизнь равновесие и вернуло силы.

Каллум снова оглядел дорогу. Если она так да леко уехала, значит, справилась с парой и сможет самостоятельно добраться домой. Он специально выбрал спокойных, хорошо выученных лошадей, потому что хотел все внимание сосредоточить на Софии. Теперь можно больше не беспокоиться, что она сломает шею только потому, что он ее поцеловал. Она оказалась настолько невинной, что настоящий поцелуй потряс ее, отсюда и такая реакция.

Он совсем не хотел ее оскорбить. Продолжая думать о Софии и о том, что произошло, Каллум направился к деревенскому постоялому двору. Действительно, что произошло? Он хотел уговорить ее, дать понять поцелуем, что брак с ним не так уж страшен. А когда она затрепетала в его объятиях и он почувствовал этот ответный порыв, сам несколько потерял контроль и позволил себе больше, чем намеревался. Ему могло польстить, как она отреагировала на его объятия, если бы не сознание, что у нее это было впервые и поэтому новизна ощущения ее потрясла. Но надо признать, что он и сам не остался равнодушным. Возбуждение до сих пор не покидало его при воспоминании о том, как близко и податливо было ее тело. Возбуждение оказалось таким сильным, что превратилось в навязчивое желание, – ему нужна была женщина. Но не любая. Эта женщина. Он хотел Софию Лэнгли и хотел ее сильно.

Стоя на постоялом дворе, он пробормотал по-индийски: «Глупец или еще хуже».

– Сэр? – Из конюшни вышел конюх, глядя на него в недоумении и не понимая, что делает здесь джентльмен.

– Я не тебе! – Каллум опомнился и сменил тон. – Мне нужна лошадь, чтобы добраться до Флэмборо-Холл. Потом грум пригонит ее вам назад.

Конюх ничего не мог понять и продолжал подозрительно смотреть на него: почему джентльмен вдруг оказался у них – пеший, в таком виде и, скорей всего, без денег в кармане? Хочет взять лошадь – не экипаж, а лошадь.

Каллум медленно ехал домой и думал, что пытался быть с Софией честным. Он не хотел и не имел права полюбить, чтобы потом не рисковать. Именно не рисковать, потому что нельзя быть ни в чем уверенным в этой жизни: он уже потерял близкого человека и не хочет потерять вновь. А она, интересно, понимает разницу между страстью, физическим влечением и настоящей привязанностью? Он не хотел делать ей больно, не хотел и разбить ей сердце второй раз – ведь она уже потеряла жениха. И все же… Скупая улыбка тронула уголки рта при воспоминании, с какой страстью она отдавалась его поцелую и объятиям.

Ясно было: несмотря на полное отсутствие опыта, она чувствовала себя в его объятиях просто великолепно.

* * *

Он все еще предавался этим приятным мыслям, когда подъехал к Холлу и бросил поводья подбежавшему груму.

– Я взял лошадь в «Черном лебеде», в деревне Лонг-Веллинг. Пусть кто-нибудь отгонит ее обратно.

– Конечно, сэр. Мисс Лэнгли была здесь и вернула экипаж, сэр. Уилкинс повез ее домой.

– А! Она выиграла наше пари! – весело рассмеялся Кэл. – Надеюсь, вы с Уилкинсом будете молчать о моем проигрыше?

Он вошел в кабинет Уилла, его тело все еще было полно воспоминаний, довольно интригующих и только временно укрощенных длительной физической нагрузкой.

– Вот и ты! Как дела? – Уилл поднялся ему навстречу, отложив в сторону перо, лицо его просветлело. – Ты выглядишь гораздо лучше, даже появился румянец на щеках. София сказала «да»?

Уилл с энтузиазмом встретил идею брата жениться на Софии. Кэл подозревал, что старший брат всегда беспокоился о семье Лэнгли, даже хотел помочь им, но не смог, натолкнувшись на стену вежливого отказа.

Кэл невольно устремил взгляд на портрет над камином – три брата вместе. И посередине Дан, именно его любила София. Потом спохватился, что Уилл все еще ждет ответа.

– Сначала она сказала: «Возможно». Потом мы поехали осмотреть дома, и нам больше понравился тот, что в Лонг-Веллинге. Потом кое-что произошло, и теперь я не знаю, что будет дальше.

– Что произошло? – Уилл вопросительно поднял бровь.

– Ничего особенного, – спокойно ответил он на вопросительный взгляд брата, – но тем не менее она выйдет за меня, хочет она того или нет. – И снова взглянул на портрет. Дан улыбался, и этого было достаточно, чтобы вызвать в памяти эффект присутствия: показалось, что брат слушает сейчас их разговор. И снова Кэл ощутил внутри зияющую пустоту. Надо постараться не думать об этом. – Я ей дал время подумать. У нее есть ночь, завтра утром узнаю ответ.

Он не сказал, что его так и под мывало сейчас же ехать к Лэнгли и все выяснить, но годы, проведенные в Индии, где он занимался торговыми контрактами, приучили его к терпению: он прекрасно знал, как важно сделать паузу и заставить партнера беспокоиться. Кончится тем, что он сам предложит то, от чего раньше отказывался. Так и с Софией: сейчас она рассержена и смущена, но к утру опомнится – сделка состоится.

«Мне нужен наследник, и я хочу нескольких детей», – сказал он ей, но, пока эти слова не слетели с языка, он не осознавал, насколько глубоко было его желание иметь свою семью, не только наследника. И она говорила о детях так, что можно было подумать: она тоже к этому готова. Он снова взглянул на портрет. Жена и дети. Новые заложники судьбы.

Молчание прервал Уилл:

– София заслужила счастья.

– Разумеется, – согласился Кэл. Он постарается, чтобы она была довольна им, если только не станет требовать любви.

София в нетерпении расхаживала по спальне. Потом присела на край кровати. «Я скажу «нет», – решила она. Это ужасно: он заставил ее почувствовать, что она просто перезрелая девица, которая мечтает о любви и жаждет ее. Но ему она безразлична. Он играет с ней, и она покорно позволила вести эту игру. Разумеется, его самого этот поцелуй никак не тронул. Мистер Чаттертон прекрасно знал, что делает. В постели он не разочарует женщину, у него накопился огромный опыт, и его искусство в любви очевидно.

Мужчина, если любит женщину, будет тронут ее неопытностью, признателен ей за невинность и попытается хранить ей верность. Но это будет брак не по любви, а по расчету, и при таких обстоятельствах жене придется смириться с тем, что у мужа будут любовницы.

Но это несправедливо. А разве сама жизнь справедлива? Она больше не молоденькая девушка, которая грезит о сказочном принце, но все же откажет ему: он слишком задел ее самолюбие, заставил испытать унижение. Хуже всего, она сама вдруг возжелала его любви так страстно, что это невозможно было скрыть. Хотя были моменты, когда ей нравилось просто быть с ним рядом – с ним легко и просто. Он может заставить ее полюбить себя, потом наступит разочарование, потому что сам Каллум не собирается подпускать ее близко, он не раскроет перед ней душу. Он напомнил ей о Даниэле, о тех далеких счастливых годах и ее неспокойной совести.

София распахнула окно и, положив локти на подоконник, вздрогнула, когда холодный ветер ворвался в комнату. Но он охладил ее разгоряченную голову, и сразу наступило отрезвление. Она может негодовать, проклинать и строить планы мести по поводу Каллума Чаттертона и его отношения к ней. Но невозможно скрыть от самой себя, что благодаря ему ей удалось лучше разобраться в себе. Оказывается, она натура страстная, эмоции дремали в ней, до сих пор не разбуженные и никому не интересные.

Она ему откажет. Но если даже найдет работу, ей никогда не выплатить долги и не сделать жизнь матери относительно комфортной. Придется продать дом, отдать долги и осесть где-нибудь в глуши всем вместе, там, где найдет приход Марк. Если же она выйдет за Чаттертона, весь мир распахнется перед ней, откроются возможности для Марка, а ее мать будет совершенно счастлива, не потеряв, а повысив свой статус, она обзаведется собственной семьей и детьми.

И найти другую, такую же блестящую партию в ее возрасте здесь, в глуши, без всяких связей и без выездов в свет невозможно.

София вернулась в комнату, взяла альбом и стала рисовать. Изобразила внутреннее убранство церкви, длинный проход по центру, и там, на дальнем конце, у алтаря, стоит мужчина и ждет ее, черты лица неопределенны.

– Миссис Каллум Чаттертон, – произнесла она. – Кажется, мне надо привыкать к этому имени.