Некоторое время Сен-Мартену всё-таки приходится быть учителем. Будучи одним из ближайших к Мартинесу де Паскуалли людей, после его загадочной смерти на Карибах в 1774 г. [Papus 1895: 62–64] он становится видной фигурой в Ордене избранных масонов-коэнов и перебирается в Лион, где де Паскуалли ещё в 1767 г. основал мартинесистскую масонскую ложу [Papus 1895: 152–154]. Судьба организации, основанной Паскуалли, будет незавидной. После смерти Паскуалли Орден избранных масонов-коэнов возглавил Канье де Лестер (1725–1778), а следующий глава Себастьян де лас Казас осенью 1780 г. распустил его, присоединив к Ордену Филалет (греч. «любитель истины»), основанному маркизом де Савалетт де Лянжем (1745–1797) в рамках масонской ложи «Объединённые друзья» (les Amis réunis) [Rijnberk 1982: 87]. В Лионе продолжает действовать крупное ответвление Ордена избранных масонов-коэнов во главе со вторым «главным» учеником де Паскуалли, Жаном-Батистом Виллермозом (1730–1824), на основе мартинизма создавшим масонскую систему Исправленного шотландского обряда.

В этом городе, с перерывами на отъезды по личным и семейным делам, а также путешествия, Сен-Мартен остаётся в течение пятнадцати следующих лет. В Лионе за несколько месяцев, на рубеже 1773–1774 гг., написана его первая книга, «О заблуждениях и истине», опубликованная в 1775 г. там же. Она писалась в стеснённых материальных условиях, прямо на кухне у очага, так как остальные комнаты дома, где жил Сен-Мартен, не отапливались, и однажды, когда кастрюля с горячим супом опрокинулась, ему сильно обожгло ногу [MP. № 165]. Прочитав тридцать страниц рукописи, Виллермоз, соратник Сен-Мартена по руководству лионскими мартинезистами, убедил того в необходимости продолжить работу и довести её до публикации [MP. № 165]. Творчество стало для него «вторым рождением»:

«Моя духовная личность (mon homme spirituel) узнала, что начать жизнь свою сможет лишь тогда, когда станет взрослой девочкой, то есть будет в состоянии рожать»^[4] (курсив Сен-Мартена – М. Ф.) [MP. № 224].

Книга приносит Сен-Мартену не только славу, но и репутацию «тёмного» писателя: эпитет «пониманию не поддающаяся» (inintelligible) будет сопровождать книгу «О заблуждениях и истине» и до и после смерти её автора. Через семь лет второй его труд, «Естественная картина отношений, которые существуют между Богом, людьми и Вселенной» (1782), написанный у покровителей в Париже и в Люксембурге, выйдет также в Лионе [Gence 1824: 18]5. Уже в первой работе появляется знаменитый псевдоним Сен-Мартена «неузнанный философ»^[5][6].

Сотрудничество с Виллермозом или даже пребывание в лоне Ордена Паскуалли не означало сочувственного отношения Сен-Мартена к «внешнему пути» познания вообще, поэтому говорить о его «разочаровании» в масонстве не приходится – никогда не было и «очарования». В письме барону Кирхбергеру в июле 1792 г. он заметит:

«Не скрою от вас, что шёл когда-то этой дорогой, богатой и показной, той самой, благодаря которой открылись врата моего пути в жизни Но всё равно всегда я в себе чувствовал могучую склонность к пути тайному и внутреннему (la voie intime et secrète), а этот внешний, наоборот, мне привлекательным не казался даже в пору самой ранней юности. В двадцать три года для меня уже на нём тайн не оставили, так что среди вещей, иных людей так сильно манящих, орудий, формул и приготовлений всякого рода, которым мы предавались, много раз доводилось мне говорить своему наставнику: "Как же это, учитель. всё это необходимо, чтобы молиться Богу?". Доказательством того, что всё это – лишь замещение [молитвы], был его ответ нам: "Так или иначе, нужно довольствоваться тем, что имеешь"» (курсив наш – М. Ф.) [Saint-Martin 1862: 15].

Судя по этому признанию, Сен-Мартен «порвал связи с масонством» [Лотман 1997: 462] задолго до краткого периода сотрудничества с Виллермозом. Недаром в «Крокодиле» эзотерического карьерного продвижения показательно удостаивается, притом по своей воле и на свою беду, только злонамеренный «египтянин», а идеальное духовное братство в представлении Сен-Мартена, чуждое оккультным посвящениям Общество Независимых, носит второе название Общества Одиночек. Такое равнодушие к «внешней» стороне дела объясняет, почему Сен-Мартен не хотел учреждать или организационно оформлять даже своё собственное учение, а термин «мартинизм», впервые употреблённый им самим [MP. № 226], использовал с изрядной долей иронии как сторонний наблюдатель. Его учение, чуждое «внешнему пути», в отличие от комплексных оккультных институций, созданных много позже его смерти и называвших себя «мартинистскими» [Педенко 2018: 73–74], в «зримых» формах принципиально не нуждалось. Более чем прав был Жанс, когда замечал, что «Сен-Мартен ни в малейшей мере не стремился плодить новых последователей своего собственного учения (faire des prosélytes), он желал [иметь] только друзей, которые были бы учениками, да и не его книг, а учениками самих себя» [Gence 1824: 14]. «Мы здесь (в земном мире – М. Ф.) только для того, чтобы делать выбор», заметит он в 1797 г., добавив, что целью объединений людских должен быть совместный поиск истины, а не амбиции их руководителей [MP. № 732]. В написанной незадолго до смерти последней заметке «Моего портрета», он снова скажет:

«Единство заключено не столько в объединениях [людских], сколько в нашем индивидуальном сочленении (jonction) с Богом. Только тогда, когда оно достигнуто, сами собой мы обнаруживаем: мы братья друг для друга» [MP. № 1137].

Отец Сен-Мартена не мог сочувственно отнестись к писательской карьере сына, не говоря уже о пути «свободного мыслителя». «Не будучи в силах загасить мою склонность к глубоким духовным вопросам (les objets profonds)», он пытался «образумить» сына. Когда Сен-Мартену было около тридцати лет, отец дал ему прочитать одну из проповедей иезуита, известного ортодоксальными католическими взглядами, Луи Бурдалу (1632–1704), доказывающую, что в догматах веры рассуждениям не место. После ознакомления с этим трудом Сен-Мартен сказал отцу:

«”С помощью рассуждений отец Бурдалу захотел доказать, что не нужно рассуждать”. Отец мой сохранил молчание и более к делу [моего перевоспитания] не возвращался» (курсив наш – М. Ф.) [MP. № 162].

Примечательным было путешествие Сен-Мартена в Лондон в январе 1787 г., где он пробыл полгода и общался, среди прочего, с первым русским мартинистом князем А.Б. Голицыным (1732–1792), своим учеником [Лонгинов 1867: 159–160], и послом России в Великобритании в 1784–1806 гг. графом С. Р Воронцовым (1744–1832) [MP. № 216], важными фигурами в числе тех «русских», с которыми он поддерживал тесную связь [Лотман 1997: 462–468]. Именно в контексте этого путешествия впервые упоминается, притом отстранённо самим Сен-Мартеном термин «мартинисты» и в связи с Россией, где «Екатерина посчитала нужным сочинить две комедии против мартинистов^[7], которые у неё возбудили подозрения (dont elle avoit pris ombrage). Комедии только увеличили число последователей этого духовного течения (secte)^[8]» [MP. № 226]. По словам Сен-Мартена, митрополит Московский Платон (1737–1812) изложил Екатерине содержание работы «О заблуждениях и истине». Насколько было возможно, Платон успокоил императрицу и представил труд в самом выгодном свете (il lui en rendit le compte le plus avantageux et le plus tranquilisant). Впрочем, несмотря на уговоры своих русских друзей, Сен-Мартен не планирует посещать Россию, по крайней мере, «пока жива эта императрица», а что до последующего времени, то: «я близок к тому возрасту, когда подобные поездки уже без основательных раздумий не совершаются – чем человек старше, тем меньше временем он распоряжается сам» [MP № 226]. Екатерина скончалась в ноябре 1796 г., а в последние годы далёких поездок Сен-Мартен не предпринимал, оценивая тягу к перемене мест вообще невысоко [MP. № 676]. Иногда всплывающее в «оккультных» трудах утверждение о том, что Сен-Мартен побывал в России – не более, чем красивая легенда (его лучшая часть, книги, были и так в России хорошо известны). Посещение Лондона Сен-Мартеном примечательно и потому, что там он познакомился с переводами на английский язык работ Якоба Бёме, выполненными английским теологом-мистиком Уильямом Ло (1686–1761)^[9], собственные труды которого ему пока неизвестны [Saint-Martin 1862: 181]. Бёме, книги которого сам Сен-Мартен переведёт на французский, станет важной фигурой в его жизни. Вообще у себя на родине он был гораздо меньше известен, чем за её пределами, и обязан был ещё прижизненной славой двум странам. Уже в 1782 г. появится перевод его первой книги, «О заблуждениях и истине», на немецкий язык, осуществлённый поэтом и писателем Маттиасом Клаудиусом (1740–1815) [Saint-Martin 1782b], а вскоре – и второй [Saint-Martin 1783–1785]. Переводы его трудов получат большое влияние в Германии через посредство псевдомартинистского «Магикона» [Kleuker 1784] теолога Иоганна-Фридриха Клёйкера (1749–1827) [Faivre 1976]. «Магикон», говоривший о реально существовавшем «обществе неизвестных философов», будет вскоре переведён на русский язык [Полонская 1975: 523], став одной из «масонских книг» [Пыпин 1916: 241–243]. Работы Сен-Мартена привлекают внимание Франца фон Баадера (1765–1841), теолога, близкого романтизму и известного неприятием кантовской философии и сочувствием мистико-иррациональному пути богопознания [Benz 1968: 106–115]. Перу Баадера, оказавшего значительное влияние на своего младшего современника Шеллинга (1775–1854), принадлежат «Толкования на все сочинения Сен-Мартена» [Baader 1860], он даже пытался наладить переписку, но, как сообщает в письме Клёйкеру, почтовый адрес Сен-Мартена смог достать только незадолго до его смерти, и письмо осталось неотправленным [Benz 1968: 107]. Россия и Германия станут двумя странами, которые будут долгое время в первую очередь ассоциироваться с «мартинизмом», хотя как раз в них его «основатель» по иронии судьбы физически и не был. Не только к книге 1797 г. применимы слова Сен-Мартена: «Кажется, что работа эта более доступна уразумению иностранцев, чем французов» [MP. № 750].

Путешествие в Лондон плавно перерастает в итальянский вояж, где Сен-Мартена сопровождает кроме Алексея Голицына масон пиетистской закваски, ученик Виллермоза Карл Фридрих Тиман (1743–1802) [MP № 384]. Тиман, к тому времени уже получивший от императрицы Екатерины звание майора русской армии и назначенный воспитателем её внебрачного сына от Григория Орлова, Алексея Григорьевича, графа Бобринского (1762–1813), впоследствии будет более известен как адъютант князя Н.В. Репнина (1734–1801) [Лотман 1997: 466–467]. Удостоенный основателем современной эзотериологии Антуаном Февром отдельной содержательной биографии [Faivre 2018], Тиман был близко знаком с Сен-Мартеном, от которого удостоился определения: «человек, полный заслуг, познаний и качеств самых выдающихся» [MP. № 65]. Ко времени как раз перед римским вояжем относится известное письмо Сен-Мартена Иоганну-Христиану Эрману (1749–1827), врачу и масону, который позднее стал родоначальником теории жидомасонского заговора^[10], впервые воспроизведённое в журнале Папюса «Инисиасьон» в 1903 г. но с ошибкой в годе (2 июля 1781 г., вместо: 1787 г.). О предстоящем путешествии в Рим в сопровождении «друга Тимана» [Saint-Martin 1903: 60] Сен-Мартен сообщает в конце письма, в пяти параграфах вкратце излагающего его собственные религиозно-философские воззрения в полемике с тезисами Эрмана. Сен-Мартен настаивает на том, что Бог не ответственен за грехопадение человека, введшее в мир зло и телесность. Он отвергает как манихейство (для него зло и материя не совечны добру), так и арианизм, подчёркивая неподвластную разуму идею богочеловечества Христа и уделяя место идее посмертного воздаяния человеку за совершённое зло [Saint-Martin 1903: 56–60].

Рассказ Жанса о том, что Сен-Мартен по возвращении из своих путешествий в Страсбург успел незадолго до Революции удостоиться королевской почётной награды – креста Святого Людовика, вручаемой по выслуге лет за успешную военную службу, не более чем легенда, хотя источник её ясен. По словам самого Сен-Мартена, такое награждение было очень легко устроить, пока «министром без портфеля», занимавшим специально созданную для него должность управляющего военными делами (directeur de la guerre), был Александр де Сен-Морис-Монбарей (1732–1796), с 1778 г. и до своей отставки в 1780 г. бывший государственным секретарём по военным делам [MP. № 153]. Сен-Мартен так и не сумел воспользоваться «благорасположением» к себе жены, дочери и сестры Монбарея – между тем, в 1779 г., во время подготовки к свадьбе его дочери Марии-Франсуазы (1761–1838) с князем Нассау и Саарбрюккена Генрихом (1768–1797) в семье министра одно время даже думали сделать «своего» философа воспитателем юного жениха [MP. № 252]. Когда Сен-Мартен первый раз обратился к Монбарею, министр отказал в награде, сославшись на то, что потенциальный её обладатель уже много лет не служит в армии, и «я на том и успокоился» [MP. № 153]. Когда же уже после отставки Монбарея философ снова заикнулся об ордене, то «тот стал говорить со мной уже совсем по-другому» [MP. № 153]. Резюмировал своё отношение ко всей эпопее с награждением Сен-Мартен следующим образом:

«Будучи человеком, я иногда жалел об этой мелочи, я-то знаю, что когда есть у тебя в руках такая безделушка, она ничего не значит, а вот, когда ты её лишён, она кажется целым миром (то же касается и всех вещей на этом свете). Когда я на дело смотрел здраво, то об ордене и думать и не думал. А когда судил справедливо, я бы сам себя упрекнул, что принял награду, которую не заслужил» [MP. № 153].

Ещё одну попытку достать для Сен-Мартена крест Святого Людовика сделала в конце 1780-х гг. герцогиня Бурбонская, вознамерившаяся назначить его своим оруженосцем (ecuyer), но тогдашний министр по военным делам граф де Пюйсегюр (1727–1807) уже «славно навёл с этим порядок» (y mit bonne ordre) [MP. № 153], философу с военным прошлым отказав. Ложные сведения о получении награды перекочевали из труда Жанса в другие биографии мыслителя: мы читаем о кавалере ордена Святого Людовика Сен-Мартене, в частности, у Каро [Caro 1852: 39] и Уэйта [Waite 1901: 449].

Осенью 1788 г. после возвращения из череды путешествий Сен-Мартен переезжает в Страсбург и начинает знакомство с трудами Бёме, переводы которых авторства Ло он ранее читал [Matter 1862: 159–160]. Двумя самыми важными фигурами в жизни Сен-Мартена в страсбургский период становятся эльзасский писатель-мистик и масон, ученик Виллермоза Фредерик-Рудольф Зальцман (1749–1821) [Keller 1984; Нефёдов 2015: 154–156] и живо увлекавшаяся мистицизмом Шарлотта Бёклин (урождённая Рёдер, 1743–1820), жена принадлежавшего к знатному эльзасскому роду Бёклин фон Бёклинсау дипломата, естествоиспытателя и композитора Франца-Августа Бёклина (1745–1820). Пребывание в Страсбурге, который Сен-Мартен называл своим раем [MP. № 282], и изучение трудов Бёме – самый счастливый период его жизни, который будет продолжаться чуть менее трёх лет. Рядом с Сен-Мартеном была женщина, удостоившаяся исключительно тёплых слов, Шарлотта Бёклин:

«Есть у меня на свете подруга, каких нет. Я знаю, что только с ней душа моя может как она того хочет раскрыться и заняться великими предметами, которые меня занимают. Только её я знаю – ту, которая может занять такое место, какое я хочу, чтобы мне быть полезной» [MP № 103].

В дневнике Сен-Мартена, когда он пишет о своих отношениях с Бёклин, проскальзывают совсем непривычные, на первый взгляд, нотки:

«Уже три года там (в Страсбурге – М. Ф.) я каждый день виделся со своей близкой подругой (amie intime), уже давно мы вынашивали мысль начать совместную жизнь, не имея возможности её воплотить в жизнь. Наконец, мы свой замысел осуществляем» [MP. № 187].