Замок де Фавентин помещался в глубине сада, обнесенного решеткой, спускавшейся к Сене. Сидя на террасе у ворот ограды, Жильберта часто любовалась живописной рекой, плескавшейся внизу у ее ног. Здесь она читала, мечтала или болтала с Пакеттой, своей горничной и наперсницей.
Однажды утром обе девушки по обыкновению заняли свои обычные места, в тени каштана, живописно раскинувшего свои густые ветки.
Обе они о чем-то оживленно болтали вполголоса, низко наклонившись друг к другу, так что белокурые волосы Жильберты совершенно касались черных кудрей Пакетты.
Хорошенькие щечки Жильберты рдели от возбуждения, как цветок персика.
– Давно ли это продолжается? – спросила Пакетта, внимательно выслушав возбужденный рассказ своей госпожи.
– Вот уже три недели.
– Неужели?
– Да, ровно три недели я ежедневно нахожу утром у себя на балконе букет цветов и в нем стихи.
– Преподносить букеты ежедневно – это легко, конечно, но стихи… Одно из двух: или этот любезный незнакомец талантливее наших модных стихоплетов, или у него в памяти приготовлен большой запас стихотворений на случай.
– У тебя злой язык!
– Можно ли мне задать вам один вопрос?
– Говори!
– Скажите мне откровенно, положа руку на сердце, какое впечатление производит на вас появление этих стихов и букетов?
– Кажется, я немного безрассудна!
– Я не понимаю вас, барышня, это не ответ!
– Хорошо, так знай, что меня возмутила смелость этого незнакомца!
– Ну конечно, – а потом?.. – Потом я привыкла!
– До такой степени, что теперь?..
– Теперь мне кажется, что я не могла бы ему запретить этого тайного обожания, раз до сих пор я не остановила его.
– И вы не подозреваете, кто бы это мог быть? – Уверяю тебя, не могу догадаться.
– Неужели никого нельзя заподозрить?
– Буквально никого!
– А графа де Лембра?
– Моего жениха, что ты! Он видится со мной ежедневно, свободно может говорить, когда ему вздумается. К чему бы ему эти таинственные подношения букетов и цветов?
– Может быть, простое внимание!
– Нет!
– В таком случае, может быть, простое испытание?
– Граф не нуждается ни в испытании меня, ни в покорении моего сердца. Он так же уверен в моей верности, как в слове моего отца!
– Стало быть, все это ни к чему?
– Да, ни к чему! Через месяц моя свадьба. И воспоминание об этом странном приключении лишь вызовет у меня лишнее сожаление!
– Лишнее сожаление?! Вот видите, вы не любите графа де Лембра и все-таки выходите за него замуж.
– Но что же мне делать?
– Вам нужно отказать! Честное слово, я бы и минуты не колебалась! – проговорила Пакетта, энергично встряхивая хорошенькой головкой.
– Ты – дело иное, ты свободна. Ты не обязана заботиться о семье, не обязана поддерживать чести рода!
– Да, это правда, но…
– Если бы даже я отказала, так ведь решение отца тверже моей воли! – грустно продолжала Жильберта.
Да, Пакетта, ты счастливее меня: ты свободно можешь любить, а я любить не смею!
В саду послышались голоса. Жильберта вздрогнула и замолчала. В тот же момент на террасе появилась маркиза де Фавентин под руку с графом. Жильберта невольно вскрикнула от неожиданности.
– Я, кажется, испугал вас? – спросил Роланд.
– Нет, это так! – пытаясь улыбнуться, ответила молодая девушка.
Поцеловав руку невесты, Роланд вернулся к маркизе, – поместившейся на каменной скамье, которая окружала платан. Заметив неуловимый жест матери, Жильберта уселась рядом с женихом, но, не принимая участия в разговоре, задумчиво устремила глаза вдаль и вся отдалась своим думам.
– Вы так грустны сегодня, скажите, не случилось ли чего-нибудь? – спросил граф, пристально всматриваясь в задумчивое лицо невесты.
– Извините, пожалуйста, мою рассеянность, но, право, ничего не случилось.
«Странно!» – подумал Роланд хмурясь.
Разговор не вязался. Видя это, граф решил переменить тему и, вынув из кармана ящик для драгоценных вещей, тончайшей работы, с гербом маркизов де Фавентин, учтиво положил его на колени молодой девушки.
– Зная, что вы очень интересуетесь изящными вещицами, я осмелился заказать для вас эту безделицу одному флорентийскому ювелиру! Окажите мне честь принять эту игрушку! – проговорил граф.
Снисходительно улыбнувшись, молодая девушка внимательно посмотрела на прелестный подарок.
– Да, действительно, это очень изящная и дорогая игрушка! – сказала она равнодушно.
– Жильберта, неужели ты не можешь учтиво поблагодарить графа? – заметила с укоризной маркиза.
– Простите, я забылась! Сердечно благодарю вас, граф, за память! – холодно проговорила молодая девушка.
«Холодна, как мрамор. Неужели я ошибся?!» – снова пробормотал граф. Опять воцарилось неловкое молчание. Вдруг, к удовольствию всех трех действующих лиц этой сценки, издали наблюдаемой Пакеттой, вдали показались маркиз и Сирано де Бержерак.
Молодой человек изящным поклоном издали приветствовал дам и учтиво подошел к руке маркизы. – А, господин Бержерак, как я рада снова видеть вас у себя!.. Ведь уже целые две недели вы лишали нас Своего милого общества! Может быть, вы были больны? – спросила маркиза, обрадованная приходом гостя.
– Да, я был все это время занят, но не выходил из второстепенной роли! – весело проговорил Сирано.
– Иначе говоря, вы дрались? – спросил Роланд.
– Да, но совершенно не по моей вине. Я был секундантом у Бризайля, который дрался, ей-Богу, не помню из-за чего, затем поддержал Канильяка, причем лично для меня осталось лишь приятное воспоминание вот об этой царапине на носу.
– Ну, это пустяшные ссоры, но я слышал, что у вас были действительно серьезные столкновения! – сказал маркиз.
– Позвольте узнать, какие?
– Я слышал, что вы серьезно повздорили с Покленом, укравшим у вас из «Педанта» целую сцену и вклеившим ее в свои «Плутни Скапена».
– А, вы об этом!
– Но, как я вижу, вы очень хладнокровно относитесь к этой истории?
– Чего же мне волноваться? – спросил Бержерак, пожимая плечами. – Положим, это верно, что Мольер заимствует у меня, но ведь об этом все знают и все говорят, так что мне нечего мстить. Притом раз он находит нужным красть мои мысли, то этим доказывает только, что они хороши, иначе он не проделывал бы этого так часто!
– Конечно, вы правы!
– Но вот что меня возмущает до глубины души: он приписывает своему воображению все, чем обязан лишь памяти, иначе говоря, в отношении многих своих произведений он разыграл лишь роль акушера, а называет себя отцом!
Взрыв хохота служил ответом на его слова. Лед был, наконец, сломан, и веселье Сирано сообщилось всей компании.
– Право, вы гораздо лучше, чем о вас говорят! – заявил, улыбаясь, маркиз.
– Э, не думайте лучше распространяться об этом. Если моя репутация плоха, то это значит, что я дал время своим врагам испортить ее! – заметил небрежно Сирано. – Поговорим лучше о вас. Вероятно, за это время накопилось много хороших новостей!
– У меня лишь одна, но зато самая радостная: через месяц наша свадьба! – сказал Роланд.
«Кажется, бедное дитя не особенно восхищено столь заманчивой будущностью!» – подумал Сирано, подмечая невольный жест Жильберты при последних словах жениха.
– Счастлив тот смертный, который заранее знает час своего блаженства! – проговорил он вслух, поднимаясь с места.
– Вы обедаете с нами, господин Бержерак? – спросила маркиза.
– К величайшему моему сожалению и прискорбию, не могу, так как я принужден покинуть ваше уважаемое общество.
– Так скоро?
– Меня ждут в бургонском замке! – Ну, это лишь предлог!..
– Уверяю вас, что этот предлог из плоти и крови, маркиза! Это – мой секретарь Сюльпис Кастильян.
– О, он может подождать!
– Останьтесь, прошу вас, а после обеда вы прочтете нам кое-что из ваших новейших произведений! – проговорила Жильберта, подходя к молодому человеку.
– Если вы приказываете! – сказал Сирано, – я не осмеливаюсь иметь ни одного атома собственной воли! Итак, я остаюсь, маркиза! А не пройтись ли нам до обеда к Новому Мосту! Говорят, что Бриоше ставит сегодня какой-то новый фарс, в котором, к величайшей радости зевак и шалопаев, моя особа представлена в весьма комичном виде.
И Сирано принялся высчитывать все приманки, какие может дать сегодня Бриоше. Вдруг его слова были прерваны какой-то странной музыкой, долетавшей с берега. У решетки сада внизу, на берегу Сены, стояли двое мужчин и молодая женщина, одетые в живописные, яркие костюмы. По-видимому, это были бродячие цыгане. Перевесившись через решетку, Сирано залюбовался этой оригинальной группой музыкантов. Действительно, они производили сильное впечатление: женщина поражала своей красотой, а ее товарищи, одетые в мишурное тряпье, изумляли своей гордой, полной достоинства осанкой.
– Почему бы не пригласить этих странствующих музыкантов сюда? Уверяю вас, маркиз, что вблизи они произведут еще лучшее впечатление! – проговорил Сирано, забывая и Новый Мост, и Бриоше с его новым фарсом.
– Я согласен с вами! Ну а ты, Жильберта, что скажешь? – отвечал маркиз.
– Мне все равно, как хотите! Позовите их, пожалуйста, сюда, господин Бержерак!
– Эй вы! Заходите сюда, да поживее, и покажите нам свое искусство! – проговорил Сирано, подзывая цыган.
Пакетта раскрыла дверь ограды, и трое музыкантов вошли на террасу.
Вдруг один из мужчин, заметя Сирано, быстрым и незаметным движением опустил свои черные волосы на смуглое лицо. Если бы Сирано внимательно присмотрелся к нему, то очень легко узнал бы в нем нищего, остановившего его ночью на берегу Дордоны. Но Сирано, вероятно, уже забыл эту историю, притом все его внимание было поглощено рассматриванием его товарища.
Это был совершенно еще молодой, стройный и красивый юноша с загорелым, гордым, но словно несколько грустным лицом, совсем не цыганского типа.
О чем думал Сирано, так пристально всматриваясь в этого стройного блондина? Вероятно, он сам не мог бы дать себе в этом отчета, так как немного погодя, по-видимому, отогнав от себя какую-то неопределенную, назойливую мысль, тряхнул головой и подошел к музыкантам:
– Ну, продолжайте свою музыку, если не знаете чего-нибудь другого!
Тот из цыган, который казался начальником этой маленькой труппы, гордо выступил вперед и, как можно больше изменяя голос (он еще не забыл урока, данного ему ночью всадником), сказал вежливым тоном:
– Редко кто любит теперь музыку, потому мы имеем про запас кое-что другое!
– Посмотрим!
– Я знаю прекрасные фокусы с кубками, моя сестра Зилла отлично ворожит, а наш брат, Мануэль, неподражаемый имровизатор-поэт и лютнист.
– Теперь лишь предстоит забота о выборе, – смеясь, заметил Сирано. – Ты поэт? – обратился он к блондину.
– Да, иногда!
– Стало быть, мы коллеги с тобой. Приветствую тебя во имя Аполлона!
– Благодарю вас, господин Сирано! – учтиво кланяясь, проговорил молодой музыкант.
– Как, ты меня знаешь? – удивился де Бержерак.
– Да, так же как и весь Париж!
«Странно, непонятно, – этот голос, лицо, вот так и кажется, что я их где-то слышал, где-то видел…» – подумал Сирано, еще пристальнее всматриваясь в Мануэля.
– Что с вами, мой друг? – спросил Роланд, заметя странное выражение его лица.
– Так… ничего, – ответил поэт, приходя в себя. – Я наблюдал за моим молодым коллегой. Ведь признайтесь, поэт – это довольно интересное и притом редкое существо!
Минуту продолжалось молчание. Сирано по-прежнему не спускал глаз с Мануэля, а тот в свою очередь пожирал глазами Жильберту, приводя ее этим в сильное и непонятное волнение; Зилла же устремила свои блестящие глаза на Мануэля. Роланд с недоумением посматривал то на того, то на другого, стараясь отыскать хоть у кого-нибудь объяснения этой немой, сцены.
Что касается второго музыканта, то он был поглощен лишь одной заботой – не попадаться на глаза Сирано, присутствие которого сильно смущало его.
– Ну, прекрасная мечтательница, не хотите ли вы узнать свою судьбу? – обратился вдруг Сирано к Жильберте.
– С удовольствием! – ответила та, подходя к музыкантам и подавая руку цыганке.
– Говорите откровенно, я не боюсь своей судьбы! – произнесла молодая девушка.
– Любовь в тумане, неожиданность и разочарование; опасная борьба, потом после борьбы счастье или смерть! – сказала гадалка.
– Благодарю вас!
– Таинственна, как древний оракул! – насмешливо заметил Сирано. – Ну а теперь погадайте-ка мне, прекрасная сивилла! – обратился он к Зилле.
– С удовольствием! Короткая, бурная жизнь, преследования, сражения!
– Все, что я люблю! Ты славно гадаешь, дитя мое. Но конец, каков конец будет?
– Я не могу определить вашей смерти!
– Вероятно, от удара шпаги; кстати, я давно заслужил уже его.
– Нет! – решительно заявила молодая девушка, пристально всматриваясь в руку Сирано.
– Будь по-твоему! Теперь ваша очередь, Роланд!
– Не стоит: ведь я не верю в предсказания! – проговорил тот.
– Я тоже не верю, но надо же, черт возьми, дать им заработать!
– Вы правы! – согласился Роланд, протягивая свою руку.
– Ваша рука, граф, это чрезвычайно таинственная книга, ее трудно читать, и вы были правы, не желая моего предсказания! – произнесла вдруг гадалка, едва взглянув на протянутую ей руку.
– Неужели?
– Все так таинственно, так темно в этих линиях… Позвольте мне немного подумать.
– Разве есть что-нибудь опасное?
– Возможно!
Опустив голову и устремив глаза на руку графа, Зилла погрузилась в рассматривание ее линий.
В то время как все присутствующие увлекшись этой сценой, на террасу вошел скромно одетый молодой человек с лукавой физиономией и незаметно присоединился к маленькому обществу. Это был Сюльпис Кастельян, секретарь Сирано. Прождав напрасно своего господина в бургонском замке, он пришел за ним в замок де Фавентин.
– Молчи и жди, ты мне нужен! – шепнул ему Бержерак.
Между тем граф Роланд стал уже раздражаться долгим молчанием гадалки.
– Ну, говорите же, наконец! Ведь вы заставляете себя ждать! – сердито произнес он.
– Нет, я не могу вам сказать этого! – проговорила Зилла, отстраняя руку графа.
– Тайна? Это очень удобно! – насмешливо заметил граф.
– Мое молчание удобно, но… для вас! – сказала с ударением гадалка, устремляя свои проницательные глаза на насмешливо улыбавшееся лицо графа.
– Ну, довольно этого шарлатанства, лучше спойте нам какой-нибудь любовный романс! – прервал граф, пожимая плечами.
– Это уж дело Мануэля! – заметил старший музыкант.
– Ну-ка, соберись с силами и скажи какую-нибудь импровизацию прекрасной барышне! – обратился он к молодому человеку.
Слова товарища страшно смутили поэта. Подняв свои почти совсем помутившиеся глаза на Жильберту, он сейчас же низко опустил голову, как бы под тяжестью какой-то подавляющей мысли. Потом вдруг лицо его изменилось, глаза зажглись энергией, и, гордо подняв голову, он подошел к молодой девушке.
– Его взгляд страшно волнует меня! – прошептала Жильберта на ухо хорошенькой служанке.
– У него такой самоуверенный, гордый вид! – ответила шепотом Пакетта.
Сирано снова задумался, глядя на поэта, привлекавшего всеобщее внимание.
Тем временем, сыграв сначала тихую прелюдию, тот робко запел. Голос его вначале дрожал, но, постепенно овладевая своим волнением и увлекаясь, певец продолжал уже уверенным голосом:
Ужели оттого, что злой судьбой гонимый,
Воспитанник цыган, рожденный близ ручья
И ласк лишенный женщины любимой,
У ног ее напрасно стражду я,
Что мне улыбкою блаженной
Она не озарит очей.
Я должен погасить в груди огонь священный
И не встречаться больше с ней?!
Она пройдет с спокойным выраженьем,
Не взглянет даже на меня.
И тени легкого смущенья
Не разбужу в душе я у нее.
О, в ней мой рай, мое блаженство!..
– О Боже, это он! – прошептала Жильберта.
Между тем певец продолжал:
И я бы умер лишь за то,
Чтоб только это совершенство
Коснуться губками могло
Той розы, где мое лобзанье
На лепестках бы замерло,
Смешавшись с розы той благоуханьем…
И случайно или умышленно импровизатор очутился у огромной каменной вазы, покрытой тонкими колючими ветками цветущей розы. Кончая тихим, мелодичным аккордом свою песню, он вдруг протянул руку к вазе и, сорвав цветок, преклонил колена пред молодой девушкой. Украдкой прижав розу к губам, он почтительно поднес ее Жильберте.
– Нахал! – крикнул Роланд, бросаясь к нему с дрожащими от гнева губами; затем, вырвав цветок из рук поэта, граф грубо растоптал его ногой.
Мануэль рванулся было к графу, но, встретя его насмешливый, полный презрения взгляд, невольно опустил голову и с краской стыда и бессилия на лице молча отступил назад.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке