Исследовав саванну так же внимательно, как и лес, ознакомившись с самой почвой ее, определив главный склон вод и изучив всю эту местность с величайшей тщательностью, наши разведчики возвратились к голету. Осмотр был окончен.

Остановившись на короткое время в Кайене, путешественники возвратились на Марони. Здесь Шарль должен был сесть на пакетбот, чтобы отправиться в Демерару, главный город английской Гвианы, и зафрахтовать там судно, для доставки материала и жителей новой колонии. Ему посчастливилось встретиться с капитаном одного американского парохода, который, почуяв здесь наживу, принял на себя доставку всего необходимого.

Через шесть недель это судно с грузом и пассажирами бросило якорь в устье Арагуари, а приведенный им на буксире голет стал переправлять материал к месту назначения, на что потребовалось несколько рейсов. Первым долгом свезли на берег двадцать молочных коров с телятами, двух быков, несколько десятков овец, четырех свиней, кур, нескольких низкорослых степных лошадок и всякого рода запасы и припасы, для удовлетворения всех нужд новой колонии, вплоть до первого сбора плодов или до новой доставки провианта. Тут были и ящики морских сухарей, и кули риса и маиса, и пакеты кофе, бочки и бочонки с вином и тафией, запасы сахара и всякие пищевые консервы, мясо, зелень, плоды, рыба и тому подобное. Затем шла одежда, белье, гамаки, пологи, оружие, упряжь, сундуки, чемоданы, столовая и кухонная посуда и всякая домашняя утварь, инструменты кузнечные, слесарные, плотничьи, столярные, орудия для промывки золота, громадные запасы проволоки, пироги, доски и бревна, совершенно готовые в дело, наконец, и само население будущей колонии.

Персонал ее состоял из основателя и главы ее, его жены и четверых детей, из двадцати негров бони, двенадцати женщин и нескольких ребят. Всего было тридцать восемь человек и две собаки, Боб и Диана, два громаднейших дога, необычайной силы и ума…

Прошло шесть лет упорного, настойчивого труда, принесшего радость, счастье и благосостояние. Раз в год колонизаторы с Марони приезжали сюда погостить на новую плантацию, названную странным именем «Казимир» в память старика негра, который некогда так любовно ходил за стариком Робеном. Точно также и жители «Казимира» ездили раз в год на Марони, попутно сбывая в Кайене свои продукты или обменивая их на ввозные товары.

Вот, при возвращении с одной из таких годичных поездок, на этот раз в виде исключения предпринятой Шарлем Робеном одним, без семьи, мы вместе с ним и входим в его дом.

Но пусть это слово не вызывает у читателя представления о наших европейских жилищах, тяжелых, громоздких ящиках, каменных, с чугунными решетками, с вечно запертыми дверями и окнами.

Ничего подобного! Трудно себе представить что-нибудь более кокетливое, грациозное и воздушное, чем это сооружение, открытое со всех сторон для воздуха и света.

Ни дверей, ни окон, ни стен тут не существует, да и к чему? Это просто огромный навес из пальмовых листьев с кровлей превосходнейшего светло-золотистого цвета, цвета спелой ржи, непроницаемой ни для палящих лучей тропического солнца, ни для проливных дождей экваториальных стран. Навес поддерживают двадцать столбов из чудеснейшего дерева голубого блестящего цвета с красными и желтыми переливающимися полосами, симметрично расположенными. Из-под крыши до самой земли спускаются чудные циновки, развешенные на небольшом расстоянии друг от друга, подобно подвижным шторам или жалюзи, которые можно по желанию поднять или опустить. Между столбами над роскошным полом висят красивые, пестрые гамаки.

Все это строение поднято на высоту более двух метров над сваями из того не гниющего неразрушимого дерева, которым изобилуют эти леса. Из этого жилого помещения к земле ведет очень широкая и массивная лестница, чрезвычайно величественная.

Отсюда да и отовсюду, откуда ни глянь, видны хижины чернокожих, живописно уединенные среди небольших рощиц из деревьев, дающих много плодов, зелени и тени от зноя. В прохладной тени весело возятся целые группы негритят и маленьких краснокожих, а также и взрослых негров, негритянок, индейцев, индианок, дружно живущих между собою под сенью господского замка.

Лимонные и апельсиновые деревья, украшенные золотом плодов, бананы с шелковистым отливом, склоняющиеся под тяжестью своих громадных гроздей, росли по соседству с хлебными деревьями с их массивными плодами и манговыми деревьями, усеянными золотисто-коричневыми плодами. Своеобразный вид этому необычайному фруктовому саду придавали грациозно возвышавшиеся тут и там красивые пальмы, стройные и кокетливые, величественные и ласковые.

В углу, с северной и западной стороны, девственный лес темной полосой перерезает горизонт, а за ним тянется саванна, бесконечная, беспредельная, сменяющая обширную прогалину, обращенную к востоку.

Пока молодой человек предавался радостям возвращения в родную семью, шла разгрузка вижилинги.

Припасы и товары отправили в склады и магазины, затем негры понесли громадные ящики с предметами необходимости и роскоши для семьи господина…

Надо было видеть, с какой шумной радостью встретили маленькие колонисты эти ящики, с каким нетерпением ожидали они, когда их раскроют. Молодой отец, будучи человеком состоятельным, приобрел для своих детей и полезное, и приятное в таком количестве, что даже избалованные детки были бы опьянены такой роскошью, таким изобилием подарков. Уже по одному этому можно судить о радости маленьких белолицых дикарей великой амазонской пустыни.

Стоит ли описывать прекрасные игрушки, настоящие художественные произведения, привезенные прямо из Парижа, одинаково полезные как для умственного развития детей, так и для их развлечения и забавы?

Наши читатели легко могут представить себе превосходные маленькие локомотивы, совсем как настоящие, движущиеся паром, микроскопы, в которых бесконечно малые существа ясно видны во всех подробностях, телеграфы, приводившие в изумление наших отцов, и телефоны, приводившие нас в изумление, затем множество прекрасных книг, с чудными гравюрами, которые сами собою волнуют ум и воображение не только детей, но и взрослых. Наконец, Генрих, старший из детей, десятилетний мальчик, которому на вид легко можно было дать целых двенадцать лет, настолько он выглядел крупным и сильным, получил полную сбрую для маленькой лошадки, специально для него выезженной, и хорошее ружье центрального боя, настоящее ружье – не игрушка.

Мальчуган, который стрелял из лука как природный индеец, не находил слов, чтобы отблагодарить отца, когда тот вручил ему ружье; так велика была его радость! И если когда-нибудь, на каком-нибудь клочке земли в целом мире царило абсолютное счастье, то это было, наверное, в эти минуты, в этой экваториальной пустыне, где стояло жилище счастливого серингуеро.

Но вот легкая тень набежала на лицо молодого отца в тот момент, когда рука его коснулась объемистого свертка газет и журналов.

Жена тотчас же заметила эту перемену.

– Ну, что ж, – отвечал Шарль тоном человека, который примирился с чем-то неприятным, – лучше уж сказать тебе сразу, тем более, что еще ничего не сделано!

– Это по поводу журналов, не правда ли? Но какое нам дело до того, что там делают или говорят?! Разве мы не счастливы здесь, вдали от всей этой суеты и шумихи цивилизованного мира!

– Да, ты права, друг мой, и наша взаимная любовь и нежность позволяют нам прекрасно мириться с нашим одиночеством, в этом море света, солнца и свободы. Но может случиться, что другие люди вспомнят о нас, заговорят, затронут нас, и вот это-то смутно тревожит меня. На обратном пути с Марони я просмотрел все эти газеты, от нечего делать во время путешествия, и в них, между прочим, увидел, что наши депутаты наметили Гвиану как место ссылки для рецидивистов-преступников.

– Но ведь это не новость, милый! Ведь в Гвиану давно уже ссылается часть преступников, осужденных французским правосудием на каторжные работы, долгосрочные или бессрочные!

– Да, но это не одно и то же, милая Мери. Если я правильно понял текст нового предложенного на утверждение закона, то речь идет не о заключении их в остроги, где они подлежат известному надзору и наблюдению, а о массовом выселении в Гвиану «рецидивистов». Это вторично попавшиеся в злодействах и преступлениях люди без чести и совести, вечные и непримиримые враги человеческого общества и его главных устоев – собственности и порядка. Их-то и предполагают вывозить сюда целыми транспортами, высаживать в Гвиане, наделять землями и предоставлять им почти полную свободу. Рассчитывают таким образом заселить Гвиану, дать ей рабочие руки, в которых здесь чувствуется недостаток, возродить испорченные организмы… Странный способ лечить больного, давая ему вредную пищу или, иначе говоря, пополнить полубочку посредственного вина скверным уксусом; это едва ли можно считать за удачный рецепт для исправления вина.

– Но этих рецидивистов, как ты их называешь, разве так много?

– Около двадцати тысяч! Двадцать тысяч негодяев, без удержу и надзора, точно эпидемия, ворвутся в круг честных и порядочных людей, в среду тихого работящего населения Гвианы. Это положительно заставляет меня содрогаться!

Подумали ли они, в самом деле, о последствиях того, что они предлагают? Чтобы очистить крупные центры от всяких отбросов, от всякого нежелательного элемента, они не стесняются подвергнуть опасности и жизнь, и имущество честных граждан, таких же искренних, верных и любящих сынов Франции, как они сами, а даже и более их! Ну, будь Гвиана новой страной, колонией, не имеющей жителей, одиноко заброшенной среди океана, то такую меру можно было бы только приветствовать; но ведь дело обстоит совершенно иначе!

– Ты прав, но как это лично задевает нас? Мы находимся так далеко от будущего места ссылки!

– Для нас опасность будет, быть может, еще больше, так как мы находимся на нейтральной полосе, на которую заявляют свои права и Франция и Бразилия, и в которой ни та, ни другая страна не являются хозяевами и не могут проявлять своей власти. Нельзя ожидать от ссыльных, что они добровольно подчинятся судебному приговору. Одна мысль о принудительном пребывании в стране, где царит известный порядок и законы, об обязанности трудиться и подчиняться существующим законам для таких людей будет невыносима. Я уверен, что они сделают все на свете, чтобы избавиться от всего этого. И не будет ли соблазном для них, если бок о бок с их местом заключения находится страна, не имеющая господина, не знающая властей, законов и прав, куда без особого труда могут бежать все, как обыкновенно бегут сюда беглые каторжане из острогов. По их примеру, эти свободные ссыльные, без сомнения, станут покидать свои места ссылки и переселяться сюда. Здесь они могут жить по своему желанию, как и чем угодно, без помех и стеснения, дав полную волю своим низким инстинктам! Как видишь, положение будет весьма незавидное для всех нас; ведь мы, так сказать, являемся гражданами, не имеющими родины!..

В этот момент со стороны хижин негров и индейцев раздались звуки какой-то тревоги.

– Что там такое? – спросил Шарль, быстро встав со стула.

Высокий, рослый негр, бледный, как бывают бледны негры, когда они чем-либо сильно взволнованы или испуганы, то есть пепельно-серый, в несколько прыжков взобрался на лестницу, ведущую в жилище господина, и, задыхаясь, проговорил:

– Господин, там чужие люди… белые… Они сожгли наш маленький карбет у бухты Женипа… увели скот и убили моего брата Квассиба… Я был там и получил рану! – с этими словами негр указал на свое плечо, разрубленное сабельным ударом.