Глава 19

«Ты хочешь продолжаться, возможно, на другом уровне, действовать в другом измерении, но ты хочешь каким-то образом продолжаться».

В декабре 2003 года около двух часов утра наша небольшая компания, пошатываясь, вышла из самолета и оказалась в объятиях влажного бриза в старом международном аэропорту в Бангалоре. Чандрасекар, Сугуна и Маджор забрали Юджи к себе, а нас отправили на такси в отель.

После шикарных, обитых деревом швейцарских апартаментов зеленый флуоресцентный свет, прыгающий по цементным стенам, казался невыносимым. Проворочавшись на бугристом матрасе всю ночь, я так и не смог заснуть после перелета и смены часового пояса. Да и номер был больше похож на эхо-камеру, чем на комнату в отеле: всю ночь я слушал звуки улицы и лай дерущихся собак. Постепенно цементные стены становились все более светлыми по мере увеличения потока авторикш на улице, перемежавшихся с разносчиками товара. Я встал, умылся над крошечной раковиной и с неприятным чувством в животе отправился в вестибюль отеля. И снова все те же лица, только в другой обстановке.

Сидя на диване с шести утра, Юджи разговаривал со своими друзьями, ждавшими его приезда весь год. Он был источником их надежды и отчаяния, крушащим все вокруг, яростно палящим привычными фразами. Прервав на короткое время свой монолог, он поинтересовался, насколько хорошим был отель и как нам здесь спалось. Затем он сказал, что друг, у которого он остановился, арендовал для иностранцев дом неподалеку, и предложил нам переехать туда.

Митра Вихар представлял собой один из домов в Бангалоре, построенных на американские доллары откуда-нибудь из Нью-Джерси или Силиконовой Долины. Это было такое же цементное здание, как и любое подобное ему в пригороде, с той лишь разницей, что на кухне и в ванной имелся электрический водонагреватель. Какой-то человек принес раскладушки и постельные принадлежности, и мы начали заселяться. Шорти и Йогиня заняли две спальни на верхнем этаже. Мы с другими мужчинами остались внизу. Калифорниец занял единственную спальню на нашем этаже, и я оказался по соседству с ним в столовой с примыкающей к ней крошечной комнатой для пуджи, похожей на клозет.

Калифорниец имел интеллигентный вид, был стройным, медленным и спокойным. Как-то раз, еще во время нашей первой встречи в Италии, прогуливаясь вечером у озера Маджоре, мы с ним говорили о Юджи. Потом разговор зашел о Йогине и я косвенно намекнул на некоторые «взаимодействия» между нами. Я понимал, что хотя и вычеркнул себя из этой истории, покоя мне не будет. Йогиня была не из тех, кто позволял себя игнорировать. Одной ее внешности было достаточно, чтобы мои мысли постоянно крутились вокруг нее, а тут еще соблазнительный язык тела и выраженная сексуальность.

Каждый вечер он на пару часов поднимался к Йогине, а мне приходилось бороться со своими внутренними демонами этажом ниже.

Что я мог поделать? Сначала я, теперь другой. Это сводило меня с ума. Типичный случай.

Однажды поздно вечером я пошел слоняться по улицам в состоянии острой жалости к себе. Я надеялся найти какой-нибудь другой отель, но тщетно. Измученный, тоскующий по комфорту своего дома, находящегося в нескольких тысячах миль отсюда, я вернулся в привычное состояние. Как говорил Юджи, когда ты не получаешь того, что хочешь, любовь превращается в ненависть. Я соскальзывал в ненависть стремительно и тем быстрее, чем больше ее внимание было направлено на кого-то другого. В Индии меня просто накрыло.

Выражение «Как постелешь, так и поспишь» сподвигло меня перетащить сложенный пополам матрас в крошечную комнатку для пуджи, где я, свернувшись калачиком, попытался заснуть. На следующее утро я оставался в своей тесной темнице, пока все не ушли, и только после этого пошел в ванную. Приняв душ в дальней ванной комнате, я оделся в привезенную из Швейцарии зимнюю одежду и пошел на улицу. Так я сходил с ума еще три дня, пока не вернулся наконец в комнату и не начал спать на складной кровати с москитной сеткой вокруг почти как человек.

Каждое утро начиналось одинаково: Юджи болтал, а мы сидели вокруг него, пребывая в утреннем ступоре каждый в своей степени. В семь часов Сугуна подавала кофе и приглашала всех на завтрак. Она кормила свою семью, Юджи и всех гостей и друзей, которые к нему приходили. При виде Юджи она заплакала. Его зубные протезы снова сломались, и в итоге он вообще выбросил их несколько месяцев назад. Это очень сильно отразилось на его внешнем виде. Тогда, сразу после «катастрофы», он, наоборот, выглядел гораздо моложе своих лет. Это было видно и на фото тех лет, и на большинстве видео. Потом даже в свои семьдесят с хвостиком он был полон сил и энергии. И все-таки возраст догнал его. Еще в прошлом году он выглядел много лучше.

– В конце концов, есть такая вещь, как процесс старения, – говорил он, когда люди реагировали на изменения его внешности.

– Юджи, что случилось? Ты сильно сдал!

– Ничего со мной не случилось! Я выкинул свои протезы, поэтому теперь-то мои тридцать два зуба смогут вырасти снова! Эти грязные доктора превратили вас в дрожащих цыплят! Посмотри, у меня даже цвет волос восстанавливается! – говорил он, показывая оставшуюся среди седых волос темную прядь на затылке.

Он делал эти абсурдные заявления и сопротивлялся любой попытке накормить его чуть больше, чем он хотел. Он стал таким худым, что Сугуна боялась за него. На языке телугу она упрашивала его съесть хотя бы еще одну рисовую лепешку.

– Нет! Когда становишься старше, важно сбросить вес. Тогда помирать легче будет!

От одного упоминания о смерти у нее на глаза наворачивались слезы.

– Я прожил достаточно долго и насладился всеми привилегиями, которые этот мир мог мне предложить. Я готов уйти в любое время!

Это была правда: он прожил замечательную жизнь и не собирался потакать желанию продолжить ее. Когда возникла эта тема, наш страх потерять его можно было почти потрогать руками. Каждый чувствовал себя ответственным за него, упуская из внимания тот факт, что он подчинялся только своему телу и ничему больше.

В первое же утро он отвел мне роль придворного шута, когда представил всем как агента ФБР. До сих пор люди, с которыми я встретился тогда, продолжают меня спрашивать о моей несуществующей работе в Бюро.

– Ты сегодня уже подал рапорт?

– Я работаю над ним.

– Ты сказал обо мне что-нибудь хорошее?

– Как можно? Вы – угроза нашей национальной безопасности.

Представляете, какое это производило впечатление, учитывая политику США на Среднем Востоке? В годы правления Буша террор был главным средством убеждения. Подавляющее большинство европейцев боялось не столько террористов из третьих стран, сколько самого Буша. Индия более благосклонно относилась к американской политике, поскольку та способствовала появлению на рынке рабочих мест в сфере услуг.

Я работал на сцене весь день. Утро всегда начиналось с кофе, за ним следовало долгое и напряженное сидение в одной позе. Нам очень повезло, что мы могли находиться рядом с ним, но за все приходится платить, и он использовал меня для развлечения толпы максимально недуховными методами. Агент ФБР, комик, мим – это была его новая игрушка, которую он использовал для того, чтобы не дай бог никто не подумал, будто он святой. Одним это очень нравилось, другие ненавидели его за это. Только годы спустя стало ясно, как сильно отличалась та его поездка от всех предыдущих. Чем абсурднее становился наш театр, тем безумнее произносились диалоги.

Поскольку мои мысли постоянно крутились вокруг Йогини и Калифорнийца, это отвлечение было для меня настоящим благословением. Вместо того чтобы сидеть на полу и томиться, я был вынужден развлекать народ практически постоянно на протяжении всей поездки.

– Сделай что-нибудь! – говорил он, хлопая меня по руке раз за разом.

Я должен был придумывать глупые песни, пародировать – все, как обычно. Не было никаких поездок, а если и были, то совсем не много по сравнению с тем, что мы творили на Западе. Я не был на его встречах в Индии раньше, поэтому даже не знал, на что это могло быть похоже, но часы, проводимые им на диване в беседах, удесятерились. Он просто говорил, не прекращая. Единственными перерывами в течение дня были лишь короткие моменты, когда он задремывал. Инстинкт самосохранения у него отсутствовал. Часто голос становился хриплым от постоянных разговоров, иногда он словно стучал по ушам молотком, вызывая одновременное ощущение боли и блаженства, и мне хотелось что-нибудь придумать, чтобы дать ему перерыв. Заметив, что голос садится или веки тяжелеют, я мягко заводил колыбельную:

Баю-бай, Юджи, засыпай в большом кресле,

Здесь никого нет, пока ты говоришь,

Никто не понимает, о чем ты говоришь,

Мы все сидим вокруг тебя, и в наших головах полно дыр.

Вскоре он начинал зевать между словами, как ребенок, проигравший битву в борьбе со сном, под мою колыбельную, которую я пел на предложенный Йогиней мотив песни «Мерцай, мерцай, звездочка». Срабатывало здорово. Я сочинял стихи о том, как мы арендуем машину, чтобы лететь в космос, а люди, заботясь о нем, как о ребенке, делали все возможное, чтобы в комнате стало тихо. Его друзья были как одна большая коллективная мать. Было в нем что-то абсолютно невинное. Его голова падала на грудь, затем выпрямлялась, сопротивляясь сну, как это бывает у детей. Иногда голова опускалась на мое плечо, и он дремал. Мягко и нежно я пел как можно дольше, чтобы дать ему возможность поспать. Потом он, вздрогнув, просыпался, извинялся: «О, простите», и безумие начиналось снова.

*

Вечером до одиннадцати часов у него было спокойное время, которое он проводил с семьей, а на следующее утро в пять часов снова был готов заводить эту карусель.

– Не цитируй источник, ты сам оригинал!

Если вдруг возникало временное затишье, он приносил ссылки, взгромождал один из огромных томов себе на колени, пролистывал их и что-нибудь зачитывал вслух. Он мог читать их часами для тех, кто не смог вовремя исчезнуть из комнаты. Это не было ни обсуждением, ни диалогом – нельзя сказать, что это было бессмысленное занятие, но сказать, что в нем было много смысла, тоже нельзя. Ссылки представляли собой бесчисленные заметки о нем, Джидду Кришнамурти, Рамане Махарши, поп-группах, порнографии, науке и фантастике. Он забавлялся идеями и образами, с которыми люди его ассоциировали, тасовал их туда-сюда, потом оставлял их и переходил к следующей странице и читал другой отрывок, уделяя равное внимание дате, времени поста и самому содержанию текста. При взгляде на него возникало ощущение, что он рисовал для нас на доске нашего коллективного слушания образ себя, подсмотренный в головах других людей, а затем стирал его и начинал заново. После сравнения себя с компьютером или парковочным местом (в Швейцарии и Германии парковочные места нижних уровней обозначаются знаками U.G. или Untergeschoss), или со святым или с поп-звездой он захлопывал книгу, бросал ее на стол, говорил: «Довольно!» и просил стакан воды.

В Индии люди задавали больше вопросов. Он обычно отвечал что-нибудь совсем не в тему.

– Это не твой вопрос!

Но не задавать вопросы было невозможно, потому что только вопросы у нас и были. Если кто-нибудь продолжал настаивать и спрашивать, он советовал сходить куда-нибудь на вечер вопросов и ответов. Дискутировать он не любил.

«Почему мы до сих пор задаем те же самые вопросы? Итак, это не ответы. Если бы они были ответами, вопросов бы не было. Тот факт, что мы все еще задаем вопросы, означает, что они не являются ответами. Итак, решения, предложенные для наших проблем, не являются решениями. Иначе почему бы проблемы оставались проблемами?»

Вам ничего не оставалось делать, как спрашивать, а ему ничего не оставалось делать, как разочаровывать вас, давая ответы, ведущие в никуда. Ни один ответ не может помочь вам вылезти из болота мыслей. Каждый вопрос содержит в себе ответ, если только это не вопрос технического характера. «Вы пытаетесь использовать обычный метод вопрошания, чтобы получить то, что, как вы думаете, есть у меня, но это не тот способ».

– Слово «как» нужно исключить из языка! В этой местности проблема именно в «как»!

*

Он представил гостям свои Максимы денег со 108 фразами, созданными для просветления наших кошельков. Довольно скоро песни о деньгах распевали все.

– Мои Максимы денег, они такие популярные, лучше любых книг, они везде, даже в университетах. Кандидаты в президенты обсуждают их! Как там его имя? Керри и Эдвард со своей женой полчаса обсуждали их с моим хорошим другом там, в Калифорнии. Но та сука – жена миллиардера, сбежала, когда услышала их!

Американская президентская гонка была в разгаре, и он не забывал упомянуть об этом, чтобы «продвинуть» себя. Он был совершенно уверен в своей несуществующей славе.

Когда Юджи развернул свой цирк с песнями и плясками на всю катушку, хозяева жилья начали заметно волноваться. Толпы людей становились все больше, многие приходили просто развлечения ради, а Юджи все усерднее использовал мое кривлянье для того, чтобы отвлечь народ от его духовных занятий.

Сугуна, хозяйка дома, могла часами стоять на пороге кухни, озадаченно глядя на все происходящее. Ее жизнь представляла собой постоянное перемещение между гостиной и кухней или столовой. Всегда тихая, немногословная, всегда в работе. Когда она радовалась, ее улыбка освещала всю комнату. Ее преданность Юджи была абсолютной, в течение сорока лет он занимал главное место в ее доме. Она познакомилась с ним как раз накануне свадьбы с Чандрасекаром, он сопровождал их из дома в дом, он оставил им на попечение Валентину и заботился о том, чтобы они ни в чем не нуждались. Он был там, когда рождались дети. Когда их дочери было отказано в приеме в университет на основании того, что набор закончен, он сказал: «Кто они такие, чтобы говорить «нет»?», и на следующий день пришло письмо, в котором было сказано, что освободилось одно место и она будет принята.

А теперь Юджи, каждый раз пробираясь сквозь толпу людей в комнате, советовал их внуку выполнять одну из его десяти заповедей: «Ненавидь мать твою, бей суку!» Народ замирал. Услышав предложение ударить мать или бабушку, в зависимости от того, на чьих руках он сидел, ребенок отодвигался назад с криком «Нет!» или начинал плакать, если Юджи пытался подтолкнуть его к действию. Каждый день, как только Юджи замечал мальчика, шагающего через комнату на руки к бабушке, он кричал:

– Возвращайся в Америку! Возвращайся в Америку!

– Нет.

– Я сказал, поезжай назад в Америку!

– Н-е-е-е-т!

К тону голоса у мальчика добавлялся дерзкий взгляд черных сверкающих глаз.

С течением времени глупостей становилось все больше. Однако у меня было ощущение, что эта глупость – только отвлекающая поверхностная пена, прикрывающая глубокое озеро спокойствия, тотчас возникавшее там, где появлялся Юджи. В любой из комнат, где он находился, присутствовало что-то неуловимо сладостное и умиротворяющее.

Чандрасекар довольно спокойно относился к происходящему в доме. Правда, изредка он выходил из себя, но при том нарастающем по спирали безумии я не могу придумать ни одной причины, почему бы это должно было быть по-другому. Юджи обычно кричал ему через комнату, что ему срочно понадобилось что-то из его комнаты наверху. Несмотря на свою забинтованную ногу, Чандрасекар, шаркая ногой по полу, тащился наверх. Часто к тому моменту, когда он возвращался, Юджи уже не нужна была та вещь, которую он требовал от Чандрасекара с такой настойчивостью всего лишь несколько минут назад. Затем следовало следующее оскорбление: «Это Лэндмарк Форум сделал его таким медленным! Он был очень шустрым парнем. А теперь посмотрите на него!»

В перерыве между поручениями Чандрасекар исчезал в офисе, находящемся за гостиной, пока Юджи снова не требовал у него сходить за чем-нибудь наверх.

– Он очень талантливый парень, но он такой ме-е-е-е-е-дленный!

Атмосфера комнаты менялась, когда Чандрасекар пел посвященные Юджи полные сердечной мольбы песни. У него был талант певца. Когда он пел, в воздухе чувствовался дух настоящего древнего индийского поклонения. Его песни и переводы воскрешали в памяти историю его поисков, разочарований и борьбы с черной дырой абсолюта, предлагаемой Юджи. Он встретил Юджи, еще будучи молодым, и теперь весь опыт своей жизни со всеми его устремлениями, преданностью, неудовлетворенностью и печалью он с огромным чувством проживал в этих песнях. Чандрасекар знал традиции индуизма, соблюдал их ежедневно и был преданным, поэтому его песни давали возможность посмотреть на слова Юджи с несколько иной перспективы и увидеть, насколько тотальным было отсутствие надежды: не разбирающим своих и наших, не дающим никому никакой гарантии на получение того, что было у Юджи.

 
Ты можешь стоять на голове, а можешь каяться,
Ты можешь своей силой стирать горы в порошок,
Ты можешь обладать всеми йогическими силами и сиддхами,
Ты можешь быть очень богатым и иметь кучу денег,
Ты можешь быть очень хитрым, ловким, коварным,
Ты можешь знать все Веды и шастры,
Ты можешь быть очень набожным, с открытым любящим сердцем,
Ты можешь молить о милости,
Но ничто из этого не поможет достичь тебе этого состояния,
Даже одному из миллиарда не дано достичь этого состояния,
Постоянно утверждая этот факт, говорит, что у тебя нет выхода,
Юджи, истинный видящий, милый сердцу Чандрасекара.
 

«Как нам понять тебя?» – молил он в своих песнях. Ответ Юджи приходил тут же, и он не оставлял никакой надежды: «Просто забудьте об этом, у вас нет шанса!»