Глава VII

Мрачная страница из жизни Фрикэ и Пьера де Галя. – Берлога бандитов моря. – Борьба до смерти и дорого купленная победа. – После четырех дней плавания. – Новая Гвинея или Полинезия. – Самый большой остров в мире после Австралии. – Горцы и береговые жители. – Роскошная флора. – Первый выстрел Пьера де Галя. – Вкусное жаркое. – Кенгуру. – Проект запаса съестного для долгого плавания. – Особенная мука. – Саговое дерево.

Рассвет уже приближался, когда Пьер проснулся. Фрикэ не спал и задумчиво глядел на горевшее в вышине созвездие Южного Креста.

– О чем ты задумался? – спросил Пьер де Галь, заметив, что его друг помрачнел.

Парижанин вздрогнул, словно пробудившись от сна. Быстро овладев собой, он заговорил медленным и торжественным тоном, странно противоречившим его обычной веселой болтовне.

– Уж не в первый раз, – начал он, – моя нога попирает коралловый риф. Наше пребывание здесь воскресило в моей памяти один из самых драматических эпизодов моей жизни, полной всевозможных треволнений. Не прошло еще трех лет с тех пор, как другой коралловый риф, очень похожий на этот, был театром кровавой битвы. Экипаж французского крейсера, – все храбрецы как на подбор, – преследуя без устали таинственных бандитов, загнал их наконец в берлогу – остров, находившийся от Парижа на 143° долготы на восток 12°22′ широты на юг, то есть отсюда, по крайней мере, на сто восемьдесят лье.

– Мой корабль «Молния»! – вскричал Пьер прерывающимся голосом. – Командир де Вальпрэ… мой офицер.

– А! И ты вспомнил, старый дружище. Да, подобные приключения не забываются.

– Да! О, как это было ужасно!

– Это была целая шайка злейших врагов общества, известных нам под именем бандитов моря!..

– Самое подходящее для них имя…

– Как бешеные отбивались они от нас. Стой они за правое дело, этих извергов сочли бы героями. Бледно-розовые верхушки подводных кораллов окрасились в темно-красный цвет. Коралловый остров, прозванный «кровавая пена», утратил свой прекрасный цвет и превратился… о, страшно вспомнить…

– Какая ярость! Сколько ожесточения! Какая бешеная резня!

– Помнишь, Пьер, тот убийственный огонь, встретивший нас в темном, узком проходе, куда мы ползком добрались, предводительствуемые командиром. Эти громовые удары, потрясающие грот; блеск молний, беспрестанно пронизывающих мрак ночи, оглушительный свист, обломки скал, отбиваемые пулями, стоны умирающих…

– Да, помню… Разве это можно позабыть?

– Тяжело досталась нам победа… А все-таки это было славное время.

– Да, время хорошее… А храбрый доктор Ламперриер, а господин Андрэ, мой приемный отец и брат?..

– А помнишь командира де Вальпрэ, самого удалого из всех моряков?

– Передо мной снова оживает эта кровавая битва, которой закончилась экспедиция: капитан пиратов, один посреди огромной залы с коралловыми сводами, отливающими кровью при сильном блеске электрических фонарей… Вот он поднял карабин… целится в дощечку из толстого стекла, прикрепленную в глубине грота, и кричит громовым голосом: «Вот где могила бандитов моря!» Раздался оглушительный выстрел… Стекло разлетелось вдребезги. Вода хлынула в грот, поглощая убитых и раненых, друзей и врагов. Затем звуки рожка… Отступление…

– Да, отступление, только после победы.

– Однако, Фрикэ, ты смущен, дрожишь… Почему? Разбойников уничтожили. Андрэ стал другом командира, ты моим, и все остались довольны. Правду сказать, тяжелая досталась вам обоим работа, особенно если учесть, что на военном корабле вы были простыми пассажирами. Без вас не одержать бы нам победы!

– Да я нисколько не смущен, это тебе просто показалось, а все же меня сильно беспокоит одно обстоятельство, и скрывать его я не буду: меня томит предчувствие, что враги наши не погибли. Шайка бандитов моря очень многочисленна, организация ее хорошо продумана, и мне просто не верится, что она уничтожена без следа.

– Как не верится? Неужели ты думаешь, что этот проклятый корабль, способный в одно мгновение ока превратиться в бот или простую шхуну, приводимый в движение не паром, а какой-то чудодейственной машиной, скрывавший свою артиллерию, как какой-нибудь жалкий торговец трески, дьявольское изобретение, не поглощен морской пучиной?

– Потонул-то он потонул. Но было ли это следствием порчи? Сомнительно что-то. Кто может поручиться, что это чудо современного строительного искусства не было способно превратиться во что-нибудь новое, например, в подводный корабль?.. Повторяю, кто может поручиться, что из морской пучины он не выплыл еще более крепким, еще более способным противостоять всякой опасности и по-прежнему не рассекает волн морских?

– Все возможно. Но все-таки старый мошенник, глава всей шайки, живший в Париже чуть не по-царски и бросившийся в водосточную трубу, убегая от преследований полиции, вознамерившейся посадить его в тюрьму за все проделки, – этот-то уж наверняка погиб!

– Да, говорят, что после грозы в водосточной трубе, соединенной с домом, в котором жил этот предполагаемый главарь бандитов, был найден труп с лицом, изъеденным крысами и ставшим неузнаваемым. Ты думаешь, это был он?

– Гром и молния! Пожалуй, ты прав! Но тогда, если это была ошибка, нам придется все начинать сначала.

– Без сомнения, и вдобавок при неблагоприятных обстоятельствах: сейчас мы в самом плачевном положении. Бедность-то наша – еще куда ни шло, но вот беда: мы не одни.

– Да, у нас на шее ребенок. Бедная малютка!..

– Ты не забыл ее?

– Что с тобой! – воскликнул Пьер де Галь. – Мне позабыть это милое существо! Она стоит, как живая, передо мной с длинными белокурыми косами и голубыми, как это дивное небо, глазами… У меня в ушах и сейчас звучит милый голос, тихо нашептывающий слова утешения: «Мой милый Пьер, да ведь вы тоскуете по морю, ступайте туда и поскорее возвращайтесь назад. Мне будет тяжело расстаться с вами, мне будет очень скучно без вас, но я буду писать вам. Для моряка тоска по океану то же, что для нас тоска по родине. Я понимаю, я чувствую вашу тоску, недаром я дочь моряка»… Ах! Музыка такая, как эта, мне приятнее шума волн и команды на море, она нежит мой слух и живет вот здесь! – закончил Пьер, ударяя могучим кулаком в грудь.

– Дочь моряка, – печально ответил парижанин, – она глубоко убеждена, что отец ее был честным человеком, вполне достойным имени матроса, и не ведает, что он затоптал это имя в грязь, сделавшись пиратом.

– Она! Бланш! Дочь Флаксхана, главаря бандитов моря! Хорошо еще, что только мы знаем эту ужасную тайну и никогда не выдадим ее. Наша маленькая сестренка Бланш будет счастлива.

– Отец ее умер, раскаявшись. Вина его прощена. Ты прав: дитя будет счастливо…

– Да, забота о ее счастье тяжелым гнетом лежит у меня на сердце. Чем больше я думаю об этом, тем неестественнее мне кажутся все последние несчастия. Господин Андре разорен, доктор тоже, у командира осталось только его жалованье, на которое он должен содержать мать и сестру. И все это случилось меньше, чем за два года. Господин Андрэ, желая поправить свое расстроенное состояние и оставить что-нибудь своей приемной дочери, организовал на последние средства компанию «плантаторов-путешественников» в Суматре. Мы встретились с ним перед отъездом, он пригласил меня, я согласился; ты был тогда в Тулоне, куда тебя вызвали, и мы отправились в обществе доктора. Поначалу все шло хорошо; но потом мы поплыли в Макао искать работников. И эта прогулка при совершенно ясной погоде сводит нас с бандитами моря; на нас нападают, грабят и, вдобавок, запирают. У нас отняты все возможности действия, и мы втроем, третий чуть не дитя, сидим сложа руки на неизвестном подводном рифе, недалеко от берегов Новой Гвинеи.

– Уж не думаешь ли ты, – смущенно возразил Пьер, – что последнее наше несчастье – дело рук наших врагов?

– А почему бы и нет?

– Мы теряем время по пустякам; пора, наконец, взять реванш. Нам необходимо во что бы то ни стало и как можно скорее возобновить наше прерванное плавание, добраться до цивилизованных стран, бороться, энергично бороться с несчастиями…

Пробыв на пустынном острове до полудня, путешественники спустили пирогу на воду и, запасшись черепахами, вскоре оставили далеко за собой коралловый риф, кратковременное пребывание на котором пробудило в них так много дорогих, полных драматизма воспоминаний.

Четыре дня они плыли, не встречая на своем пути ничего, кроме нескольких больших земель, отделенных от них группой островов, принимаемых Фрикэ за острова Антрекасто. Там обитали чернокожие, столь же гостеприимные, судя по проклятиям и угрожающим жестам при появлении пироги французов, как и жители острова Вудларка.

Высадиться на берег было невозможно, несмотря на огорчение Пьера, которому хотелось отдохнуть на земле, а главное, полакомиться чем-нибудь более питательным, чем дрянь, захваченная на скорую руку.

К Фрикэ снова вернулась обычная веселость, и он, позабыв невзгоды, бесцеремонно потешался над самим собой и над товарищами.

– Мой начальник Пьер, – говорил он, – сильно занят своим желудком. Пускай он подождет немного, и его угостят, как в самом лучшем бульварном ресторане.

– Гм! – злился добродушный моряк. – Бульвары! Ох, как далеко они от нас. А ты с такой охотой уничтожаешь эту дрянь, как будто она приготовлена из самой лучшей пшеничной муки…

– Дрянь? Вот как! – перебил его Фрикэ. – Дрянь! Эти кокосы, бананы… Да я у тетушки Шеве не видал ничего подобного.

– Молчи, бездельник; сразу видно, что в течение пятнадцати лет ты не умирал ни разу с голода.

– А разве ты не знаешь, что воздержанностью я превзойду и самого верблюда.

– Так чего ты хнычешь?

– Совсем не хнычу. Меня убивает лишь то, что мы почти не подвигаемся вперед, теряя время по пустякам. А это так невыносимо. Не правда ли, Виктор?

– Ui, messel, – застенчиво ответил молодой китаец.

– «Да, сударь, нет, сударь», нечего сказать, не разнообразен твой разговор, мой милый мальчик, – продолжал Фрикэ. – Нас здесь трое, и мы друзья, не так ли? К чему эти глупые церемонии? Отбрось ты их, как ненужную вещь. Зови каждого из нас просто по имени.

– Ui, messel.

– Говори Фрикэ, Пьер де Галь.

Бедный Виктор молчал, еще слово – и он, кажется, разрыдался бы.

– Да будет тебе, дурачок, ты видишь, что с тобой шутят. Хохочи вместе с нами. Называй нас, как тебе вздумается. Ты милый маленький человек, и мы оба любим тебя от души.

И старый моряк протянул Виктору мускулистую руку, а Фрикэ, глядя на него добрыми глазами, старался успокоить мальчика.

– Да ну, перестань печалиться. Мы дети Парижа… Париж это Пекин Франции, мы все от природы немного насмешливы, но зато мы люди сердечные, и если уж кого полюбим, – преданы ему, как пудель своему хозяину… Вот и опять соврал: ну, какой смысл толковать о пуделе уроженцу страны, где все собаки голые, как череп педагога… А! Господин Пьер, настала, наконец, и ваша очередь полакомиться. Сейчас можно будет раздобыть кое-что и для вас. Вы знаете, что такое саго?

– Нет, не знаю.

– Ну, так узнаете. Примемся за приготовления к высадке на берег; через несколько часов мы будем в Новой Гвинее.

– Ты думаешь, что мы наконец у берега и наши странствования окончены?

– Я в этом уверен, если только, – хотя это, кажется, невозможно, – мы не сбились с пути.

– О, за это я ручаюсь.

– И я тоже. Тем более, что эта высокая цепь гор, так отчетливо вырисовывающаяся на горизонте, может выситься лишь на громадном пространстве. Но вот что хорошо: чем обширнее земля, тем реже она населена.

– И, конечно, людоедами.

– В большей части, конечно, да. Но нам, может быть, посчастливится не попасть к каннибалам. Все зависит от случая. Но все-таки такого приема, какой нам был оказан на острове Вудларке, нам нечего опасаться. Папуасы, населяющие этот материк, общаются с европейцами.

– Материк, ты говоришь?

– Мне кажется, что Новую Гвинею вполне можно так назвать, ведь после Австралии это самый большой остров на свете.

– Неужели?

– Если память мне не изменяет, он имеет четыреста лье длины и сто тридцать ширины, и поверхность его равняется сорока тысячам географических миль.

– Лакомый кусочек земли, нечего сказать.

– Но, к сожалению, малоизвестный. Западный берег все-таки еще посещаем, там даже есть несколько голландских учреждений, но здесь ничего подобного нет.

– Вернемся к жителям…

– Жители, по мнению одних, помесь малайцев с эфиопами.

– По-моему, они не походят ни на тех, ни на других.

– В этом я с тобой согласен. Их делят даже на две категории: арфаки, или горцы, и папуасы, или береговые жители.

– Папуасы?

– Да! Ты, конечно, знаешь, что Новую Гвинею называют иначе Папуазией; название арфаки произошло, по всей вероятности, от цепи гор с тем же названием. Но считать поэтому, что жители внутренней страны тоже арфаки, пожалуй, будет немного рискованно.

– Какое нам дело до всего этого?

– Папуасы, или береговые жители, не помню где я читал о них, менее свирепы, чем горцы. Помнится, что жители деревеньки Дорей, где есть голландская резиденция, живут в согласии как с белыми, так и с малайцами, доказательством чего служит то, что когда путешественники или купцы пристают к берегу со стороны гор, папуасы с ужасом им кричат: «Арфаки! арфаки!»

– А далеко эта деревенька Дорей, жители которой связаны с цивилизованным миром?

– Около четырехсот лье отсюда на северо-востоке, а мы как раз находимся на юго-востоке.

– Ах, черт побери! Надо много времени, чтобы миновать этих арфаков.

– Мне кажется, лучше обойти всю эту местность и направиться прямо на Буби.

– Это еще что такое?

– Я уже говорил, что готовлю тебе сюрприз.

– Это очень любезно…

– Во всяком случае, пристать куда-нибудь необходимо. Надо отдохнуть от утомительного переезда с «Лао-Дзы» и запастисть провизией… Я предлагаю вот что. Пристав куда-нибудь, мы выберем надежное место, куда и спрячем наше оружие, провизию и инструменты, – одним словом все, что нельзя взять с собой.

– В гротах не будет недостатка.

– Потом мы отведем нашу пирогу и спрячем ее так, чтобы о нашем прибытии сюда никому не было известно.

– Превосходно! Твой проект я вполне одобряю. Теперь остается только привести его в исполнение… Вот и земля… причаливай потише.

Высадка на берег обошлась без приключений, и план парижанина был приведен в исполнение. Когда пирога и ее содержимое были тщательно спрятаны и замечено место, чтобы можно было, когда понадобится, отыскать все это без лишних затруднений, путешественники, захватив с собой оружие, топор и пилу, удалились внутрь страны.

Через несколько минут они потеряли берег из виду и очутились, точно по волшебству, среди восхитительной флоры. Представьте себе скромный луг, прихотливо разукрашенный гигантскими роскошными растениями и фантастически разбросанным там и сям мелким кустарником. Мимозы, тропические растения, индийский дуб, мускатное дерево, коричневый лавр, хлопчатник, хлебное дерево, пальмы всех сортов, папоротники, бобовое растение с чудного цвета листвой, гигантские «не тронь меня», верхушки которых сплелись вместе и образовали вечнозеленый непроницаемый свод. Все усеяны крупными яркими цветами и перевиты ползучими лианами.

Любуясь этой восхитительной картиной, Фрикэ все-таки не забыл о необходимых мерах предосторожности. Проворно, одним взмахом топора он делал на стволе гигантских ятрышников чуть заметные зарубки.

– Это для того, чтобы отыскать дорогу назад.

– А вот это на завтрак, – быстро проговорил Пьер де Галь, делая выстрел по направлению кустарника.

Целая стая голубей с шумом вылетела из-под густой листвы, а попугаи, разбуженные этим непривычным шумом, наперебой тараторили и громко протестовали.

– Завтрак-то улетел от нас, мой старый дружище Пьер.

– Куда ты смотришь? Мой завтрак не сидел так высоко. А если бы ты видел, как он галопировал сейчас, подпрыгивая, как лягушка величиной с целого барана. Вот была потеха-то…

Пьер кинулся в кустарник и через минуту появился, волоча за ногу уродливое четвероногое, светло-серая шелковистая шерсть которого была пробита пулей.

– Погляди-ка, съедобно ли оно?

– Э! Э! Это съедобное. Счастливая у тебя рука для дебюта. Это прелестный кенгуру.

– Чудесно. Обдерем поскорее животное, а ты, чтобы не терять времени, разводи костер.

– Какое нетерпение…

– О, что касается до меня, я готов сейчас, пожалуй, съесть котлеты из слонового мяса, филе тигра, даже филе бешеной собаки, и им бы не побрезговал.

– А! Так вот он какой, кенгуру. Я очень рад за всех нас. Это пресмешное животное; задние ноги длиннее передних чуть не в шесть раз, хвост длиннее метра, а голова хорошенькая, как у газели.

– Ну, несчастные голодные, сейчас мы примемся за дележ добычи! Нет ни хлеба, ни вина, зато мяса вдоволь.

– Если б ты захотел подождать, можно было бы раздобыть и то, и другое.

– Подождать, когда я голоден, как корабельная крыса!.. Ты с ума сошел, мой милый!

Однако Пьеру недолго пришлось дожидаться. Костер ярко пылал, и кенгуру на тонком вертеле превосходно жарился, распространяя возбуждающий аппетит запах.

Фрикэ и Виктор, пока их друг с широко раздутыми ноздрями наблюдал за жарким, исчезли и вскоре вернулись, нагруженные, как мулы контрабандистов.

– Вот тебе и десерт, обжора. Бананы, манговые ягоды и ананасы. Ты доволен?

– Как адмирал.

– Так начнем обед, мы голодны, как волки.

Когда волчий аппетит был немного удовлетворен, Фрикэ, ко всеобщему удивлению не сказавший ни слова во время еды, заговорил первым:

– Сейчас, когда мы порядком подзакусили, друзья мои, если только вы захотите послушаться моего совета, займемся заготовкой провизии на будущее. Такой случай, как сегодня, редко выдается, тем более, что Полинезия, если верить путешественникам, страна, не богатая дичью.

– Что касается меня, – отвечал Пьер, – я готов сейчас делать все, что потребуется, даже хоть снова в открытое море. Ну, говори, что тебе нужно от нас, Фрикэ.

– Вот что. Наш бот может вместить две тысячи килограммов провизии.

– Матрос должен говорить «две тонны».

– Ну, положим, две тонны. Нам предстоит длинное путешествие. Кто может поручиться, что нам посчастливится снова удобно где-нибудь высадиться и раздобыть провизию? Значит, нам нужно сейчас же запастись ею, и притом в таком количестве, чтобы плыть вперед, не приставая к незнакомому берегу.

– Это очень хорошо, мой милый, но поручишься ли ты, что наш запас не превратится через некоторое время в гнилье?

– Поручусь… Мука, а также мясо и рыба, если только нам посчастливится запастись и тем и другим, сохранятся несомненно. Мясо и рыба сохранятся две или три недели, а мука месяцев шесть, а то и более.

– Что касается мяса и рыбы, пожалуй, ты прав. И то, и другое может быть и прокопчено, и посолено, но мука… где ты возьмешь муки?

– А саго?

– Ну!

– Мы отправимся сейчас на поиски саговых деревьев и завтра с рассветом примемся за сбор.

– Стало быть, саговое дерево то же, что и хлебное, плоды которого, вместо рыхлого теста, хотя и вкусного, содержат в себе чистую муку? Я припоминаю, что кое-что слышал об этом.

– Слыхал-то ты слыхал, да хорошенько не вслушался, мой милый дружище. Ствол дерева содержит в себе драгоценную массу, которая для жителей Полинезии то же, что маниок для обитателей тропической Америки; одним словом, она вполне заменяет хлеб. Почва здесь самая благоприятная для произрастания сагового дерева. Местность болотистая, болота солоноватые. Я уверен, что найду много саговых деревьев. Скорее в путь. Посмотри, видишь тот ствол, почти горизонтально пригнутый к земле и обернутый густой листвой, а на верхушке огромный букет цветов?

– Это и есть саговое дерево? Хлопот нам будет не особенно много. Какой странный вид у этого дерева! И всегда они наклоняются так низко?

– На такой земле, как эта, совсем не редкость встретить целые кустарники саговых деревьев, просто вытянутые по земле. Впрочем, это ничуть не мешает ни силе роста, ни качествам питательной массы.

– Мы начнем сбор сейчас?

– Зачем? Скоро наступит ночь. Лучше займемся устройством шалаша в надежде на богатую добычу. С помощью нескольких тонких жердочек, искусно прикрепленных к двум деревьям, и восьми-десяти листьев сагового дерева нам, авось, удастся построить прекрасное помещение. Сбором займемся завтра.